hyung

чонгуку нормально, пока в его жизнь окольными путями не забредает до пизды загадочный и дерзкий мин юнги. хенхенхен. парень друга брата тэхена. брат кима — намджун — то ли бог рэпа, то ли разрушений. трудно определить, когда тот доводит толпу до исступления текстами, а затем случайным образом ломает аппаратуру. чонгук долго крашится по такому внушительному авторитету, пока тэ ехидно зубоскалит на влюбленно-восхищенные взгляды. это все пустое и временное. у чонгука болезненно к юнги, уродливыми лепестками фиалки в слюне и крови на бумажном платке, бессонными ночами из-за удушливого страха от движения чего-то там внутри, росчерком усталости и откровенной заебанности на лице от беспокойства не тех людей. фальшивые улыбки, «не беспокойся, джин-хен, я лучше всех» по видеосвязи и дикое одиночество при огромном количестве знакомых-приятелей. фиалки на губах, фиалки в легких, на раковине, даже в родительском доме в его комнате стоят эти набившие оскомину фиалки. господи. как они его измучали. у юнги в каждом действии безразлично-серое «ну извини, мелкий», в легких — сигаретный дым и ни капли искреннего сожаления. светлое в чонгуке постепенно травится едким равнодушием. чонгук без устали тянет его до фильтра. мин юнги улыбается виновато, но чувства мелкого как-то мимо него. «это пройдет, я знаю, ты по намджуну вон целое лето сох и ничего», говорит. чонгук иногда наивно думает, что старший упивается по-детски искренним, но безответным «люблю». сильно ошибается. юнги безразлично-серое «ну извини, мелкий» устал говорить (но говорит), ему действительно плевать — он хосока любит. хосок, весь хрупкий и какой-то прозрачный, на таблетках сидит, часто в обмороки из-за организма слабого падает. любовь и боязнь потерять на лице юнги настолько заметны в эти моменты, что чонгук влюбляется еще сильнее. юнги гладит хоупа по голове и прижимает к груди. чонгук думает, что юнги, хоть и мудак по отношению ко всем, кроме хосока, все равно самый лучший. о чонгуке юнги в такие моменты не думает, если думает вообще когда-либо. потерять, как хосока, не боится. мин непробиваемый, ему глубоко похуй на потуги младшего. безразлично-серое «ну извини, мелкий» на выпаленное второпях сопливое «я люблю тебя, хен». чонгуку не стыдно за потуги. новый день — новые попытки и отвратительная каша из гребанных фиалок на белой эмали раковины. красные глаза с чернотой под ними и слой тонального крема, перекрывающего «эй, ребят, я тут умираю, вообще-то». и кашель. кашель-кашель-кашель. прекращающийся только тогда, когда в пределах видимости маячит до пизды загадочный и дерзкий хен. дали бы юнги выбор — никогда бы не появился в компании намджуна, где восторженными щенками торчали шестнадцатилетние ким тэхен и чон чонгук. и если первый за все время знакомства ограничивается кивком головы и легкой полуулыбкой, то второй мертвым грузом привязывается. достал до дрожи. непонятная хенская ответственность не позволяет послать младшего нахуй. дали бы чонгуку — с цветами и удушьем, кровью и слезами вновь бы открыто предложил себя юнги. вот так вот запросто. с легкой руки. с треском и щепками, без сожалений разбился бы о чужое безразлично-серое «ну извини, мелкий». хосоку резко хуже, безразлично-серое «ну извини, мелкий» становится неактуальным и юнги дико рад этой свободе. он с трепетом следит за хоупом, помогает одеваться, кормит, приводит в чувства. из до пизды загадочного и дерзкого превращается в до пизды заботливого и нежного. совсем не помнит о сбивчиво-сопливом «я люблю тебя, хен» и дрожащих руках, в тот раз комкающих не бесконечные бумажные платки, а темную миновскую рубашку. только вот когда хосок умирает, никто ему не говорит, как избавиться от цветущего кровавого сада внутри. плачет, сидя на корточках у надгробия, с воем, с надрывом, пальцами выжженые краской волосы оттягивая и всхлипывая часто-часто, кашлем давится. робкое поглаживание по затылку заставляет сначала испуганно замереть, а затем обернуться и с расширившимися от ужаса-осознания глазами проглотить мешанину из цветов и наконец-то искреннего «прости меня, чонгук». чонгук надломленно-понимающе улыбается и протягивает бумажный платок.