«Когда кажется, будто всё погибло, происходит что-нибудь неожиданное. Призраки, обуревавшие сознание, вдруг обретают ясное очертание. Этот призрак с голосом и телом — он часть тебя самого». «Ночной портье»
В те ночи, когда газовый фонарь жалобно скрипит и качается на ветру, когда волны приносят к берегу сырой запах с мертвенных и бесприютных просторов Атлантики, когда вот-вот рокочет приближающийся шторм, море не считает людей своими. Гневящийся Нептун не рад сухопутным бродягам. Он ведёт жилистой рукой, полоща над бурунами свой трезубец, и гонит их дальше, к суше. Кораблю не расправить парус под встречным шквалом с чужих берегов. В такие чернейшие ночи моряки остаются в своих домах и рассказывают истории. Вот как эта — о том, как отважный молодой капитан встретил морского дьявола. Подлодка немецких кригсмарине «Нордштерн» завершила бой в Норвежском море и дрейфовала на поверхности нейтральных вод. С мостика наверху несколько офицеров и матрос в зимних шапках и рукавицах да прорезиненных плащах поверх кителей следили за тем, как метрах в пятистах потопленный американский эсминец растапливал льдины всполохами и взрывами снарядов в боевом отсеке. По ржаво-оранжевой, как ночное небо, воде густой наволочью стелилась вонь горящего масла. Новые вспышки и салютные выстрелы то и дело расползались красочными пятнышками по объективу тарахтящей кинокамеры в руках матроса. За его плечом крепкий, как айсберг, осанистый капитан, не боясь ветра и кусающего за щёки мороза, глядел в бинокль — голая рука лишь время от времени придерживала срывающуюся фуражку за козырёк. Там, вдалеке, голосили и метались по палубе люди. Кто занимался, будто спичка, кто падал с высоты, гася одежду и волосы ледяной водой в плотных облаках пара. Те, кто ещё не замёрз и не разбился от падения, лепетали что-то по-английски и гребли одеревеневшими руками к субмарине, заметив, как видно, надстройку с ярко-кровавой эмблемой спрута на чёрной титановой обшивке, пока зарево стояло высоко и ясно. — Грандиозное зрелище, герр капитан! Жаль, что плёнка не передаёт сокрушительность их поражения так полно, как вживую, — восторженно переглянулся оператор с командой, получив в спину пару дружеских тычков. — Там много выживших янки. Мы могли бы взять кого-то на борт, — старший инженер, травленный морской волк с серой кустистой бородой и бровями, угрюмо взял бинокль. — Места и провизии хватает, м? За пленных американцев нынче можно выгадать жирный кусок. Наблюдатели чутка осели за башней от раскатистого преисподнего стона, с которым хребет эсминца треснул и раскололся надвое, утягивая за грань кипящей в дыму и огне воды мачты, груз и весь свой исполинский тоннаж. Торпедировать такую непотопляемую громадину почти всегда было бесполезно, если бы не манёвренность и боевая мощь «Нордштерн» и опыт капитана, который следил за приближающимися янки с холодной сосредоточенностью: — Я занесу в журнал ваш порыв великодушия, Хансен. Вахтенный, пусть экипаж готовится к погружению через пять минут. Мы как раз закончим с кинохроникой. Чтобы все были на местах. — Вас слушаюсь, Капитан Гидра. Когда на мостике остались двое, самым стойким пловцам до лодки было пару гребков. — На кого ставите, герр капитан? — посмеялся кривозубый рыжий матрос, польщённо оборачиваясь к довольному собой командиру, заложившему руки за спину. — Хм. Я бы дал шанс вон тому резвому брюнету. Может, ещё успеет зацепиться за поручни. Надеюсь, ты заснял этот вольный заплыв? Янки гордились бы морскими котиками. — Так точно, всё заснял! Толпящуюся на центральном посту матросню окатило жбаном солёной воды из открывшейся шахты, откуда по лестнице соскользнули капитан и его спутник, фыркающие, но уже давно привычные к такой закалке. Первый гаркнул штурману с рулевым идти на погружение и следовать прежнему курсу на Гренландское море. — Кормовые десять градусов, носовые пятнадцать. Лево руля и большой вперёд. — Машина, вперёд самый полный! — рявкнул кто-то механикам в кормовом отсеке, отчего дизели шумно и споро заходили в своих железных саркофагах. Пока стрелка глубиномера плавно покатилась по часовой, оставаясь в зелёном диапазоне, прочный корпус отозвался ещё несколькими толчками от взрывов, а там с обычным гулом движков и вялым переругиванием команды «Нордштерн» легла на курс — скоро они зайдут в зелёные гренландские воды, где киты, паковые льды и полярный фронт колышет переливчатую занавесь северного сияния. Будет непросто, но всё же они идут на лучшей в мире субмарине, надёжной и технически совершенной. Им нужно выполнить задачу ГИДРЫ любой ценой. После отдыха, когда сменилась утренняя вахта, а ночная ухнула в тесные провонявшие потом и мазутом койки по своим ярусам, Капитан строго по внутреннему будильнику проснулся в своей каюте. Он спал в давно затёртой вязаной шапке после выходов на поверхность — менингит с его бычьим здоровьем не страшен, а вот в ухе стреляло дай боже после таких вот контрастных процедур. Они отчалили из гавани уже больше месяца назад. В походах он имел традицию не брать с собой ножниц и бритвы, пока они не вернутся назад с победой, и теперь, глядя на себя в мутный прямоугольник прикрученного к обшивке зеркала, ему хмурился длинноволосый викинг с окладистой бородой больше, чем у Хансена, и впавшими от суровой моряцкой службы глазами, в которых, кажется, пресное и сытое довольство схватывалось синей арктической мерзлотой по мере того, как глубоко их уносило море. Надев свой шерстяной свитер и для приличия заменив шапку фуражкой, прятавшей светлую шевелюру, он протиснулся через кают-компанию старших офицеров к командному пункту. — Доброе утро. Штурман! — Капитан хлебнул поданный коком горький кофе. — Докладывай. — Мы в квадрате АК-15. Ветер северо-восточный, барометр 755 миллиметров. — Хорошо. Поднимаемся на перископную глубину. Возящийся с картой и циркулем помощник отдал команду. Капитан поймал выползший из шахты перископ за ручки, поправил козырёк, прислоняясь лицом к холодному металлу. На поверхности стоял штиль, крупных льдин на пути не встречалось, как и других судов, чьи караваны редко двигались этими нетореными дорогами. После завтрака офицерским составом на камбузе он дал разрешение на всплытие, и скоро пузырящейся колонной башня «Нордштерн» поднялась над сонной туманной гладью, а там обсохла и ходовая палуба, куда высыпала целая группа по-зимнему укутанных моряков. — Капитан Гидра, здесь труп! Взгляните! Все гурьбой поспрыгивали с надстройки и навигационного мостика вниз. На палубе, намертво вцепившийся в поручни, и вправду лежал окоченевший янки в младшей офицерской форме, правда, не морской, а армейской. Капитан на миг окаменел, узнав в перевёрнутом командой солдате того самого, кто плыл быстрей других, — и всё-таки доплыл. Мускулы на его обескровленном молодом лице вздулись и деформировались до неузнаваемости, как у всех утопленников, промёрзшее насквозь тело кристаллизировалось — беспощадные северные воды превращали тебя в глыбу льда, стоило случайно свалиться за борт. — Крепко примёрз, сукин сын! — боцман зубами стащил рукавицы, взявшись ощупывать чужие карманы. — Может, притащим его до верфи, как трофей? — заржали за спиной остальные. — Стойте! Тут у нас сувенир. Боцман дрожащей рукой протянул главному инженеру какую-то декоративную безделушку — часть резной статуэтки юноши. Явно кустарной, но сработанной тонко, с интересными морскими мотивами — гребнистыми наростами, переходящими в сплетённые водорослями волосы и прочие отсылающие к амфибиям нечеловеческие черты. Решив на берегу поузнавать о происхождении находки, Хансен сунул её за плащ. Вскоре после того, как наверху остались вперёдсмотрящий да парочка матросов, в жилой отсек влетел мокрый раскрасневшийся, как варёный лобстер, боцман с выпученными глазами и онемевшим от паники языком. Он скомканно заскулил о том, как они с ребятами еле оторвали утопленника от поручня и сбросили было в море, а тот (чтоб ему провалиться, если это ложь!) вдруг раскинул руки и погрёб от них в глубину, как русалка или какой-нибудь чёрт морской, будь он неладен! — Значит, раскинул руки и уплыл? — Капитан нехотя оторвал перьевую ручку от журнального листа, смерил комкающего свой берет бедолагу взглядом. — И ластами махнул на прощанье? — Ты пьян? — набивающий трубку вахтенный косо глянул со своего места за столом. — Клянусь вам!.. — Ему нужно отдохнуть, — вахтенный пожал плечами, закусил мундштук. — Нет уж, он заступит на вахту. На мостике, сейчас же, — боцман растерянно замотал головой, как болванчик, по-рыбьи захлопал ртом — командир не дал ему и слова вставить. — Второго унтер-офицера сюда, возьмёт командование младшим составом, пока этот мозги проветривает. — Я не пил, клянусь! Герр капитан, умоляю, только не туда!.. Там же… этот… — Выполнять. И, боцман, я при тебе записываю в журнал, что ты уклоняешься от моего приказа и сеешь среди экипажа суеверный бред, — он поднял перо на уровень глаз. — Это был первый выговор. Из каких деревень ГИДРА вербовала этих олухов? В этот рейс на «Нордштерн» какая только шушваль ни попала. Горько было вспоминать старую добрую команду «Вассерфали», с которой они сделали не один долгий поход и возвращались героями. Вот как тогда, в первый раз. В Моргенроте.***
Это был конец осени. Полярный грозовой фронт готовил вторжение в воды атлантического прибрежья, посылая в авангарде армаду пятибалльных волн и свирепые штормовые ливни. «Вассерфаль», флагман подводного флота и гордость кригсмарине, вела за собой свою волчью стаю к новому месту дислокации — цитадели рейха на севере Европы. Башни субмарин чёрными акульими плавниками вспарывали крутые валы, шли ровным строем — вожак впереди, стая следом, несмотря на качку и неуёмный лобовой ветер. Заходя в фарватер по пути осмотрительно проложенных буёв, лодки перегруппировались друг за другом. За бушующими изломами волн впереди уже вздымался циклопичным серым монолитом бункер с длинным рядом чернеющих квадратных туннелей — доков для подводных лодок. Под восьмиметровым слоем железобетона в этих длинных укреплённых отсеках «Вассерфаль» и её стая могли выдержать любой артобстрел или бомбёжку — союзники ещё не додумались до такой хитроумной боеголовки, которая сокрушила бы эту крепость. На заходе в бункер Капитан приказал всем экипажам в чистой парадной форме выстроиться шеренгами вдоль палуб. — Р-равнение налево! Смир-р-рно! Лодки ползли кортежем мимо сбившейся к краю высоких бетонных пирсов публики, с обеих сторон летели букеты, звучали овации и оркестровый марш. Военные корреспонденты старались удачней поймать в кадр бравых вышколенных как на подбор матросов с неподвижно приклеившимися ко лбу козырьками ладоней. Мичманы и старший командный состав так же отдавали честь с надстроек и мостиков с артиллерийскими орудиями и веющими рядом с ними флагами со свастикой. Соплеменники чествовали своих героев, и не успел Капитан шагнуть с трапа, как поймал крепкую руку сияющего коменданта базы — Иоганна Шмидта. — Моргенрот рад приветствовать вас, герр капитан первого ранга, — непроницаемо улыбнулся ему давний фаворит фюрера в сплошь кожаной красно-чёрной униформе ГИДРЫ, которой позавидовали бы эсэсовцы. Они были знакомы заочно, и, пожалуй, даже для прожжённого нацистского бонза, его выразительное лицо подталкивало скорей отвернуться. Впрочем, с ним Шмидт был искренне приветлив. Капитан с непривычки поправил фуражку, думая, как, наверное, неопрятно сейчас сидит на нём чёрный с золотым китель: длительные океанические походы выматывали всех до остатка, так что спустя месяцы бессонницы, кислородного голодания и кучной, грязной и тесной суматохи вокруг каждый из них походил на заросшего немытого каторжанина, налегающего, к тому же, на красное для сердца: — Не нужно формальностей, Шмидт, — рука плотней перехватила чужую, скрипя перчаткой. К ним подошли командиры остальной стаи, радостно здороваясь с администрацией базы. Весёлый гвалт смешался с бодрым боем барабанов и духовыми. Кто-то закричал «зиг хайль», и на чей-то звонкий «хайль» хором отвечали «Гидра». — И я рад наконец встретиться. Не дождусь посмотреть вашу морскую крепость! — О, старина, мы посмотрим её прямо сейчас! И бункер, и саму базу — мы разрослись, считай, до целого города! Пойдёмте. Шмидт со свитой провели их в бункер, вручив по бокалу шампанского. Слухи о Моргенроте разносились быстро, однако его масштабы и впрямь производили впечатление. Пока лодки швартовались в сухих доках, откуда откачивали воду для дальнейшего обслуживания судов, их делегация прошествовала вдоль мостика со спускающимися вниз железными лестницами, коммуникациями и толстенными бетонными переборками, за которыми по коридорам сновали тени незаметных рабочих. Чужие субмарины стояли на ремонте, обросшие лесами и наброшенными внахлёст досками для перемещения вдоль палубы, словно вокруг них сооружали ещё один деревянный корабль. По глухим низким тоннелям разносилось стрекотание сварки и металлический лязг инструментов. Единственное, чего смутно не хватало — ора и портовой матершины, но это, надо думать, был вопрос времени и привычки к новым обитателям базы. В большом цеху в глубине бункера за доками царила более оживлённая обстановка. Кругом носились выпачканные мазутом работяги в изношенных тряпичных робах: Капитан считал свиньями собственных инженеров и механиков, грязь с которых не смывалась ничем и никогда, но эти, казалось, не снимали своих обносков с тех пор, как им их выдали. Он почуял неладное, когда заметил в толпе сварщиков, шлифовальщиков и ремонтников неподвижные статные фигуры с дубинками за спиной — надзирателей: — Кто этот сброд, Шмидт? Тот пожал плечами без задней мысли, обвёл бокалом видимую часть цеха: — Вот этот? Зачем вы так, капитан, это не сброд! Это очень недешёвая квалифицированная рабочая сила, в основном из Британии, но есть и заокеанские. — Они что, военнопленные? — Капитан переглянулся с командой, дружно огласив басистым хохотом сотни метров бетонных стен. — Они — добыча славных генералов ГИДРЫ с полей сражений. — Шмидт так же шутя опрокинул в себя шампанское, важно салютуя над головами пустым бокалом. — Некоторых я выгодно перекупил у промышленников, и, поверьте, торговаться с нашими бюргерами не проще, чем с жидами в былые времена. Все вновь хором загоготали, а позже разбились на пары с администрацией и разбрелись по бункеру кто куда, ближе знакомясь с бытом Моргенрота. Болтая с комендантом о том о сём, они на минуту остановились напротив станков, за которыми горбатились, глотая металлическую пыль, токари. Капитан как раз увлёкся беседой о потопленных его волками конвоях и разрушении вражеских океанских коммуникаций, как боковым зрением уловил странную вещь — один из бригады с невиданным интересом на него пялился. Верней, он то и дело украдкой оглядывался через плечо, изображая занятый вид, но, чёрт побери, глазел, как будто перед ним плясала канкан Марлен Дитрих, а не вели деловой разговор Красный Череп с Капитаном Гидра. Он подумал, что, наверное, не так уж скверно на нём смотрится парадный китель, да и борода придаёт мужественности, — много кто на него засматривался. И всё же отчаянность этого парня на миг сбила с мыслей. Пока Шмидт что-то красиво ему расписывал, он искоса оглядел вроде бы неприметного пленника, который был в том возрасте и так чудовищно запущен, что ему можно было дать и двадцать, и тридцать лет, но явно не больше того. Грязная пропаленная роба на нём висела, тёмные волосы давно не стригли, в лице сквозила такая отрешённость, какую он видел в своих ребятах после массированной атаки глубинными бомбами или долгого бессонного преследования, когда растущий шум винта в радиогидрофоне мог означать верную смерть. Парень смотрел на всё зашоренными какой-то му́кой глазами и потому, видимо, не боялся его, но что-то его зацепило. — Чем вы их кормите? — кивнул Капитан в сторону токарей. — Этих-то? Да ничем особо. Вчера или сегодня, кажется, перепали объедки после нашего застолья. Вы бы видели, как эти дикари бросаются на канапе с икрой, — это правда уморительно, — отмахнулся Шмидт с лёгким смешком. — Не обращайте внимания! Это штрафная рота. Видите нашивки на груди с чёрно-белым кружком? Эх, во всём надо разбираться… — А перевёрнутый красный треугольник — это?.. — Хм. Пленники, шпионы, предатели рейха. Не смотрите, говорю вам. Пойдёмте проведу вас в наши казармы. Клянусь, вы здесь устроитесь по-королевски, старина! Казарменный двор с домами коменданта и его свиты находился в отдалении от берега за внушительной территорией, обнесённый электрифицированными изгородями с колючей проволокой, парой вышек, где маячили дежурные с винтовками за спиной, и блокпостом. От бункера приходилось идти через бараки и прочие хозяйственные постройки — с этой стороны база напоминала скотный двор, где псы рыскали, чем поживиться, рабочие волочились с вёдрами и вязанками дров, а мётлы поднимали клубы грязно-жёлтой пыли. — Шмидт, да у вас здесь свой маленький лагерь. До сих пор Капитану не выпал случай увидеть концлагерь собственными глазами, хотя строили их повсеместно, — всю войну он провёл на море, однако рассказы ходили самые разные, и мрачность некоторых из них скорее вызывала недоверчивую ухмылку. Предприимчивость Шмидта заслуживала уважения. Он рассказал, как за три года они отстроили бункер и базу исключительно силами свезённых им сюда невольников. Сейчас Моргенрот помалу обрастал своей инфраструктурой, сюда съезжались промышленники, и Шмидт вёл переговоры о постройке нескольких предприятий, которые обслуживали бы нужды подводников. — На этих, конечно, волосами особо не разживёшься, чтобы канаты плести. Всё-таки лагерь у меня скромный, как вы сказали. По правде говоря, Капитан никогда не задумывался, где и как производят снабжение для его судов, пока не вынул клок длинных женских волос из своего порвавшегося матраса. Он всегда считал брезгливость недостойной настоящего солдата, но с удивлением заметил её за собой. Следующие пару дней отпуска они с денщиком обживались в его новом просторном доме. Ему не требовалось много пространства, хотя с его-то ростом и косой саженью в плечах порой было не развернуться. Жизнь на «Вассерфали» привнесла свои суровые привычки, но раз уж Шмидт обещал устроить его по-королевски, от собственной гостиной с камином и просторной мягкой кровати отказываться было глупо. На берегу он отъедался и отсыпался вдоволь вместе с остальными капитанами, которых расквартировали неподалёку. Подстриг в кои-то веки волосы, начисто выбрился, сменил засаленную моряцкую одежду офицерской формой ГИДРЫ, по которой успел соскучиться, особенно увидев в ней Шмидта. Днём, когда его не занимала бумажная волокита и выволочки ушедшей в разлихой запой матросни, он прохаживался туда-сюда по шумным, кипящим работой мастерским. Охрана гоняла бригады с места на место: некоторые из них передвигались не иначе как трусцой, а если кто замешкается, тут уж ни дубинок, ни сапог не жалели. Сверху и снизу сыпали фонтаны искр, гудели машины, кто-то тянул кабели, катил тележки, сверлил или лязгал молотком. Женский голос из динамиков командовал охране, кого и в какой док требуется отправить. Люди в робах встречались и среди бригадиров: кажется, с охраной те были на короткой ноге. В фуражке, перчатках и кожаном пальто долго находиться в такой парилке, где отовсюду валил дым, как из трубы какого-нибудь тральщика, было невозможно. Капитан решил ещё немного задержаться в токарной мастерской из чистого любопытства: кушая яблоко с ножа, он картинно и как бы безразлично встал сбоку от пленника, что по-прежнему ошивался здесь и на этот раз шаркал рубанком по брусу. Тот не сразу обратил на него внимание, но в итоге теория подтвердилась: оглянувшись к нему, парень завис на несколько секунд и чуть не срезал себе пальцы, когда Капитан легко повёл головой в его сторону. Это становилось интригующе. — Эй, поди сюда! — к нему послушно подбежал старший рабочей команды, явно не голодающий мужик в заплатанной робе с нарукавной повязкой оберкапо. — Что тебе известно об этом парне? — Позвольте, Капитан Гидра. Это штрафник. Из американской пехотной дивизии, — залепетал старший, стянув с лысины свой полосатый берет. — Если какие-то проблемы… — Кажется, с ними обращаются хуже остальных? — Так точно. Штрафники работают по две смены. Они нарушили правила, капитан. Герр комендант распорядился обеспечивать их работой, пока они… в состоянии работать. — А потом? — он взял с ножа очередной ломтик, не глядя в сторону станков. — Учётчики следят за выполнением лимита. Тех, кто списан, в конце недели вывозят на полигон. Речь, разумеется, шла о расстрельном полигоне где-нибудь в буераке за базой. Надо думать, лимит требовал от Шмидта постоянно менять лагерный состав, оттого ему и не жалко было доканывать черновой работой дорогих и крепких, по сути, невольников. Такими ударными темпами да без кормёжки им вряд ли удавалось протянуть дольше недели-двух: некоторые падали от бессилия прямо у него на глазах, за работой в цехах. — Ты знаешь, что стало с той дивизией? — Разбита. Тех, кто не пошёл под расстрел, отправили на шахты, заводы, офицеров — по лагерям для бездельников, кто-то перешёл на сторону вермахта… Этого я знаю хорошо, капитан. Он из Вопящих, то ли Ревущих Коммандос — вроде как герои, про них янки даже кино снимали. — Ясно, — он обглодал яблоко до самых косточек, встретившись наконец взглядом с пленником. Тот пожирал глазами огрызок в его руке. — Герой. Позже до Капитана дошло, почему Шмидт с таким смешливым умилением вспоминал безобразную картину, как штрафники делили объедки со стола администрации. Когда им бросали еду, прямо на землю, те растаскивали куски по углам, огрызаясь друг на друга, как кошки. К ним ровно так и относились — как к домашним зверушкам. И в этом правда мерещилось что-то забавное, стоило схлынуть первичному чувству отвращения. В отличие от завсегдатаев Моргенрота, он пока не набрался их непринуждённой жестокости. Всё-таки его интересовали лодки и походы, а воспитательной работой он всерьёз никогда не занимался. Чего не скажешь о Шмидте.***
Они с радистом как раз расшифровывали полученную радиограмму, когда неразбериха в рубке потребовала немедленного присутствия капитана. Боцман со вторым помощником бросили свои рабочие обязанности и толпились возле обзорного иллюминатора. С перекошенными паникой рожами они плевались в команду выкриками то ли о стаях мертвецов, то ли о косяках рыб, кружащих около субмарины. Грубо растолкавший зевак в проходе Капитан молча стянул перчатку, и в секунду галдёж сменился полной тишиной, когда размашистая пощёчина вернула боцмана в реальность. — Мы видели! Это правда, — помощник затравленно переглянулся с сообщником, у которого борода и усы окрасились кровью. — Он был там. Утопленник. И с ним другие. — Кто вам дал разрешение снять защиту с иллюминатора и покинуть пост? — Вы что, оглохли, капитан?! Там дьявол за бортом! Выгляньте в иллюминатор и посмотрите!.. Он горланил бы и дальше, если бы под руку Капитана не попалось что-то длинное, изогнутое и металлически-холодное, оставленное кем-то из инженеров. Первый удар наотмашь припечатал осевшего помощника к стенке, вздыбившейся вентилями, датчиками и лампами. Гаечный ключ остервенело прошёлся по его рёбрам и позвоночнику, пока свернувшийся в ногах помощник не заглох окончательно: к этому моменту у боцмана и остальных отпало желание пререкаться. Запыхавшийся Капитан оправил одежду, сунул ключ в чью-то ладонь: в конце концов, этому животному повезло, что его не отмудохали инструментом потяжелее. — Всем по местам. Этих двоих приковать к койкам. Когда вернёмся… будет суд, по всей строгости. Для каждого, от кого услышу хоть слово о мертвецах или сраном морском дьяволе!