Сон вязался тяжело. Я открыл глаза. Экран телефона осветил ярким светом мне «3:44».
Я пытался уснуть еще. И еще, и еще. Мысли крутились вокруг одного события. Тоска и беспомощность терзали. Утрата сжирала сознание.
Тело было не своим. Ватным и тяжелым. Воздуха перестало хватать. Я резко встал.
Спустился в подвал. Сырой воздух объял меня удушливым теплом. Я открыл форточку, холодный воздух мурашками коснулся моего тела.
Вдох. Концентрация мыслей в одну точку. Удар. Цепи жалостливо зазвенели. Как лязгом звенели тогда колеса. Удар и еще удар. Боксерская груша радостно принимала каждый из них, одобрительно отстукивая в стену.
Как мне этого не хватало… Банальной разрядки, эмоционального выплеска в привычном агрессивном темпе, который бы помог иссушить ярость и пустоту внутри меня.
Тело покрылось испариной, мышцы приятно забивались.
Костяшки до бела растягивали кожу, руки привычными и точными ударами поражали цель.
Дыхание сначала сбивчивое и резкое плавне восстанавливалось, переходя в поставленное и правильное. Бокс не был напрасным в моей жизни. Хотя бы в этот момент.
Быть может такая ярая и выраженная агрессия должна быть частью меня. Сейчас искушая мешок для битья, я испытывал боль, не физическую, душевную. Я напоминал себе, что я живой, что я действительно умею чувствовать и с нараставшим темпом и силой ударов, я понимал, сколько же энергии, сколько же эмоций умирало во мне, с моим привычным темпераментом.
Я становился обычным, глушил в себе ярость. А вместе с ней глушил себя и свою жизнь.
Кулаки мои покрылись кровью, оставляя на груше следы. Все больше и больше. Кровь капала с моих рук, красное изливалось из души. Трагичная эстетика боли.
Отец. Ты воспитывал меня в одиночестве. Растил, делал все что мог. Не справлялся, совершал ошибки. Был жесток, хотя, я знаю, ты пытался сделать все хорошее для меня и воспитать достойного мужчину. Мне жаль, что я не оправдываю твоих ожиданий. Ты был единственным у меня на всем белом свете, и я тебя потерял.
Звон цепей шумел в ушах. Кровь отчаянно отбивала в виски.
Гера. Мой друг и приятель, который был со мной последние пять лет: и в горе, и в радости. Ты вытащила меня из ванной, когда я задыхался. Ты поддерживала меня, когда руки мои были опущены. Ты не давала забыться в периоды отчаяния. Ты была самым человечным созданием, которого я когда-либо знал. И теперь я тебя потерял.
Удар. Удар. Удар. Стена трещала, песок сыпался с груши, смешиваясь с каплями крови, застывшими на полу.
Анна. Моя нежная и любимая. Моя поддержка и спасение.
Жертва в обличии зверя. Как резко и неожиданно ворвалась ты в мою жизнь. Как сильно повлияла на нее, и даже сейчас, держишь ее курс в своих утонченных, изящных руках. Как спасаешь
убиваешь меня ты в тяжелое время. Как греешь теплом своих крохотных рук и сильной души. Я не оставлю тебя.
Я не позволю себе потерять тебя.
Последний удар, послуживший пиком и заключительной точкой. Груша с треском разошлась по шву, на пол посыпался песок.
Я отошел. Посмотрел на этот угол со стороны.
Произведение искусства. Маленький апокалипсис, постигший подвал. Постигший меня.
Я посмотрел на свои руки: трясущиеся пальцы, стекающая с них кровь. Это было похоже на ритуал: сквозь эту жертву я изгонял всю бесовщину, так долго изъедавшую меня.
Я поднялся на кухню. Оглушил залпом стакан виски. Меня отпускало, дрожь утихла. Бледный утренний свет озарил одинокую кухню. Нога коснулась металлической миски. Нет, я был не одинок. Со мной был дух Геры.
Я не знал, сколько провел времени внизу. Но я знал: мне определенно стало легче.
Мысленно я решил для себя, что больше я не буду убивать истинного себя. Таблетки полетели в урну.
Я буду собой.
Ноги вывели меня в коридор.
Из окна бил слабый холодный свет. Я посмотрел в зеркало: Анна стояла в дверном проеме и смотрела на меня, руками придерживая рубашку. Я развернулся.
Глаза пересеклись, по комнате словно пролетел электрический разряд. Я сделал первый тихий шаг навстречу.
Анна непоколебима. Анна сильна. Единственная лишь дрожь в пальцах выдавала ее страх, а может… в комнате всего лишь холодно?
Звенящий воздух иглами пронзил шею и пальцы рук. Но мне было все равно; что-то внутри было намного важнее. Что-то сильное. Что-то из слабого. Что-то на грани страсти и гнева.
Второй громкий шаг.
Пустота в голове заполнялась красным шумом, в ушах звенело, а тело тряслось. Стало страшно, а, впрочем, я даже и не пытался унять своих чувств.
Зрачки Анны расширялись. Я смотрел на них, в эту бездну, которая, словно под действием наркотиков плыла, превращалась в черствый, но обворожительный омут.
Третий шаг.
Я посмотрел в пол. Холод и жар. Рай и ад. Лед и пламя. Мне нужна была одна секунда, чтобы восстановиться. Анне – чтобы сделать шаг уже навстречу мне.
Между нами остался один жалкий метр. Длина вытянутой руки, высота того чертового холста, язык пламени моей души. Ее души.
Воздух между нами нагревался до предела, разряд почти касался чертога, частота сердцебиения достигала невыносимых человеческому телу максимумов.
Снова взгляд глаза в глаза. Крышесносная секунда.
Момент, когда тайное становится явью, когда каждый черт покидает твое тело и творит безумие. Момент, когда я с ней вдвоем.
Мы горели адским пламенем. Сжирали друг друга в жадном поцелуе. Поцелуе не на жизнь – на смерть. То была даже не схватка, то был злой поединок, страшное месиво. Каждый сам за себя… но в тот же момент и друг за друга.
Я резко поднял ее в воздухе и швырнул на кровать. Моя рубашка на теле Анны расстегнулась, оставляя ее грудь обнаженной. Нотки возбуждения в воздухе были почти осязаемы.
Я подошел к кровати. Навис над грациозной и белокожей Анной. Пальцами прошелся по нежной голени, по дрожащим коленям. По внутренней стороне бедра, по влажной коже. Терпким поцелуем ухватился за живот, прикусывая кожу, я поднимался все выше и выше, к груди. Язык скользил по соскам, губы цеплялись за ключицы.
Анна лишь быстро и горячо дышала, жадно хватала кислород. Тело резко поднималось и опускалось, постель шелестела под ее изгибами. Холод белой простыни впитывал в себя жар нашего огня.
Я носом зарылся в копне ее волос, вдохнул тонкий аромат. Вцепился пальцами, резко задрал голову Анны, оголяя и открывая шею. Языком прошелся от ключиц до самого подбородка. Сначала осторожно, затем все сильнее и сильнее кусал кожу. Анна шипела, то от наслаждения, то от боли.
Острая грань. Грань, которую в этой игре дозволено
НЕТ было переступить.
***
Его губы упивались ею. Зубы царапали, оставляли глубокие следы. Затем глубже. Затем еще глубже. Затем еще и еще, пока покраснения не сменялись алыми каплями крови, проступающими на шее.
Во рту звенел привкус железа, раззадоривая зверя. Он чувствовать ее боль, чувствовал свое звериное возбуждение.
Анна сопела и скулила, «красное» струйкой опустилось по ее шее, оставив на простыне первую каплю.
Он был схож с бедственной стихией: страшен, опасен и его уже было не остановить. Анна ввязала Дэвида в игру, не подозревая о том, насколько далеко все может зайти.
То был не Дэвид. То был подбесконтрольный нрав, дикий зверь, наконец выпущенный на волю, а затем нашедший свою жертву.
Душа словно покинула его. Осталось тело хищника, и туша, загнанная под растерзанье.
Дэвид уже не поддавался контролю. Анна, пока, не осознавая этого, отдавалась ласкам и плыла по обреченной неге.
Он кусал ее голые и чувственные куски тела, терзал плоть. Вторая капля крови упала на простыню.
Дэвид расстегнул ремень. Дэвид снял штаны с себя, по-зверски обманчиво нежно коснулся кружевной ткани. Неожиданно грубо стянул ее.
Анна была в смятении, но даже, кажется, не находилась здесь. Ее сознание было где-то с сознанием Дэвида, словно отплясывало около костра запретные и дикие танцы.
Грубые руки тронули нежные ноги, резким движением раздвинули их. Эти же грубые руки сплелись где-то над головами с изящными и тонкими пальцами, пригвоздив их к спинке кровати.
Эта же грубая и терпкая мужская рука крепко сжала горло, лебединую шею такой хрупкой девушки.
***
- Смотри… мне… в глаза…
Голос звучал дико и отстраненно. Я испугался самого себя, почувствовал, что со мной что-то не так, но уже не мог себя контролировать. Словно в прощальный раз, я заглянул в глаза Анне.
Но только… и Анны со мной уже не было. Та так же, как и
другой я отдалась этому бесовству.
***
Грубый толчок, Дэвид и Анна слились воедино. Он впивался в нее, жестко трахал ее тело. Кусая губы, Дэвид упивался кровью. Ее кровью, может быть, даже своей собственной.
Анна стонала, кричала, плакала,
наслаждалась.
Слезы мешались с кровью. Простыня сейчас походило на произведение искусств: кроваво-красные разводы и капли на исключительно белом полотне.
Дикий зверь и жертва. Анна была беспомощной газелью в пасти льва. От них веяло не похотью, нет. От них веяло ужасом. Страхом. От них веяло диким
красным цветом.
Он съедал ее. Не оставлял ни одного живого места на идеальной коже. Он убивал ее, но убивал и себя. В этом плену, танце смерти были заточены оба. Грех, разделенный двумя душами.
Движения становились сильнее, быстрее, резче. Боли не было. Была эфемерность.
Грязь страсти, танца и огня. Жгучей любви и такой же жгучей ненависти.
Дэвид обожал ее. Дэвид дышал ею, Дэвид жил Анной.
Анна. Анна. Анна. Грациозная и изящная. Изысканная и утонченная. Нежный облик, смертельно опасная она. Тонкая смесь холода и красоты. От нее пахло морозом, убийствами и горьким шоколадом. Иногда лишь отдавало терпким цитрусом.
Она не из тех, кто падет жертвой. Она сама сожрет, кого угодно, выпьет с чаши кровь, нарушит вселенское равновесие, но никогда не падет на колени. Никогда не преклонится пред другим хищным зверем.
Дэвид таким не был. Он был скорее жертвой всех обстоятельств, так отчаянно бьющейся за жизнь. Так сильно и гордо спасая себя.
И сейчас: Дэвид был хищником или…
жертвой бешеного произвола?
Руки сцепились на шее Анны. Пальцы сжимались крепче и крепче. Весь мрак вокруг замедлялся. Дэвид же добивал свою
жертву.
Все действо близилось к финалу. Картинная тишина. Анна уже не находила сил кричать, пальцы цеплялись за его запястья, до крови царапая кожу. Анна пробиралась под ребра, билась, пыталась вырваться. Но
он был сильнее.
Последние толчки. Безумное красным огнем вспыхнуло по телу Дэвида. Искры, пепел и кровь. Анна больше не отбивалась. Анна, кажется, больше и не дышала.
***
Во рту стоял едкий вкус горелого. Перед глазами плыл пепел, а легкие наполнял дым. Мрачный свет наполнял комнату, от смятой простыни исходило горячительное тепло.
Анна.
