***
Тогда и вправду стоял наиочаровательнейший день. Листья желтым водоворотом кутали в свое волшебство, солнечные лучи звенели золотом. Лиза наслаждалась пейзажами невесомой осени, я же – ею. Легкий ветер играл с ее русыми локонами. Лизе, о моя Лизе. Нежная и прекрасная. Милая***
- Я был счастлив тогда… с ней. Был счастлив. А по факту? По факту был слеп, как котенок. Как же глупо убиваться по фальшивой, мать ее, любви. - Любви в один конец. - Да. Конец. Воздух в комнате бы чертовски холодным. Теплые воспоминания развеялись как дым от сигарет: вот они были густым клубнем, а теперь их не было. Совсем. Промозглое небо за окном кабинета выглядело еще хуже, чем я сейчас. Отвратительно серое небо, пепел, падающий свысока. Смешавшийся с холодом сеанс был поставлен на паузу молчанием. Я был погружен в гнусные воспоминания, Анна закурила. - Ты любил. Она нет. Я все еще смотрел в окно. Фраза болью отчеканила в груди. - Да. – Сухой ответ, подтверждение грубого факта. - Ты пытался сделать ее счастливой, она тебя убила. В груди снова хлестануло кнутом. Я прикусил щеку. - Да. - Ты отдал ей живое сердце, она его сжала и выбросила. Теперь мой взгляд был устремлен на Анну. Злой. Устало агрессивный. - Чего ты добиваешься? - Неужели ты не улавливаешь? - Анна равнодушно потушила сигарету в пепельнице. Взгляд глаза в глаза. – Ты убиваешься не по любви. По мучениям. Она тебя использовала, а ты как дурак сейчас бьешь по пустому корыту. - Я. Любил. Ее. - Ты губишь себя, по чем зря. То, что было в прошлом, должно там остаться. Сейчас ты здесь. Боль скрежетала внутри. Глаза застелила пелена. - Хватит топтать мои чувства. Они и так были достаточно избиты. Я встал с дивана, направляясь к двери. Анна в момент схватила меня за запястье. - Прости. Я порой бываю… груба, - в ответ я лишь хмыкнул. - Дэвид, я не хотела делать тебе больно. - Серьезно? - Да. Я судорожно вдохнул. Слезные дорожки на лице окатило холодным воздухом. Да. Я все еще был поглощен мыслями о прошлом. О том, что мог сделать не так. О том, как могло бы все сложиться, действуй я по-другому. О том, каково это – быть любимым. Но… с другой стороны, меня поглощала Анна. Губила, терзала и сжигала. Она была костром, в который я вступал добровольно. - Послушай, Дэвид. Имея груз прошлого на плечах, при том, прошлого запутанного и сложного, ты не сможешь спасти себя в настоящем. - Спасти от кого? - От себя самого. Я заглянул глубже ей в глаза. Опасно близко подошел. - Так может я не хочу себя спасать? Голос прозвучал не моим. Грубо и тихо, вопрос остался висеть диким шелестом в погруженном в темноту кабинете. Еще секунд десять я смотрел в глаза Анны, ища ответ на свой пустой вопрос. Затем обессиленно опустил руки со взглядом. - Может… меня уже и нельзя спасти. Бездна, из которой не выползти. Омут со смертельными чертями. Яма, погребальная яма, которую пора просто закопать. Анна приблизилась, носом коснулась щеки. - Нет, - шепотом звучал не здесь, где-то рядом, но слишком далеко от моих мыслей. – Нет, нет, нет. Я… я тебя спасу. Обещаю. Ее дыхание зарылось где-то я области моей шеи. Я непонимающе смотрел в окно. Жизнь, чувства, реальность. Все путалось в огромном комке. Я обнял ее, пытаясь забрать тепло. Анна прижималась сильнее, пытаясь его подарить. Но мне было все равно холодно. Чертовски, до боли в пальцах холодно.***
- Бей сильнее. - Пап, я не могу уже… - Что значит не могу? Бей, я сказал. - Ну па-ап, пожалуйста, рукам больно. Я уже не могу совсем. Отец грубо пихнул его в сторону боксерской груши. - Я. Сказал. Бей. Задыхаясь слезами, маленький мальчик бил. Бил, злился, испуская злость на весь этот мир. На злого и обиженного жизнью отца, на мать, которая бросила его, на глупых и жестоких ровесников. Кровь не была видна на красном мешке с песком. Кровь путалась где-то в пучине старых и потемневших отпечатков. Кровь забивалась между пальцев. Кровь вдалбливалась в кости. - Ты такой жалкий и дохлый, господи. За что мне такое недоразумение, - отец скептически и разочарованно оглядел сына. Развернулся и ушел, громко хлопнув дверью. - Пап… пап, я буду бить сильнее я обещаю, не уходи, пожалуйста… Ребенок, лет девяти сидел на холодном бетонном полу. Тонкие ручки покрылись холодным потом. Крупная дрожь била хрупкое тело. Мальчик испытывал боль. Он не сдастся. Он станет лучше. Для папы. Он сделает все, чтобы больше не разочаровывать его. Цепь звенела от ударов маленьких кулачков по ней. Кровь капала звонкой тишиной.***
- Пап, я помыл машину. Парень, лет четырнадцати, вошел в гостиную вытирая руки. - Иди убери за собой, развел свинарник во дворе. - Я немного посижу, на улице холодно и… - Ты не слышал? Я сказал убери. - Но, пап, я… Отец снял очки, и сморщив лицо, посмотрел мальчику в глаза. - Хватит препираться. Дважды повторять не буду. Мальчик вышел. Мальчик сметал воду в сток занемевшими пальцами. Мальчик мыл ведра ледяной водой. Злость сжигала внутренности, холодный ветер обжигал мокрое от слез лицо.***
- Я не собираюсь потакать твоим желаниям! – высокий крепкий парень шестнадцати лет кричал в отца терпкие ругательства. - О-о, думаешь уже взрослый? Думаешь, можешь огрызаться? – мужская рука схватила молодую руку. – Я тебе поогрызаюсь! Звонкая пощечина. Парень упал на пол. Его глаза в пелене. Над ним густой туман из оскорблений отца. Непрерывный звон в ушах. Невыносимо душная комната, невыносимо тяжело шевелиться. Но он взял себя в руки. Парень медленно поднимается. Парень по-зверски тяжело дышит. Он уже не слышит мерзкого голоса, не видит всплесков рук перед ним. Он хватает отца за горло и резким, рваным движением впечатывает его в стену. Взгляд глаза в глаза. - Я думаю тебе пора перестать топтать меня, отец.***
Я открыл глаза. Холод комнаты привычно впитывался в мою кожу. Белый свет резал отголоски воспоминаний, опустошал последние мысли в голове. Сегодня день смерти отца. Уже восемь лет как его не стало, и ровно одиннадцать – как я перестал с ним общаться. Последний раз я посещал его могилу на похоронах. Тогда стояла невероятная погода: солнце после долгой непогоды тепло грело землю. Помню, как смотрел на плиту, на его эпитафию. «Вечно живой, вечно светлый в памяти». Мурашки обсыпали меня. Но не от сожалений. Скорее от липкого ужаса. Воспоминая о нем и были живы всегда в моей голове, но светлыми они точно не были. Никогда. Я умылся холодной водой. Анна. Мы проводили с ней занятия уже две недели. Честно говоря, продвижений особых не было. Кошмары часто преследовали меня, временами я терял контроль. Но не в припадках ярости, скорее… скорее это было просто выпадение из жизни. Чаще это случалось в ванной: я закрывал глаза, а когда приходил в себя, уже находился под водой какое-то время. Словно внутреннее я пыталось от меня избавиться. Это страшно. По крайней мере, должно быть. Но после стольких раз, я уже практически перестал сопротивляться. Удивительно. Курс все-таки работает. Я больше не опасен для окружающих. Я стал опасен для себя. На улице шел снег. Кружевные снежинки нежно вальсировали, украшая воздух. Он словно дышал, был живым. Был сегодня со мной. Гера шла рядом. Мы неторопливо двигались вперед, мимо вечно спешащих прохожих. Сегодня мы были словно чужими, словно существовавшими в другой реальности, пока весь мир кишел проблемами и сложностями жизни. Наша же жизнь остановилась. Хотя бы сейчас. Я смотрел на высотки. Те ведь всегда были не живыми, но в тот же момент и не были мертвыми. Их время остановилось тогда, когда чаша весов этого мира перевесила в сторону грязи и лжи. Они смотрят свысока. Они видят наши ошибки, но они всегда молчат. Истина с ними сейчас, истина и умрет с ними в один день, когда на землю грянет апокалипсис. Я зажег сигарету. Пепел сливался с падающим снегом. На мою жизнь апокалипсис, кажется, был обрушен давно. Слишком давно, чтобы я чувствовал боль или смятение. Сейчас я был пустотой. Глубокой тьмой. Черным пятном в белом свете дня. Снег хрустел под моими ногами, оставляя следы. Судя по всему, я был первым, кто пришел на кладбище сегодня. Ровная пелена, застелившая землю. Чистый холст. Одинокая пустота, одинокие души. Холод каменных плит резался теплом уютного снега. «Итан Уилсон». Я стоял напротив плиты. Гера присела рядом, почувствовав, что сейчас мне нужен покой. - Здравствуй, отец. Тишина виновато поприветствовала меня. Я смотрел на его имя. Мне столько всего хотелось сказать, но, почему же в голове сейчас так пусто?.. Я присел на землю. Пальцами прошелся по шероховатой поверхности гранита. Даже сейчас прикосновение обжигало. Как когда-то ты обжигал меня, отец. Вместо простого тепла, любви и заботы. - Помню, как в детстве я искренно любил тебя. Уважал, ценил и дорожил. Дорожил, как ничем на свете. Потому что кроме тебя, у меня никого не было. Небо хмуро переливалось серебром. Снег все так же валил крупными хлопьями. - Но даже с тобой я был самым одиноким и брошенным на свете. Может, ты хотел лучшего для меня. А может… может ненавидел. Я до сих пор не мог разгадать тайну наших отношений с отцом. Мы были единственными друг у друга. Но были так далеки. Почему? Я не знал. И никогда уже не узнаю. - Почему? Почему ты не был со мной? Почему не мог просто обнять меня? Хоть иногда сказать банальное «люблю»? Вопросы роились в голове. Без гнева. Без зла. Я искренно не понимал. - Но, знаешь, я не злюсь на тебя. Потому что вся моя злость ушла с молодостью. Ушла с тем временем, с обидой. Может, ушла с моей душой. Я вздохнул, прилег на землю. Пальцами сжал колючий снег. - Я не знаю, отец. Может, я уже мертв? Может поэтому мне так спокойно? Хотя, сказать честно, лучше бы я что-то испытывал. Снежинки падали прямо на лицо, лезли в глаза. - Гнева нет со мной уже около месяца. Это прогресс. Хотя, что ты знаешь обо мне? Только детство… Но, думаю, это сейчас не так важно. Важно то, что лучше бы гнев был. Ведь правда. Я чувствовал, что все не так просто. Словно бы море затихло, набирая обороты, а волна только достигала своего пика, апогея, дожидаясь момента, когда город и все живое там будет уничтожено. - Я был здесь, с тобой, отец, восемь лет назад. Прошло столько времени… А я до сих пор помню твой голос. Как жаль, что помню я его только озлобленным на меня. Слеза на щеке смешалась с влагой снега и зарылась в волосах. - Мне правда жаль. Я сел. Облокотился о плиту. Вытер мокрое лицо. - Жаль ли тебе? Я простил тебя. Давно простил, отец. А ты? Ты простил меня? Я до сих пор не знаю своей вины. Но, надеюсь, ты не был зол, когда ушел. Тишина ласкала сейчас этот момент. Белый воздух кружил голову. - Я не приходил, потому что не хотел чувствовать вину. Но сейчас не лучшее время, чтобы об этом беспокоиться… Я вспомнил Анну. Улыбнулся всплывшему в голове ее образу. А затем устало посмотрел в небо, улыбка покинула мое лицо. - Мне кажется, скоро что-то произойдет. Что-то… не очень хорошее. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя одиноко. Не хочу, чтобы больше не увидел меня или не услышал. Тело покрылось мурашками. Дрожь забралась под кожу. Может, мне было сейчас очень холодно. Может, стало страшно. Я вновь закурил. Белые клубы дыма сливались со снегом. - Я хочу, чтобы ты услышал меня еще хоть раз. Я с тобой, отец. И я не злюсь на тебя. Дым обжег легкие, горечь покрыла внутренности. Горечь табака или горечь боли, что-то из двух. - И… еще. Я люблю тебя, папа. Слезы катились по щекам. Дрожь в пальцах не утихала. Мне было сложно это сделать. А еще сложнее было встать и покинуть его. Оставить одного. Снова и надолго. Быть может, навсегда. Я встал. Последний раз посмотрел на его имя. - Прощай… Я развернулся. Воздух словно стал злее. Снег стал грузным и тяжелым. Небеса будто разом обрушились на меня. Я посмотрел куда-то за облака. Рвано выдохнул. И упал на колени. Рыдания лились из души. Я так долго держал все в себе. Так долго не позволял обычному теплу опуститься на бездушную каменную плиту. Не позволял признаться себе и простить его. Боль слишком долго терзала меня и теперь… теперь я был свободен. Открыт к жизни, открыт к смерти. Легкие жгло. Я не слышал себя. Ребра ломались изнутри. Я сжался в ком.***
- Папа, хватит, - детский звонкий смех пронзил комнату. - Ха-ха, я сражу тебя, маленький герой! – взрослый мужчина подхватил ребенка в воздухе и кружил его. Отец и сын. Они смеялись, обнимались, им было очень весело.***
- Какое мороженое будешь? Клубничное, банановое или шоколадное? - Я все хочу, - маленькие глаза попрошайнически хитро улыбались. - Ну все так все! Дайте 3 шарика! Отец протянул мальчику рожок разноцветного мороженого. Малец довольно облизнулся.***
Взрослый мужчина вкручивал веревку в брус. - Подай во-он тот саморез. - Этот? - Нет, сынок, тот, что справа. Да, вот его. Мужчина встал, любуясь своей работой и вытряхнул руки. - Ну все, можешь садиться. - Ура! А ты покачаешь меня? - Конечно! Отец качал мальчика, тот весело смеялся.***
- Пап, а теперь что? - Так, - мужчина с полной серьезностью объяснял парню правила, - теперь ручник и все, можешь выходить. - А что, если не поставить? - Останешься без машины. - В смысле, - парень хмуро посмотрел на отца. - Она укатится, - мужчина отсалютовал и улыбнулся. - Я никогда не забуду о ручнике… Мужчина рассмеялся. - Я уверен, не забудешь, - отец взлохматил волосы мальчишке. – Ты ответственный у меня.***
Ленивый снег наконец прекратился. Холод въелся в спину. Я до сих пор пролежал на земле. Солнце холодными лучами прорезало небо. Гера поднялась и тыкала мне в лицо носом. Я поднялся. Стряхнул снег. И пошел дальше от одинокого, но теперь наполненного упокоением, кладбища, такого же, какой упокоенной стала сейчас моя душа. Вечерело. Воздух, пропитанный влагой и сыростью, пронизывал до костей, заставлял все сильнее и сильнее кутаться в тонкие подолы моего пальто. Озябшие пальцы нащупали в кармане пачку сигарет. Последняя. Алый огонек равнялся алому уходящему в закат солнцу. Где-то далеко, за горизонтом, где не было сизых туч, оно грело крыши своим последним холодным дыханием. Гера была не спокойна. Что-то ее тревожило. Собачье чутье вселяло в нее дикий, звериный страх. - Что случилось милая? – я присел и погладил ее за ухом. Гера смотрела куда-то за меня, все так же недоверчиво и чего-то опасаясь. Я проследил за ее взглядом. - Там ведь ничего нет? Я встал, еще раз осмотрел местность. Одинокий парк. Тихий вечер четверга. Заледенелые тропы отблескивали жуткому свечению фонарей. Все замерло статичной картинкой, двигались лишь вдали спешащие домой машины. Я еще раз ласково погладил собаку. Мы сидели на скамейке. Я безжизненно смотрел вперед, размышляя о пустоте жизни. Клубы дыма лениво переливались с моими мыслями. Звонкий цокот каблуков за моей спиной. - Привет, - Анна изящно положила ладонь на мое плечо. Прекрасная, изысканная и дарящая нежное тепло. Я улыбнулся. - Привет. - Что-то срочное? - Нет. Просто хотел тебя увидеть. - Хорошо. Как чувствуешь себя? Мне кажется… - Паршиво. Но я, - я взял девушку за руку и сжал ее, - рад, что ты здесь. Анна обняла меня. Она чувствовала, как всякий раз мне было плохо. Она просто дарила тепло, свое внутреннее добро. Словно бы заполняла пустоту внутри меня. - Спасибо. - Что случилось, милый? Внутри пробежала волна тоски. - Я не хочу об этом. Давай пройдемся. Мы шли по набережной. Мокрый снег противно впитывался в одежду. - Как прошел день? - Обычно. Четыре клиента. Один новенький. Параноидальное расстройство. Грустный случай. Парень молодой совсем. - Досадно… Думаю, ты ему поможешь. - Там конечно запущено… Но, думаю, да. Надеюсь, дело не дойдет до друзей-психиатров. Я грузно вздохнул. - Ты сегодня особенно вдумчивый, Дэвид. И… помятый?.. Я посмотрел на свое пальто. Вид действительно был не очень. Я улыбнулся. - Просто весь день гуляю. Мы с Герой почти с самого утра не дома. - Это хорошо. Прогулки на свежем воздухе очень помогают. Кстати, как лекарство? Не забываешь? - Нет, не забываю. Прошло полторы недели с того момента, как Анна прописала мне курс таблеток. Признаться честно, помогают. Я уже очень давно не испытывал припадков гнева, не чувствовал сильной злости или прочего. Все становилось ровным. Кошмары исчезли. Единственное, что было сейчас со мной – это мое выпадение из пространства. Когда я закрывал глаза, рассудок и душа покидали на какое-то время мое тело, а затем возвращались. Контроль и был, и не был. Палитра чувств словно убавила своих красок. Я избавился от основной проблемы, но стал серым и пустым. Красного больше не было со мной. Анна сказала, что это нормально и курс движется в верном направлении. Сейчас мы словно входим в тихую гавань, чтобы изловить свою причину беспорядка, а затем вернемся в обычную и яркую жизнь. Я ей верил. Хотел верить. Мы вышли на проезжую часть. Мокрый снег замел дорогу. Воздух был полупрозрачным. Где-то вдалеке лаяла собака. Гера все так же обеспокоенно дергалась из стороны в сторону, презренно оборачивалась на голос Анны. Мне показалось, временами она даже рычала. - Что сегодня с Герой? Она сама не своя, - Анна недовольно глянула в ее сторону. - Не знаю, - я пожал плечами. С утра вроде хорошо себя вела. Ближе к вечеру как взбесилась. - Устала? - Не думаю. Она будто чувствует что-то. Что-то неладное. Где-то предательски разбивая тишину раздался вой сирены. Воздух будто помрачнел. Синее сияние мешалось с блестящими снежинками. Скорая проехала мимо нас и умчала куда-то вдаль, куда-то увозя с собой одинокую душу. Душу, что была сейчас на лезвии ножа, на тонкой грани, и быть может, ждало ее небытие. А может, время еще не пришло? Липкий ужас прошелся по внутренней стороне ребра. Тоскливо защемило сердце. Когда-то так же увезли отца. Те самые жуткие стражи человеческих жизней. Карета в один конец, исход которого никто не знает. Отрешенность больно тащила меня по этой холодной дороге. Глаза застелило пеленой. Анна мягко коснулась пальцами моей ладони. - Все в порядке? Обойдя меня спереди, руками подняла мой подбородок. - Ты сам не свой, - ее серые ледяные глаза встретились с моими. – Ох, Дэвид… Все хорошо, слышишь? Но я ее не слышал. Я слышал рядом с собой зов тепла, но терял контакт с миром. С жизнью. Ноги еле держали. Я не понимал, что происходит. Мысли тянулись, не собирались в одно целое. Поводок выскользнул из рук. Время и пространство меланхолично растягивались белой пеленой. Руками я цеплялся за Анну, как за спасательный круг. Тело трясло. Громкий, резкий лай вдалеке. Затем еще. Пронзительный лязг автомобильных шин. Оглушающий и долгий сигнал. Глухой стук. Крики вдалеке. Крик рядом. Жалкий и раздирающий скулеж. Опора исчезла, рукам не за что было зацепиться. Я упал на колени. Почему… Почему те вопли так больно въедались в разум?.. Почему так тяжело… Словно я упустил частичку себя самого?.. Я смотрел перед собой. Медленно перевел взгляд в небо. Черный небосвод, облепленный мокрым снегом. Мне казалось, он должен был дать ответы на все волнующие***
Холодный пот стекал с моего лба. Ледяная гладь лопаты въедалась морозом в мою ладонь. Я уперся о нее головой. Прикрыл глаза. Доверился чувствам. Пальцы тешились теплом мокрой, уже слегка покрытой снегом земли. Ночь. Открытое пространство двора. Моя душа, мое уставшее тело. Душа маленького животного, ее же тело, спящее глубоко под землей. Снег больше не был мокрым. Теперь он медленно падал крупными хлопьями с неба, ставшего сегодня свидетелем части моей жизни. Под холодным и мрачным воздухом. Под пристальными, но незрячими глазами. Теплый свет бил с моего окна. Анна открыла дверь, ласково и боязливо накрыла мою спину курткой. - Милый, ты заболеешь, - теперь ее глаза были прямо перед моими глазами, выискивали во мне хоть каплю отдачи и жизни. – Пойдем домой, скорее. Ее руки заботливо подхватили меня под боком. Аккуратно и осторожно вели внутрь. К теплу, к свету. Пока маленькая душа осталась мерзнуть там, на холодной и злой дороге. Я без слов сбросил с себя куртку. Зашел в ванную комнату. Снял всю одежду и встал под горячий, обжигающий душ. Вода уносила остатки эмоций и зла в смыв вместе с грязью. Слезы лились беззвучно. Последние силы покидали меня. - Дэвид… Анна оставила кухонное полотенце и бросилась ко мне в объятья. Тихо заплакала, успокаивая меня. Хотя ей самой сейчас до жути оно требовалось. Я крепко сжал ее тело. Вдохнул горьковатый аромат. Наконец мне стало теплее.***
Двое стояли под светом тусклой лампы. Цепко выискивая друг в друге покой и тепло, хватаясь за едкое спасение. Было ли оно с ними? Или лишь обманчиво и безучастно касалось заблудших душ? Анна изнеможенно и напугано вжималась в крепкую грудь Дэвида, хваталась за его руки. Дэвид же – осторожно, но сильно, держал ее, спасал от кошмара, сегодня заставшего их врасплох.***
- Анна, все хорошо. Солнце, посмотри на меня. Мои пальцы аккуратно скользнули по ее влажным щекам. - Хватит сегодня слез. Я здесь, с тобой. Иди ложись пока, я выпью таблетки. Анна еще раз крепко прижалась ко мне, сдавленно прошептала «хорошо». Свет кухни снова упал на мои плечи. Я подошел к столешнице. Открыл шкаф. Рука потянулась за коробкой с прописанным Анной лекарством, а затем… в нерешимости замерла около бутылки с виски. - Нет, сегодня, пожалуй, я пропущу свой прием. Момент и крышка со звоном покатилась по поверхности столешницы. Янтарное содержимое обожгло горло и пустой желудок. Терпкий сладковатый привкус во рту глушил вкус боли и тоски. Я тихо прошел в спальню. Нежно обнял Анну. Мы засыпали. Вдвоем. Отпустив тяжесть дня. Отвязав от себя неупокоенную крохотную душу.