Per tempus et Spatium

      Мир был полон песка и остовов древних построек, которые не спасали от двух немилосердно припекающих светил, заставляющих тонкую рубашку прилипнуть к спине, но Цири упрямо двигалась вперёд, не позволяя минутной слабости взять над ней верх. Не этому её учил дядюшка Весемир, не этому её учили Геральт, Эскель и язвительный Ламберт, и уж точно не этому её учила Йеннифер. Какой это был по счёту мир? Четвёртый? Шестой? Сколько бы их ни было она не вернётся обратно. Пусть все думают, что она исчезла, пусть поверят, что она умерла. Не сдаваться, не отступать, не чувствовать, не помнить. Выжить любой ценой.       А ради чего? Ей с детства упорно твердят о Предназначении. Что ей, королеве без королевства уготована особая судьба. Девушка невесело ухмыльнулась. Никто не спрашивал, чего хотела она сама. Разве что Геральт поддерживал её и Йеннифер. На глаза навернулись непрошенные слёзы. Все, к кому она привязывалась, все кто был с ней рядом заканчивали свою жизнь печально. Предназначение. Старшая Кровь. Повелительница Пространства и Времени. Спасительница миров, которые спасать не хотелось. Эльфы считали, что она должна родить ребёнка, что спасёт их, люди хотели от неё того же. Стоил ли мир без Йеннифер и Геральта её возвращения? Заслуживал ли мир, пинавший её под дых бесчисленное число раз спасения? Картинки с лицами друзей живых и мёртвых мелькали перед глазами. Может просто лечь на песок и умереть? Здесь очень жарко и смерть наступит быстро. А если к ночи она будет ещё жива, то замёрзнет. Значит ты так слаба, что все смерти вокруг тебя были напрасны? Вот как ты отплатила тем, кого любишь за их непомерную жертву? — Нет! Я вовсе не… Кому она ответила? Сама себе? Она встала и решительно прогнала эту мысль из головы, как назойливую мушку. Надо продолжать путь. Сотни, нет, тысячи миров лежали перед ней, тянули, манили своей неизвестностью. Цирилла отряхнула брюки от ненавистного песка и сжала зубы. Она больше не поступит с ними так, не позволит никому умирать за неё. Больше никогда. В душном воздухе раздался хлопок и девушка исчезла. — Вот ты и попалась, Зиераэль. Больше тебе некуда бежать. За твоей спиной холод и смерть, а перед тобой стою я и мои солдаты. У тебя есть то, что нужно мне. У меня же — то, чего так страстно желаешь ты. Решай, Ласточка, ибо Час Презрения близок, как никогда. За его спиной стояли всадники. У его ног щерились какие-то магические твари, явно готовые броситься по первой команде высокомерного короля Дикой Охоты. — Я не буду с тобой торговаться. Я больше ничего вам не должна, слышишь? Жемчужина в навозе, так, кажется ты меня называл? Эредин глухо рассмеялся. — Dh'oine. Всё меряешь через призму собственного эгоизма и жадности. Тебя так задевает сравнение твоих обезьяньих предков с навозом? Нельзя вечно убегать, Зиераэль. Смотри, кто в моих руках. Я честен с тобой и предлагаю обмен. Из-за спин всадников вытолкнули человека и она едва не вскрикнула. — Он готов был пожертвовать всем, что у него было ради тебя и той чародейки, а ты жалеешь себя. Всё же, вы, люди отвратительны. Гнев затопил её существо, собравшись с духом она бросилась на Эредина. Спасти Геральта, спасти Йеннифер. Но по щекам предательски потекли слёзы.       Она всхлипнула и открыла глаза. Сон. Очередной сон. Если бы она была обычным человеком, то отнеслась бы к таким снам спокойно. Но её сны имели неприятное свойство сбываться. Значит они не оставят её в покое. Значит, на каком-то из витков Спирали они встретятся вновь. Иуарраквакс показал ей как можно открывать двери в другие миры. Помог ей сбежать из Aen Elle, но не сказал, каково это — чувствовать вечное одиночество, не рассказал, как можно с этим даром, походившим на проклятие жить. Некому было научить её и направить. Хотелось кричать в бессильной злобе, но никто не услышит её крика. Она остро почувствовала, что она одна посреди неизвестного мира, названия которого она не знала. Внизу, было небольшое озерцо с почти чёрной водой: наверняка ледяное и глубокое. Подумав с минуту, она спешно стянула с себя тряпки и, задержав дыхание сделала шаг в неприветливую тьму. Горло не сжало спазмом, а неизвестное чудовище не спешило утянуть её в пучину, избавляя от мучений. Цири, почти разочарованно вздохнула. После, сидя на камнях у котра и разложив наскоро постиранную одежду для просушки, она почувствовала себя немного лучше, перебирая спутавшиеся пряди цвета пепла. Тёплые блики огня убаюкивали и она вскоре задремала, уютно свернувшись калачиком, на нагретом огнём камне.       Она шла по галереям дворца в Тир на Лиа, а сопровождал её Аваллак’х. Он был не таким, каким она его запомнила. Его, и без того острое лицо, словно стало ещё резче, а уголках глаз появились скорбные морщинки. Они шли по галерее молча, не говоря друг другу ни слова. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, Цири схватила его за руку, словно Aen Saevherne внезапно стал для неё важен, а он с готовностью сжал её пальцы своими, продолжая идти вперёд, всё так же храня безмолвие. Они спускались вниз и долго петляли по коридорам, пока у одной из дверей он не остановился, выпустив её узкую ладонь из рук. — Мы так и будем молчать? — Отчего же, Зиреаэль. Мы можем поговорить. — Что это за место? — Моя лаборатория. Ужас застыл в её глазах, а ноги, словно стали ватными. Выходит, она добровольно пришла туда, где знающий разберет её на составляющие, туда, где она станет набором невнятной эльфской вязи на пергаменте. Эльф смотрел на неё спокойно, а прочесть что-либо в его скорбных аквамариновых глазах было невозможно. Он открыл дверь. — Проходи, и ничего не бойся. Я не сделаю с тобой ничего, что противоречило бы твоей природе, Зиреаэль. Она сделала шаг и упала бы, если бы он не подхватил её. На миг она оказалась прижатой к груди эльфа и могла бы поклясться, что слышала, как гулко бьётся его сердце. Цири подняла голову и взгляды их пересеклись. Отчего-то глухо застучало по вискам, а щёки залило предательской краской стыда. — Аваллак’х…пожалуйста. Пожалуйста, что? Поцелуй меня? Не делай мне больно? Научи меня тому, чего дома не узнаю? Собственный голос показался жалким, умоляющим, но эльф понял её правильно. Он резко сократил расстояние между их лицами, отчего их дыхание смешалось. Он был так близко, что можно было пересчитать родинки на его лице, заметить каждую мелкую морщинку, пересчитать его ресницы и увидеть в его аквамариновых глазах безнадёжную глухую тоску по теням прошлого, которые она поднимала со дна его души, появившись в его жизни. От его губ Цири отделяло пространство шириной не больше нескольких миллиметров; она чувствовала его тепло, чувствовала его неровное дыхание и сама не знала чего хотела больше: поцеловать его или оттолкнуть. Она опустила глаза в пол. Пытка становилась почти нестерпимой. Эльф мягко погладил её щёку, изуродованную шрамом и невесомо коснулся губами её лба, срывая с губ вздох то ли облегчения, то ли разочарования. — Прости, Зиреаэль. Я не должен был так поступать с тобой. — Как? — Приводить тебя в Тир на Лиа было моей ошибкой. Мне жаль, правда. — Это из-за твоей любви к ней, к Ларе Доррен? Или есть другие причины? Чего тебе жаль? И если тебе жаль, то отчего не согласился взять меня тогда, когда я предлагала? — В тебе говорит гнев, Зиреаэль. — Цири! Моё имя Цири, Аваллак’х. И если тебе действительно жаль, оставь меня в покое и не смей приближаться ко мне! Откуда в её голос было столько горечи она не знала и сама. Одиночество. Путешествие по мирам. Смерть тех, кого она любит. В конечном счёте это роднило её с высокомерным Знающим. Миры… в мозгу словно полыхнуло светом. Это всё ненастоящее. Аваллак’х, с его скорбным сочувствием и болью в глазах, мягкость голоса и нежность прикосновения, лаборатория и треклятые галереи Тир на Лиа — были всего лишь плодом её бездумной фантазии, сном, иллюзией. Более приятной чем сон, в котором Эредин Бреакк Глас меняет жизнь Геральта на её собственную. Одиночество заставило её вспомнить эльфа, который не был другом, толкнуло вспомнить чувство нехватки воздуха, когда его пальцы сжали горло. Цири закричала и мир вокруг дал трещину, закрутившись водоворотом картинок.       Она вдохнула и резко села, не сразу сообразив, где она, и почему не одета. Мир, в котором она находилась по-прежнему безмолвствовал, лишь на горизонте тёмно-фиолетовое небо расчерчивали бледно зелёные полосы. По всей видимости, в мире скал и озёр наступал рассвет. Цири ещё раз сполоснулась в озерце и зябко поёжившись собралась в путь.       Следующий мир был сплошь серого цвета. Не было солнца, не было живности, только такие же безысходно-пепельные цветы, на безжизненно- серых стеблях качались на ветру, да с неба сыпались хлопья, похожие на пепел. Ей неожиданно стало смешно. Её смех звучал чужеродно и истерично, почти так же истерично как она кричала в своём сне. Этот мир подходил ей. Он был таким же безнадёжным и безысходным. Перед глазами мелькнул и исчез эльф с аквамариновыми глазами. — Этот мир для нас с тобой, Аваллак’х! Потому что он безысходен и сер. Потому что здесь небо, земля и дождь цвета несбывшихся надежд, цвета горечи, цвета погребальных кострищ. О, если бы ты только меня слышал! Так выглядит твоя печаль по Ларе Доррен, так выглядит моя боль, так выглядит моя душа! Аваллак’х предсказуемо не ответил. Потому что его не было в этом полном тлена и безотчётной тоски мире. Она была одна. И всегда будет одна. Она больше не позволит никому умереть из-за её беспечного желания быть хоть кому-то нужной. — Я исчезну, растворюсь в миллиардах миров. Я буду везде и нигде. Рядом и далеко. Я не дам никому умирать из-за того, что я родилась на свет с этим проклятьем. Она жарко шептала это невидимым Лютику, Йеннифер, Геральту. Она не поворачивала головы, но была уверена, что хвати у неё духу обернуться, за спиной она увидела бы Мистле. Горький ком застрял в горле вызывая удушливую тошноту и надсадный кашель. — Никогда и никому. В пепельно-безысходном воздухе раздался хлопок и Ласточка исчезла.