Per tempus et Spatium

      Снова и снова он видел одно и то же, стоило лишь прикрыть уставшие глаза. Снова этот диалог, отпечатавшийся в покорной памяти жгучим чувством стыда. Прошло каких-то жалких три года. Ничтожных, по меркам Aen Elle, но существенных по меркам Dh'oine, к племени которых, словно в насмешку над ним, принадлежала его собеседница из сна, плоть от плоти и кровь от крови его вечной возлюбленной. Эльф безрадостно усмехнулся, глядя невидящим взглядом в потолок одной из своих многочисленных лабораторий, разбросанных по мирам. Возможно сны преследовали его потому что он, сам того не понимая находился в непростительной близости к той, кого не видел три года. Эльфка, навязанная старым другом Эредином беспокойно заворочалась под боком от внезапно ушедшего источника тепла и распахнула свои красивые глаза. Красивые для кого угодно глаза. — Креван?       Он едва подавил в себе острое, как нож желание поморщиться, от внезапно нахлынувшего на него раздражения, обычно не свойственного ему, сдержанному Aen Saevehrne. Аваллак’х заставил себя натянуто улыбнуться сонной эльфке, секс с которой приносил столько же удовольствия, сколько приносил снег, внезапно упавший за шиворот рубашки. — Спи, я должен поработать. Девушка обиженно надула губки и притворно-тяжко вздохнула, вызвав очередную, ничем не объяснимую волну раздражения. — Ты вечно занят, Креван, а я меж тем должна мёрзнуть в одиночестве. Он прикрыл глаза, сдерживая недостойное желание повысить голос, но когда он снизошёл до ответа, голос звучал скорее сухо, чем раздражённо: — Я наложу на тебя согревающие чары. Она не ответила, только раздражённо фыркнула и отвернулась к стене. Так даже лучше.       Эльф устало растёр виски. О том, что обиженная любовница доложит на него Эредину он не сомневался. Он присел за стол и задумался. Если бы тогда всё прошло по плану и Ауберон справился со своей задачей, ему не пришлось бы сейчас прозябать в этом ненавистном нигде и судорожно искать то, что было утеряно. Креван сам не заметил, как перо в его руках, повинуясь его порыву прекратило выводить вязь лабораторных записей, а на бумаге всё отчётливей проступали столь болезненно-знакомые черты лица. С минуту он не дышал, вглядываясь в чернильные линии и не мог понять о ком он думал больше, когда рисовал: о Ларе, или о той, кого едва не убил три года назад за одно неосторожное упоминание её имени?        Глаза слезились от недосыпа, а в неверном свете магического светильника портрет смотрел на него с укоризной, словно указывая, на его, Кревана былые просчёты. Несмотря на ставшую с прибытием в этот ненавистный мир бессонницу эльф задремал за рабочим столом, прямо с пером в руках, случайно испортив столь любимое им лицо некрасивой чернильной кляксой. — Ты даже не понимаешь, что говоришь! — А если причины во мне, — проговорила она с той же интонацией, с тем же выражением лица, — значит, ты ошибся, Аваллак’х. Притащил в свой мир не того, кого надо. — Ты не понимаешь, что говоришь, Зиреаэль. — Если же, — крикнула она, — все вы мною брезгуете, то воспользуйтесь методами скотоводов, выращивающих осломулов! Что, не знаешь? Жеребцу показывают кобылу, а потом завязывают глаза и подставляют ослицу! Он даже не пытался отвечать. Бесцеремонно отвернулся и ушел по аллее. — А может, ты сам? — рявкнула она. — Хочешь, отдамся тебе? А? Не пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары? В два прыжка он оказался рядом, его руки змеями протянулись к ее шее и сжали, словно стальные клещи. В глазах девчонки не было страха — только пустое осознание, что он легко свернёт ей шею. Он отпустил ее. Наклонился. Заглянул в глаза. — Кто ты такая, — спросил необыкновенно спокойно, — что осмеливаешься бесчестить ее имя? Кто ты такая, что осмеливаешься осыпать меня оскорблениями? О, я знаю, я вижу, кто ты такая. Ты не дочь Лары. Ты дочь Крегеннана, бездумная, невежественная, самовлюбленная Dh’oine, прямо–таки типичный представитель расы, которая ничего не понимает, но стремится все разрушить и уничтожить, превратить в руины одним прикосновением, измарать и испоганить одной лишь мыслью! Твой предок украл у меня мою любовь, отнял ее у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе, достойной его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней! Он отвернулся. — Аваллак’х… Взгляд. — Прости меня. Я вела себя бездумно и низко. Подло. Прости меня, Аваллак’х. И если можешь — забудь. Он подошел к ней. Обнял. — Я уже забыл, — тепло проговорил он. — Не будем к этому возвращаться.       За этой, давно минувшей сценой, последовала другая, в которой он не только прощал её, слегка прижав к себе, но страстно припадал к её губам. Сцена, в которой он заискивающе смотрел девчонке в глаза, такие знакомые и незнакомые одновременно. Девчонка в его руках подавалась ему навстречу, словно всю свою отвратительную жизнь ждала лишь его прикосновений. Только его, ничьих больше. Она желала принять в себя его семя, стереть горькие морщинки у его губ, забрать себе его многовековую боль, затвердевшую камнем в груди, ловить его судорожные вздохи, прижимаясь к нему так тесно, что становилось трудно дышать, а он ласкал её пальцами, целовал её уродливый шрам на щеке и это казалось таким правильным, что он сладко простонал её имя. — Zireael…       Лицо эльфки перекосило от отвращения, а из глаз потекли жгучие слёзы обиды. Каким же неблагодарным был ведун. Он отверг её, дочь знатных родителей, принадлежащих Aen Elle, предпочитая сны о мерзкой Dh'oine с уродливым лицом. В том, что именно она заставляла спящего ведуна улыбаться во сне, она не сомневалась. Её бесконечные портреты в фас и профиль Аваллак’х рисовал бесчисленное число раз, её имя она слышала, когда он над чем-то часами размышлял, думая, что она не замечает. Ей он улыбался через призму сна, и, что было самым обидным, по всей видимости, именно её он представлял, когда закрывал глаза во время их близости. Хотя, всё чаще он заставлял ее принять ту позу, в которой она вовсе не видела его лица. Когда эльфка выплакала непрошенные слёзы сон наконец забрал её в свои объятия, позволяя ненадолго стереть гримасу ненависти с её хорошенького личика. Когда девушка проснулась, то застала своего любовника за расчерчиванием какой-то причудливой карты, смысла которой ей было не дано постичь. — Доброе утро. Знающий небрежно ответил: — Уже перевалило за полдень. — Здесь так темно, что не поймёшь утро сейчас или ночь. Хорошо спал? Неожиданно Аваллак’х развернулся на стуле и посмотрел на неё своим непроницаемым взглядом, словно был удивлён её присутствием. — Ты должна отправиться домой. Я провожу тебя к порталу и стабилизирую его. — Почему? Я успела тебе наскучить, Креван? Или недостаточно хорошо ублажаю твою плоть? Эти расспросы. Он был готов к ним и нашёл в себе силы слабо улыбнуться, но глаза его оставались такими же холодными и неприветливыми, как горное озеро в глуши. — Я отправляюсь туда, где тебе делать нечего по определению. Поэтому, — улыбка померкла, а тон проморозил девушку до костей, — собирайся. — Ты вернёшься? Креван неопределённо повёл плечами, показывая ей, что не знает. Она потянулась к нему за поцелуем, но он лишь указал ей на портал, стабилизация которого требовала немало сил. Когда возмущённое разрывом пространство, поглотив девушку, закрылось, он облегчённо вздохнул. Подарки, от которых не отказываются раздражали его сверх меры.