A worthy payback

Не то чтобы семья в Тэхена не верит, но перед выходом матушка в сотый раз поправляет ему воротник и назидательно шепчет: — Если… Нет, когда ты сделаешь какую-то глупость, не смей давать заднюю. Главное — улыбаться. Приветливая улыбка сгладит любое недоразумение. План был великолепен в своей незамысловатости, но даже у него имелось слабое звено. Тэхен. К несчастью матушки, он предпочитал показывать зубы, не прибегая к помощи улыбок. Зачастую это и являлось корнем многих его проблем. Тэхену не дано понять, отчего так переполошилось графство, когда он огласил, что приглашен на променад самим герцогом. Причину их знакомства пришлось умолчать, исповедовавшись одному только Юнги. В противном случае матушка бы от него точно отреклась. И все равно такой гвалт поднялся в доме, что омега был вынужден запереться в покоях и сжечь письмо дотла, чтобы у настырного семейства не осталось никаких доказательств. Матушка почти расплакалась над пеплом. Хранила бы, говорит, до самой старости. Омега закономерно возмутился: не так уж и редко им интересуются альфы. Загвоздка лишь в том, как быстро они отзывают приглашения. Матушка, право слово, слишком переживает за исход этой встречи. Что может быть хуже, чем тот факт, что Тэхен уже успел рассечь Чон Чонгуку бровь камнем? Вряд ли прогулка у реки Айин превзойдет это событие по уровню фантасмагории. Пару раз мелькает шальная мысль, что герцог, быть может, не в себе, раз осмелился с Тэхеном сблизиться… но, святые угодники, здравый рассудок — это даже немного скучно. Горячо заверив матушку, что ему и дела нет до герцога и его важности, омега на всякий случай тратит четыре часа и некоторое количество нервных клеток Юнги, чтобы подобрать подходящий наряд. И несмотря на то, что встреча назначена на полдень, он с боем вырывается из поместья слегка заранее. Или не слегка. Рыжее как апельсин солнце, полыхая, карабкается к зениту. Неожиданно на руку оказывается строение набережной у реки. Часть ее, отделенная каменной мостовой, являет собой чудесное пространство для степенных прогулок и светских бесед. Немного в отдалении зеленеет парковая зона, где можно отчетливей ощутить единение с природой и скрыться от любопытных глаз. За то время, что остается у Тэхена в запасе (а это, простигосподи, много), он успевает отделаться от приставленного матушкой сопровождения, внимательно исследовать мостовую и оценить, как быстрее будет скрыться в парке, если окажется, что количество извилин в голове герцога разочаровывающе неудовлетворительное. Не сказать, что это бы не стало большим сюрпризом, но доверие к альфам у Тэхена было пониженное. Он прикидывает, с какой стороны наиболее вероятно появится герцог. Исходя из примитивных расчетов, подкрепленных собранными матушкой сплетнями, поместье господина Чона располагалось к югу от дворца, а значит, к реке удобнее всего было выехать через главную дорогу. Тогда Тэхен выбирает себе наблюдательный пункт, встав за углом здания напротив. С чего, спрашивается, ему это понадобилось? Прежде всего, чтобы дождаться герцога и притвориться, что тот пришел первым. Нарочито пренебречь договоренностью и явиться чуть позже назначенного часа. И уже по касательной проходила абсолютно необъяснимая тяга понаблюдать за герцогом со стороны. Когда Юнги говорит, что Тэхен чересчур мнительный, тот советует ему проконсультироваться со словарем в значении слова «предусмотрительность». Готовым нужно быть ко всему: пьянству, войне и свиданиям. Он успевает порядком измотаться в ожидании, пока медлительное солнце наконец занимает положенное место на небосводе, умудряясь напечь омеге голову. Да, он исключительно тщательно озаботился цветом камзола, благодаря чему внимания на головной убор не хватило. Полдень подкрадывается достаточно нерасторопно, чтобы обострить и без того жгучее желание скандалить. Тэхен жарится на среднем огне как выброшенная на берег устрица, которую вскрыли дети. Неудержимый поток сомнений и тревог обрушивается на него быстрее, чем укорачиваются тени под солнцем. Помимо воли он нервно обкусывает губы, справляясь с волнением путем самоистязания. Забывшись, омега облокачивается о каменную стену, как громом пораженный внезапной мыслью. Исходов у этой встречи могло быть два: он либо влюбится по уши, либо больше никогда не взглянет в сторону альф. В таком случае — выйдет замуж за Юнги, будет жить с ним в разных частях поместья, пьянствовать и саботировать высший свет до глубокой старости, так никому и не открыв свое сердце. Будет старым, ворчливым, до жалкого скулежа одиноким забулдыгой, отраду которому приносят лишь пионы и плетение салфеток. Королевские сплетники получат свое и со страстным обожанием примутся следить за каждым его действием, не зная, чего ожидать. Они выдумают для него страшную болезнь и пустят слух, что из-за нее ни один достойный альфа не осмелился взять графа замуж, а тот с довольной усмешкой станет потворствовать слухам, чтобы всегда иметь оправдание сумасбродным выходкам. Юнги может даже смертельно обидеться на него за эту невероятно бесчестную подставу, но по итогу смирится — брак пойдет на пользу его вялым отбрехиваниям от омег-воздыхателей. Если не мыслить столь радикально, имелся и третий вариант развития событий, не включавший в себя ни обрушившиеся на голову чувства, ни свадьбу с кузеном, этот вариант подразумевал партнерство, а возможным оно делалось только в том случае, если на самом деле герцог… — Милорд? — плечо обжигает чужое касание. Прежде, чем сердечный приступ успевает сразить глубоко задумавшегося Тэхена, он молниеносно поворачивается, неловко взмахнув рукой. Его пальцы, увешанные тяжелыми перстнями, внезапно встречают препятствие в виде чужого лица, склонившегося к омеге. — Пресвятые сороконожки! — не своим голосом восклицает он, и немногочисленные прохожие оборачиваются на этот звук. На щеке опешившего Чонгука расцветает красное пятно от удара, безупречно дополняя подживающую царапину на брови. Эти брови приподняты, выдавая растерянность владельца. Тэхен может его понять: он безмолвно открывает и закрывает рот, осознавая, что, если так и дальше пойдет, от альфы живого места не останется. Мама дорогая! Теперь герцог подумает, что Тэхен специально целится в ни в чем не повинное лицо, выражая таким образом ненависть. В первую встречу он оставляет альфе шрам над глазом, сегодня украшает синяком скулу, чего ждать в следующий раз, смертоубийства? Но не случится никакого следующего раза, если все так оставить — проносится в голове так же стремительно, как взмах руки, которым омега добавил герцогу румянца. Срочно нужно оправдаться. — Да нравится мне ваше лицо! — выпаливает он, уперев руки в бока, — И я совсем не сторонник мнения, что шрамы украшают альфу. По округлившимся глазам Чонгука он понимает, что, возможно, сморозил нечто абсурдное. Пальцы альфы медленно касаются щеки, оценивая ущерб, но даже почувствовав жжение на месте удара, он не спешит скандалить. И, пока Тэхен сгорает со стыда и зардеется, герцог растерянно приподнимает уголок губ: — Я вас напугал? Прошу простить. У Тэхена натурально лицо вытягивается от этой галантности. Как нельзя кстати вспоминаются наставления матушки: «Когда, — о, она предвидела, — ты сделаешь какую-то глупость, не смей давать заднюю. Главное — улыбаться.» Рот омеги медленно и неестественно расплывается в улыбке. Черт. Эта встреча станет для обоих незабываемой, правда, вряд ли как приятное воспоминание, а не ночной кошмар. Нужно реабилитироваться, и как можно скорее, решает он. Чон Чонгук никогда в своей жизни больше не должен подумать, что Тэхен — болван и нонконформист, который не способен взять под контроль свои же конечности. Эта встреча не может закончиться позором, и пусть чувство стыда у юного графа атрофировалось в возрасте примерно пяти, нечто схожее сейчас ледяной рукой хватает его за горло и шепчет: еще хоть раз, и придушу. Эти терзания, пусть в масштабе своем превосходят площадь их континента, на деле успевают пронестись в голове со скоростью света, после чего Тэхен возвращает непринужденный вид и делает оленьи глаза: — Ужас какой, ваша светлость, простите, — делает он шаг назад, схватившись за сердце. Он видел много омег, прибегавших к этой тактике. Он был достаточно наблюдательным, чтобы суметь приспособиться к ней за считанные секунды. — Я так сильно погрузился в размышления, что ваше появление застало меня врасплох, — надламывается голос Тэхена, — Умоляю, не держите зла. Матушка бы гордилась тем, как искусно его глаза выражают трепет и вину. По нему горючими слезами плакала большая сцена придворного театра. Чонгук растерянно моргает, заметив то едва уловимое изменение, что произошло с собеседником за каких-то пару мгновений. — Все в порядке, — кашлянув, произносит он, — Главное давайте не делать это традицией. И правда. Предпосылки были. — Вы давно здесь? Я как раз осматривался, сто лет не видел берегов Айин, успел совершенно позабыть, как здесь все устроено, — врет, не моргнув и глазом, омега. — Только прибыл, — Чонгук кивает в сторону экипажа, оставленного неподалеку. И это, пожалуй, забивает еще один гвоздь в крышку тэхенова гроба. Тот факт, что герцог, очевидно, добирался до места отнюдь не по главной дороге. Тэхен чувствует себя позорищем, но решает действовать так, чтобы Чонгук об этом никогда не прознал. — Какое счастье, что мы столкнулись, никому не пришлось томиться в ожидании, солнце сегодня печет, как будто отыгрывается за целую неделю непогоды, надеюсь, вам не слишком жарко в этом несомненно чудесном, но наверняка очень плотном мундире, — щебечет омега, старательно хлопая глазами. Он ненавидит себя за эту нелепость, но разум срабатывает наперед, уже заведя его на кривую дорожку притворства. Впервые в жизни он вживается в роль того очаровательного сорта омег, на который так падки альфы столицы, а все потому, что очень страшно вдруг потерять робкую радость, которая поселилась в потемках его взбалмошной души после встречи на балу. Следуя взмаху руки омеги, Чонгук глядит на свой вполне обыкновенный мундир, и на его лицо ложится тень весьма противоречивой эмоции: он и хмурится, и складывает губы в полуулыбке. — Милорд Тэхен, — зовет негромко, обратив к юному графу глаза с застывшим вопросом. Тэхена приводит в некоторый ужас то, что он оказывается не способен различить, какие чувства вкладывает герцог в обращение. Смятение? Разочарование? Досаду? Все они сквозным ранением проходятся по неожиданно чувствительному самолюбию омеги. — Господин Чон, — закусывает тот губу в нетерпении. И тогда Чонгук задает вопрос, после которого на Тэхена по ощущениям обрушивают ушат ледяной воды. — Вам со мной не комфортно? Вы нервничаете? Брови непроизвольно взлетают вверх, выдавая эмоции с головой. Хочется во весь голос крикнуть: да! Я не просто нервничаю, я ошеломлен тем, что меня настолько волнует, какое мнение сложит обо мне посторонний альфа, и это выбивает из колеи! Матушка съест меня заживо, если узнает, как я опозорился, но даже это не пугает настолько, как ваше дурное обо мне впечатление. Откуда, дьявол меня раздери, это взялось? Разумеется, Тэхен не произносит этого вслух. Его хватает лишь на короткое — Отнюдь. — Правда? — снова эта улыбка краешком губ. Сложно признать, но Тэхен находит ее незатейливо очаровательной и капитулирует, стоит ей озарить спокойное лицо герцога. На минуточку, они все еще не сдвинулись с места, и омега подпирает плечом здание, боясь оторваться от него, точно мгновенно обрушится. Эта мысль — об абсурдности происходящего — и у него самого вызывает улыбку. — Что будете делать, если скажу нет? — наконец ирония занимает положенное ей место в его мироздании, а самообладание постепенно возвращается к юному графу. — Начну угрожать мечом и, воспользовавшись положением, отправлю под трибунал, — невозмутимо отвечает Чонгук. После продолжительного молчания до Тэхена все же доходит: — Вы еще и шутить умеете. — Странно. Обычно мне говорят наоборот. Вновь немая пауза, в которой их глаза встречаются. Серьезные, но любопытные — у альфы, горящие и бесстыдные — у омеги. И, стоит взглядам схлестнуться, обоих разбирает смех. В тот момент Тэхен радуется, что все еще держит стену. В противном случае мог бы медленно осесть вниз. — Какой дискомфорт? — выдыхает он, все еще смеясь, — Я бы к вам на колени забрался и никогда не слезал. В ту же секунду зардевшиеся щеки Чонгука сигнализируют о том, что именно он сказал. Но, как ни странно, сознание шепчет: сгорел сарай, гори и… замок. К чему мелочиться. Вопреки опасениям, герцог сохраняет невозмутимость, вернув приемлемый цвет лица. Он предлагает Тэхену руку и, когда они прогулочным шагом направляются к набережной, словно невзначай заверяет: — Осмелюсь сказать, что в моей компании вы можете быть собой. Если бы меня смущал ваш темперамент, мы бы здесь не стояли. И правда, думается Тэхену. Может, дело и было в нестабильном рассудке герцога, но даже боевая рана на брови не отвратила его от инициирования встречи. Тэхен щурится, выискивая в происходящем подвох, но, возможно, слишком сильно посадил зрение, чтобы его уловить. А может, намеренно поддался чувствам и закрывает на него глаза. Кто знает. Чувства были приятные. Он нежится в них, вышагивая с Чонгуком под руку, и позволяет натуре взять верх: — Вы бы лежали, — столь же невозмутимо заявляет и, удовлетворившись недоуменным взглядом, решается пояснить, — Те, кого смущает мой темперамент, не уходят на своих двоих. От короткого смешка внезапно краснеют уши, но Тэхен стоически держится. — Так-то лучше. Как насчет чая?

***

Какой, дьявол его раздери, чай, спросите вы. Посреди мостовой. На берегу реки, вблизи парковой зоны. Где ж здесь взяться простору для цивильного чаепития? Тэхен тоже не предполагал. Но вот Чонгук подводит его к небольшой беседке с резными колоннами и плющом. Внутри ютится вполне презентабельный стол, скатерть на нем белоснежная и накрахмаленная, от нее в глазах рябит, если глядеть слишком пристально. — А вы подготовились, — присвистывает омега, когда герцог отодвигает для него стул, приглашая присесть, — Беседки тут раньше не было. — Рестораны полны людей, — пожимает Чонгук плечами, опустившись напротив. Перед ним заманчиво дышит паром чай, красуются джемом пирожные-корзиночки и благоухает небольшой букет пионов в вазе. Пока Тэхен скоропостижно содрогается от эфемерного чувства, что его сердце только что пронзил продолговатый предмет с оперением и острым наконечником, шестеренки усиленно крутятся в туго соображающей голове. Странно, но все умозаключения, к которым он приходит, приподнимают вверх уголки губ. Как бы то ни было, герцог абсолютно и всеобъемлюще прав. Посторонние люди заслуживали дружелюбия только в случае, если Тэхен с Юнги успевали заранее напиться вдрызг и устроить дебош. Причины просты и не слишком изящны: помимо аллергии на сладкое, организм юного графа на клеточном уровне отторгал снобизм и стигмы высшего общества. Потому в рестораны ему путь был заказан. Он смеряет уважительным взглядом румяный круассан подле себя. Вполне достойно благосклонности, господин Чон. Тот в свою очередь, озаботившись, чтобы в сервизной чашечке перед омегой появился чай, спрашивает будто невзначай: — Вы приехали один? Не сочтите мой интерес излишним. Тэхен отмахивается. — Матушка требовала, чтобы дуэнья отправилась со мной, но бедная женщина, к ее несчастью, накануне отравилась чаем, — он не может устоять перед тем, чтобы сделать акцент на последнем слове, — Пришлось просить дорогого кузена исполнить роль эскорта, но по дороге сюда он, простигосподи, сгинул. Стоит отдать герцогу должное. Положив в рот вишенку с пирожного, он остается невозмутим. — Юнги? Сгинул? — и, похоже, совсем не волнуется. А ведь Тэхен уже успел выяснить, что с кузеном герцогу посчастливилось учиться в академии. Так может, оттуда Чонгук о пристрастиях Тэхена и прознал, осеняет его. Ах, Юнги. Единственное трепло в их роде, которому можно выписать индульгенцию. — Не буквально. Я выпихнул его из кареты у винодельни и приказал наслаждаться жизнью в стороне. Да. В его понимании именно это значит «выехать слегка заранее и успеть избавиться от сопровождения». Да. У винодельни Тэхен тоже задержался. О чем, возможно, свидетельствует шальной румянец и абсурдность высказываемых идей. Оправдания? Чон. Чонгук. Тот, вопреки здравому смыслу, смеется с этой выходки, и совершенно непроизвольно взгляд омеги прикипает к его лицу. Тэхен вдруг находит исключительно очаровательными две родинки, приютившиеся на носу герцога и под нижней губой. Периодически они отвлекают его настолько сильно, что приходится вспоминать предмет диалога. Некоторое время они милейшим образом беседуют о последних выходках Тэхена, тот даже порывается извиниться за происшествие на балу, но Чонгук останавливает, дескать, за то, что понравилось, раскаиваться не стоит. Небеса свидетели, омега давно так часто не краснел. Совсем неподалеку от них в реке Айин плещутся и нарезают круги симпатичные мандариновые утки. Они то и дело отвлекают внимание Тэхена, потому что выглядят, словно играют в прятки в камышах. В один из таких моментов он так засматривается, что машинально поднесенное ко рту пирожное проезжается по носу и оставляет на нем жирный след крема. Нет, Тэхену не стыдно. Они вместе смеются, и Чонгук галантно подает ему салфетку. Этот жест мгновенно освежает в памяти графа другой эпизод их знакомства. — Вернете мне платок? — он не церемонится, хотя, пожалуй, хотел. Герцог легко улыбается. — Нет. Произнести отказ с такой интонацией дозволительно в ответ на вопрос «Добавить молока в чай?» или «Находите оперу увлекательной?», но никак не на справедливое требование вернуть предмет туалета омеги. Несмотря на волну возмущения, подкатившую к горлу, Тэхен призывает на помощь всю свою великую выдержку и делится: — Я вышил на нем лилии, когда поссорился с матушкой, потому что она до трясучки ненавидит эти цветы. На короткое мгновение ему кажется, что он заставил герцога смутиться. Тот хмурится и издает невнятное «мгм». Приходится продолжать. — Я говорю это потому, что для платка, который вы носите при себе, я лучше сделаю нечто более изысканное. Ответом ему служит странный внимательный взгляд. Чонгук потирает подбородок пальцами и погружается в раздумья, как если бы они обсуждали проект политической реформы или стратегию военных походов. Вновь это чувство: проследить ход его мыслей по виду кажется непостижимым. Тогда же омега ужасается: памятуя о размахе, с которым герцог одаривал его за платок с лилиями, имеет смысл обеспокоиться, чтобы за особенную вышивку он не преподнес Тэхену целое королевство. После продолжительного молчания альфа все же кивает. — Так и быть. Я вам поверю, — и совсем он не выглядит так, будто говорит о куске ткани. Но рука его ныряет в нагрудный карман и вскоре являет свету аккуратно сложенный платок. Когда он оказывается у Тэхена в ладонях, сердце его совершает внезапный кульбит. Случайно вдохнув полной грудью запах приблизившегося альфы, он замечает: — Вам следует быть осторожнее, — имея в виду, похоже, каждое слово и взгляд, — Моя матушка известна тем, что может сосватать меня за альфу, который просто дышал рядом одним воздухом. Хладнокровие остается с Чонгуком даже после столь откровенных заявлений. — Миледи в самом деле сильно увлечена идеей вашего брака. На прошлом служении мне случайно довелось услышать отрывок ее молитвы. Тогда Тэхен решает провести контрольный тест. Решение это спонтанно, но, он уверен, расставит все точки, где их не хватает. — В три года колдунья наложила на меня проклятье, и если я не выйду замуж до двадцати, то умру. Герцог отпивает чай, и дно чашки с бряцанием встречается с блюдечком. На языке вяжет вкусом сливочного крема, а в носу стоит смесь ароматов: пионы и другой, не менее располагающий к себе запах. Когда Чонгук отвечает, все, на что Тэхен может смотреть — его вьющиеся волосы и чертовы родинки. — Вы избрали весьма интересный способ самоубийства. Тэхен бессовестно ржет, невзирая на правила приличия. Точки складываются в многоточие, намекая на продолжение. — О, небеса, вы первый, кто не поверил мне на слово. Кому бы я это ни сказал, принимают за чистую монету. — Неужели? — альфа обнажает зубы в улыбке, но это не вызывает у графа беспокойств, скорее, что-то радикально противоположное, — А мне по душе ваш юмор. Он честен, озаряется Тэхен. Это приятно. Когда с тобой честны, да еще и в столь умильных вещах. — Да? Такое нечасто случается, — возвращает он улыбку. И, раз терять уже нечего, решает пуститься во все тяжкие, — Вот был у меня один ухажер, так там совсем плохо с пониманием шуток. Говорит мне однажды: я ради вас на все пойду! А я омега не простой, специально переспросил: точно — на все? Говорит — точно. То, как внимательно слушает Чонгук его рассказ, приободряет и вынуждает сделать небольшую паузу перед финалом. Изогнув иронично бровь, Тэхен со вздохом признается: — Ну я и отвечаю: идите на хуй. Стоит ли говорить, что юмора он не оценил?

***

Заявляется домой Тэхен позже ожидаемого, но ожидаемо окрыленным. С горящими заговорщицки глазами швыряет на стол перед Юнги коробку с шахматами и делится краткой выжимкой событий, пока расставляет фигуры. Юнги с плохо скрываемым любопытством наблюдает за ним из-за утренней газеты и пару раз давится чаем. — Ты действительно рассказал герцогу историю про «готов-пойти-на-все» альфу? — скептически поджимает он губы. В то же время выражение лица говорит само за себя: кузен тоже в восторге. Несколько более приглушенном, но все же восторге от ситуации. Терраса, где он проводил утро, выходила на сад, растения в котором же поглотило цветение лета. Омега мельком оглядывается на бессмертники и розовые гиацинты, подмечает новоприбывшие пионы. Спотыкаясь о собственные мысли, он пару раз с грохотом роняет шахматные фигуры. — Более того, он рассмеялся. Можешь себе представить? — округляет драматично глаза. — Никак нет, — Юнги усмехается, — И что же, потворства твоему извращенному чувству юмора хватило, чтобы ты впечатлился? Тэхен закатывает глаза, делая ход первым, и нагло приватизирует утренний кофе кузена, пусть тот и награждает его уничтожительным взглядом. — Юмор — дело второстепенное. Но количество извилин в голове этого альфы я пока что счел вполне удовлетворительным. Я, можно сказать, окрылен. — В самом деле? — Ты знаешь, меня впечатлить непросто. Но было что-то в нашем знакомстве, похожее на… — он задумчиво подпер щеку ладонью, возведя глаза к небу, — Как будто по морде получил. С оттяжкой. — Позволь напомнить, по морде получил Чонгук, причем дважды. — Давай без занудства. Я тебе душу открыл, а ты бубнишь и бубнишь. Говоря по правде, сомнения Тэхена все еще не развеялись до конца. Как-никак, разговора за чаем о тошнотворных скрепах королевского двора и идиотских ситуациях недостаточно, чтобы наверняка определить уровень адекватности собеседника. Юный граф встречал и тех, кто демонстрировал свое истинное лицо лишь после продолжительного периода общения, так что его настороженность была оправдана. Но все же… положа руку на сердце, он мог признаться: Чон Чонгук вел себя так, будто взаправду был готов принять Тэхена эксцентричным, капризным и несерьезным. Его и успокоительное. По итогу встречи он, конечно, не влюбился по уши: бросаться в крайности — удел дураков и террор воспаленного рассудка. Кроме того, он не потерял веру в альф и пока что не собирался предлагать Юнги брак по расчету. Из предполагаемых исходов оставался один, наиболее вожделенный и в то же время сомнительный. Набросив на себя непринужденный вид, Тэхен решает подопытываться: — Лучше скажи, герцог насколько влиятельный человек? Юнги в это время принимает из рук слуги тарелку с печеньем и, прежде чем дать ответ, задумчиво размачивает кругляшок в кофе. Тэхен знает, почему тот тщательно выверяет слова. — Братец, не тупи, — наконец изрекает кузен, поймав взгляд омеги. Уже успел раскусить, к чему был задан вопрос, — Он близок с кронпринцем. Конечно, это влиятельный человек. Что-то в выражении лица Тэхена заставляет его мгновенно посерьезнеть и даже отложить печенье. — Скажи, что не собираешься втягивать его в свои… — Я не собираюсь никуда втягивать герцога, — торопливо вставляет Тэхен, — Но подозреваю, что мы могли бы помочь друг другу. Нервный смешок вырывается у альфы. Он прочищает горло и делает глоток кофе. — Не хочу показаться занудой, тем более, ты меня все равно не послушаешь. Но лучше бы тебе обзавестись большей предусмотрительностью. Ты не в оловянных солдатиков играть собираешься. Омега чувствует, что злится. Даже не на самого Юнги, а, скорее, на целый мир, в котором он предстает хрупким как цветок или яйцо. Как будто его так легко раздавить. Совсем нелегко, и Тэхен вполне способен доказать это. Тем не менее, так как гнев его направлен вовсе не на сидящего рядом альфу, Тэхен берет себя в руки и, потянувшись через стол, дергает Юнги за отросшие волосы. — Ты бы так не переживал, поседеешь раньше времени. Может, я и оставлю в покое герцога. Тот отмахивается от назойливых пальцев омеги, но позволяет себе улыбнуться менее напряженно. — Не думай, что я за тебя переживаю, — снисходительно щурится альфа, — Но если вдруг попадешь в передрягу, то и мне придется несладко. — Отчего же? — искренне удивляется Тэхен. — Сам подумай, братец. Кто еще станет спасать твою задницу, если не я? Его бесхитростная честность граничит с откровенной нежностью, и помимо воли признательность поднимает голову и активно цветет в шипастом тэхеновом сердце. Ему нравится, что даже если строить из себя шута у всех на виду, Юнги умудряется заметить, что душа его кузена, оказывается, как иголками исколота. Упомянутые альфой передряги пока что маячат вне поля зрения, межуясь с размытым пятном предчувствий, но уже вовсю липнут к Тэхену как паутина. Юнги справедливо боится за него, и правильно делает. Песочным замкам этот омега всегда предпочитал построение планов действий, зачастую слишком радикальных для мира, где пол человека мог стать ему потолком. И все же, идею создания союза с герцогом Тэхен не отбрасывает. Она висит над ним дамокловым мечом, семафоря откровенными преимуществами. И юный граф, тщательно скрывающий свою продолжительную одержимость некоторого рода замыслами, на это золотое свечение падок как лепрекон. — Если бы ты следил за игрой так же тщательно как за моей сохранностью, то не проиграл бы, — ехидно скалится он и демонстративно сбивает одну из фигур Юнги с шахматной доски, — Шах. Ебаный в рот. И мат. Альфа растерянно оглядывает поле их микроскопического боя и медленно поднимает на кузена глаза. — Тэхен, это не так работает. — Шах. И. Мат, — чеканит тот все с той же елейной улыбкой. — Знаешь, что о таких как ты говорят? — Юнги поджимает губы и капитулирует сложенными на груди руками, — Ума палата да ключ потерян. — А я всегда это говорила! — от раздавшегося голоса омега подскакивает на месте и с бешеными глазами оборачивается. Матушка взирает на них как ни в чем не бывало, подкравшись из сада и совершенно непристойным образом подслушав беседу. Тэхен едва язык не прикусывает — вот уж кому действительно не стоит знать о его грандиозных планах, — Юнги, обучил бы его уже уму-разуму. Наследник целого графства, а ведет себя как ребенок. Она упирает руки в бока, что можно увидеть, только если перегнуться через перила террасы. При всей миниатюрности женщины из-за каменного ограждения виднеется лишь ее голова с прелестной прической и цветами волосах. Она похожа на статую из музейной коллекции, обрубленная ровно по плечи. — Подслушиваешь? — морщит нос Тэхен, в чем прослеживается очевидное с матерью сходство. В свою очередь, она пожимает плечами с идентичной ему амплитудой. — Хотела узнать, как прошло свидание. Должна сказать, я разочарована отсутствием предложения руки и сердца, — вздыхает она и тотчас озаряется, — Юнги, дорогой. Если с герцогом не выгорит, может, хоть ты его замуж возьмешь? Что что, а мысли у них с матушкой порой проскальзывали смехотворно одинаковые. С той лишь разницей, что она не умела шутить. — Миледи, при всем уважении, — отвечает тот, промокнув рот салфеткой, — Я лично видел, как этот омега на спор перепил королевского шута. Отвернувшись, кузен едва слышно добавляет: — У меня на него в жизни не встанет. — Может уже к врачу обратишься? — ласково касается его руки Тэхен, за что получает убийственный взгляд, и бесстыже ржет.

***

В потоках послеобеденного солнца устраивают хороводы пылинки, стоит по неосторожности задеть тяжелую портьеру. Именно это и делает Чимин, падая в кресло у окна с бокалом вина. Герцогу только и остается, что смерить своего секретаря осуждающим взглядом из-за кипы бумаг на рабочем столе. Впрочем, мысли его витают слишком далеко, чтобы эта оплошность по-настоящему взволновала альфу. — Ты отослал в графство приглашение на прием? Голос начальства вынуждает Чимина оторваться от бокала и со скучающим видом подпереть щеку ладонью. — Все разослал, а для твоего ненаглядного даже парфюмом надушил. Чонгук медленно поднимает глаза от бумаг. — Бывают ситуации, когда инициатива наказуема. — Шучу, — капитулирует тот со смешком, — Что-то ты совсем скуксился. А говорил, все у вас хорошо прошло. Понятие «хорошо прошло» представляется герцогу весьма растяжимым. Ему доводилось обозначить данной фразой итог переговоров, после которых на их королевство пошли войной. Тем не менее, от пытливого Чимина отделаться чем-то меньшим не представлялось возможным. Машинально потерев налившуюся цветом щеку, Чонгук поджимает губы. Спина у альфы прямая как палка, но вовсе не оттого, что осанку он тренировал с детства. Излишняя скованность движений выдает избыток переживаний, что наблюдательный секретарь отмечает мгновенно. — Боишься, что не придет твой милорд? Их променад свершился всего два дня назад, но за этот период времени успело произойти многое. К примеру, несколько государственных переворотов в мыслях герцога, после которых власть захватили идеи намного более безумные, чем он мог себе позволить. Сегодня вечером в герцогстве намечается прием по случаю успешного завершения дипломатической миссии, с которой вернулся брат Чонгука. Очередная возможность увидеться, вопреки ожиданиям, приносит не только трепет. Будь у Чонгука хвост, он бы его поджал. — Чувствую, как надежда постепенно покидает меня, — отвечает он, задумчиво уставившись в одну точку. Сложно признать, но Тэхен видится ему чем-то эфемерным. Упорным трудом этот омега заработал почетный титул главного смутьяна двора, но по Чонгуку впечатление о нем ударило как молния — ослепительная и сокрушительная. Всем известно: поймать молнию в бутылку — задача невыполнимая. Особенно для несведущих в делах сердечных альф. — Ты физиономию свою в зеркало видел? — салютует бокалом Чимин, расплескивая вино на свой китель. Руки бы ему оторвать, это уже третий наряд за утро, но герцог лишь вздыхает, — Кто к такому не придет? — А ты свою? — не остается тот в долгу, — Будь дело в одной физиономии, и кузен Тэхена не бегал бы от тебя уже полтора года. — Ты бессовестный! — картинно запрокидывает голову Чимин, придавая позе делано трагичный вид, — Не всем повезло влюбиться в омегу. В самом деле, он имел право на трагизм. Юнги действительно не бегал от секретаря герцога как угорелый из-за внешних недостатков. Единственным недостатком Чимина был лишь его пол. Альфы смеряют друг друга сочувствующими взглядами, и в конце концов Чонгук поднимается с места. — Давай поспорим, что ли? Чтобы я посильнее надеялся. — Манифестируешь? Неплохо, — Чимин тоже встает, едва не расплескав вино вновь, — Если Тэхен не объявится, подаришь мне нового мерина. Скрепя сердце, Чонгук жмет его руку. Отдавать секретарю недавно приобретенного жеребца совершенно не хотелось, так что надеяться он стал и впрямь отчаянней.

***

В детстве любимые сказки Тэхена повествовали об отважных рыцарях, готовых поставить на кон свою честь и жизнь ради достижения целей. Сама цель не играет роли, если служит достаточным стимулом для героя — будь то любовь, месть или жажда приключений. Тогда Тэхена восхищала доблесть, которой он по неосторожности наделял всех вокруг без разбору, пока ему не продемонстрировали обратную сторону человеческих устремлений. Мы вырастаем, и сказки заканчиваются. Столкнувшись с миром, что лежал по другую сторону грез, омега выбирает больше ни в ком зазря не искать доблести и перестать демонстрировать миру наличие таких своих качеств как сообразительность, притворство, мстительность. Существовала роль, с которой он сросся достаточно крепко, чтобы окружение имело представление об истинном ходе его мыслей. У Тэхена в достатке красота и внешняя хрупкость, на которую так падки местные альфы. Взращенный цинизм нашептывает на ухо, что именно они послужили причиной симпатии самого герцога, но омега предпочитает отставить самокопания в сторону и не исследовать потемки чужих мыслей, не имея в запасе фонаря или спичек. Заместо подобных размышлений он украдкой вспоминает, сколь очаровательным становится лицо Чонгука, когда тот смеется с шуток юного графа. К сожалению, он не успевает сжечь новое приглашение до того, как матушка добирается до него. Графство вновь встает на уши, графиня даже заикается о том, чтобы начать приготовления к свадьбе, приходится подсыпать в ее нюхательную соль валерианы, чтобы не перебарщивала. Жизнь течет свои чередом: Тэхен отказывается комментировать происходящее, тайком вздыхая по знакомому развороту плеч, матушка истерично инспектирует его гардероб на предмет подходящего для приема наряда, Юнги смолит, невзирая на запрет на курение, и демонстрирует свой скептицизм изломом бровей. Ворчит, потому что опять проиграл в шахматы свою рубашку, на которой Тэхен теперь вышьет улей. — Ну что, готов испортить вечер своим появлением? — язвит кузен, не потрудившись выпустить кончик трубки изо рта. — Братец, я единственное его украшение. Несогласным — голову с плеч, — фыркает Тэхен, покрутившись перед зеркалом. Выбор пал на жилет цвета молодой сочной травы с золотыми нашивками. Сочетание оттеняет его каре-зеленые глаза столь выгодно, что даже Юнги, пока никто не видит, уважительно хмыкает при беглом осмотре. Повесив под пышный воротник золотой медальон, омега пятерней проходится по волосам, а второй рукой отгоняет слугу с расческой. — Спрятать, что ли, ножи… — бубнит Юнги, пожевывая кончик трубки. — О, не беспокойся, насилия не предвидится. Но! Сегодня я займусь своим самым омерзительным хобби. — Прости, теряюсь в догадках. Будешь сквернословить? Злоупотреблять вином? Или погоди… Шутить паскудные шутки? Тэхен оборачивается, одернув камзол. Вид у него решительный и нахальный. — Много хуже. Романтизировать. Юнги нет необходимости пошире открыть свои глаза-полумесяцы: даже прищура достаточно, чтобы заметить его ироничное разочарование. Подсвеченный ореолом скептицизма, он обреченно взмахивает трубкой и невнятно приглашает на выход. Они опаздывают, что неудивительно, но впервые собственная задержка кажется Тэхену несколько фатальной. Вечер уже начался, а потому их появление не производит должного фурора, пусть шепотки, справедливости ради, и прокатываются по толпе. После стандартных расшаркиваний перед хозяевами вечера, герцогской семьей, омега сетует, что Чонгук уже успел отлучиться куда-то в компании знакомых. Не дождался! Хотя и не обязан был ждать, — Тэхена терзают сомнения. Он отпускает Юнги к уже подпитым офицерам, заручившись обещанием не устраивать кутежа. Без Тэхена. Сам ограничивается бокалом шампанского, чтобы вовремя сделать вид, что заинтересован водоворотом пузырьков в напитке больше, чем поисками предмета воздыхания. О, небеса, а это откуда взялось? Признаваться в том, что заимел виды на герцога, чревато пока даже самому себе. Как ни странно, им сегодня интересуются больше обычного. Через некоторое время Тэхен с удивлением обнаруживает себя окруженным стайкой омег, которые, хихикая и смущаясь, старательно вынюхивают у него подробности встречи у реки Айин. Слухи — движущая сила политики, вздыхает он про себя. — Герцог сегодня выглядит как никогда привлекательно! — щебечут с одного фронта. — Не альфа, а загляденье, — кивают с другого. — И как же вам так повезло? — стреляют глазками с третьего. Тэхен только осушает залпом бокал, наслаждаясь вниманием к своей скромной персоне, поигрывает бровями и заговорщицки шепчет: — Бабка у меня по материнской линии была страшная злобная ведьма. Оставила в наследство рецепт приворота наивысшего качества. Делюсь, раз уж мы так близки: если смешать в пропорции два к одному толчённый конский волос и порошок из тины, собранной на болоте в полнолуние, добавить каплю крови бы… — Ах, не видать мне нового скакуна, — прерывает его мелодичный голос. Склонившиеся к Тэхену омеги вздрагивают и, дружно обернувшись, принимаются с особым усердием обмахиваться веерами, понижая резко подскочившую температуру воздуха, — Милорд Тэхен, какая честь. Тот чуть не давится шампанским, спрятавшись за бокалом, выплевывает часть обратно, сохраняя, тем не менее, невозмутимый вид. Их застает врасплох никто иной как секретарь герцога — ехидный как гиена, прекрасный как заря, острый на язык как юный граф Пак Чимин. В знак приветствия Тэхен приподнимает бокал и коротко озирается по сторонам. — Надо же, чета Пак почтила нас своим присутствием, — мельком осмотревшись, он приходит к выводу, что секретарь явился к нему без непосредственного начальства, что несколько разочаровывает, — Чем обязаны? — Выпьем? Господа, прошу нас извинить, — он филигранно выцепляет Тэхена из толпы и мягко уводит в сторону. По провожающим их взглядам становится ясно: слухи поползут похлеще, чем о привороте злобной тэхеновой бабки, — Вы один? Ах вот оно что, догадывается омега мгновенно. Заданный словно мимоходом вопрос расставляет все на свои места: альфа нацелился вовсе не на юного графа. Он расплывается в хитрой улыбке: — Смотря кто вас интересует… Чимин склоняется непозволительно близко для малознакомого альфы, приподнимает уголки губ. Черти, что пляшут в его глазах, Тэхену весьма знакомы. Он видел таких же в зеркале. — Милорд, отставьте игры. Вы помните, кому именно я служу? — Право слово, с вашим-то нравом… Сатане? Стоит отдать Чимину должное — он и бровью не ведет, сохраняя самообладание. Глядя на них со стороны, может показаться, что альфа пытается за ним приударить — до того интимно сжимает пальцами предплечье Тэхена. Но омега не обманывается — предмет интереса Пак Чимина давно стал предметом его собственных насмешек. — Мило. Герцог упоминал, что ваш нрав моему не уступает. — Разве что я не преследую чужих кузенов, — не удерживается Тэхен от шпильки, после которой Чимин стремительно багровеет. В то же время до самого омеги тоже кое-что доходит, — Постойте. Чонгук обо мне… упоминал? Тэхен, можно сказать, презирает себя за откровенный интерес, пронизавший каждую ноту его голоса. От Чимина это не укрывается, и усмешка альфы медленно расплывается шире. — Милорд ведь понимает, что информация — вещь отнюдь не бесплатная. Отстранившись, омега деловито поправляет камзол, точно их общение могло его подпортить. И, нарочито отводя глаза, сдает: — Юнги прихватил бутылку вина и отправился инспектировать второй этаж. — Чонгук заговаривал о вас трижды за вчерашний день и краснел все разы, — не остается в долгу Чимин. Они жмут руки и, деловито кивнув друг другу, расходятся. Вполне удовлетворенные беседой. Чтобы привести себя в чувство, Тэхен приканчивает еще один бокал шампанского, благодаря чему глаза его начинают блестеть значительно ярче, а щеки приобретают привлекательный персиковый оттенок. За кузена он не опасается — от Пак Чимина Юнги научился ныкаться до того тщательно, что даже наличие местоположения не гарантирует поклоннику успех. Было что-то привлекательно-трагичное в том, как Юнги передергивает, стоит ему заслышать о кавалере. Безусловно, внимание альфы к альфе напрягает. И все же Тэхен прекрасно помнит вечер, когда эти двое уехали вместе в неизвестном направлении, а на утро кузен столь отчетливо распространял ауру полного довольства жизни, что не оставалось сомнений, каким образом он провел ночь. Изменившийся запах намекал на то же. Видимо, господин Пак настолько впечатлился, что все никак не оставит кузена в покое. Вот и шкерится от него Юнги — приверженец консервативных взглядов. Успев захмелеть, но так и не обнаружив среди гостей Чонгука, Тэхен отказывает упадку духа в попытке завладеть им и отправляется танцевать. Музыка льется бойкая, под стать его настроению и, несмотря на сомнительного рода репутацию, желающих закружить омегу в танце масса. Он всегда был изумительно хорош в плясках, способный вскружить голову парой пируэтов. Лица вокруг по большей части знакомые, Тэхен с радостью сливается с толпой, ритмично перемещаясь по залу под задорную мелодию, то и дело фигура танца вынуждает его совершить оборот вокруг своей оси или прильнуть к случайному партнеру. Он гарцует меж альф, улыбаясь каждому вполне искренне, вскоре становится жарко и влажно под воротником, непослушные волосы то и дело умудряются совсем не изящно попасть в рот или закрыть обзор. И все же происходящее приносит ему удовольствие. Настает время сменить партнера, едва Тэхен завершает оборот, на его ладони смыкаются пальцы, аккуратно дергая назад, повинуясь ходу замысловатого па, он со смехом впечатывается в грудь подхватившего альфы, продолжая шаг. — А вас не так-то просто украсть, — раздается сверху мягкий смех. Вскинувшего голову Тэхена встречает полуулыбка самого герцога. Несмотря на то, что музыка сменяется на более плавную, вынуждая замедлить шаг, сердце непроизвольно ускоряет ход. Набросив на себя подчеркнуто бесстрастный вид, омега хитро щурится. — Вот вы где! Я вас искал. — Неужели? — выгибает бровь Чонгук, поднимая руку, чтобы плавно прокрутить Тэхена вокруг своей оси. — Нужно ведь было поблагодарить за приглашение. Очень мило с вашей стороны наслушаться моих неприличных шуток и все равно позвать на прием, — лукаво улыбается он, глядя исподволь. — Признаться, я жаждал послушать еще, — вежливо склоняет альфа голову. Сегодня он пренебрег камзолом, облачившись в искусно обшитый серебром темно-синий жилет, и кто такой Тэхен, чтобы не отметить, как ладно тот облегает его стан. — Превосходно, — вскидывает голову омега, когда танец схлестывает их вновь, собрав воедино, — Потому что я вызываю вас на тет-а-тет. — А звучите так, будто на дуэль. — А вы хотите? — Боюсь проиграть. Выражение лица подсказывает Тэхену, что партнер бессовестно лукавит, но игра, которую они ведут, увлекает его слишком сильно, чтобы остановиться. — Бояться нечего — я ужасно стреляю. — Странно, ведь один мой жизненно важный орган задеть умудрились, — пожимает плечами Чонгук. Именно в тот момент, когда Тэхен паскудно опускает глаза и давится смехом, другой альфа делает шаг в его сторону, чтобы перехватить, повинуясь движению танца. Тогда же герцог ловко раскручивает омегу, на мгновение прижав к себе спиной и сковав руками. Разочарованный альфа машинально проскальзывает мимо, получив другого партнера. Они остаются вместе. Все еще посмеиваясь, Тэхен отстраняется: — Остановитесь. Я не справляюсь со своей фантазией. Ответом ему служит понятливый кивок: — Это было в моих планах. Как насчет шахматной дуэли? Вспоминается утро пару дней назад, их с Юнги скоропостижная партия и экстравагантная тэхенова победа. Омега морщится, отмахиваясь: — Не умею играть по правилам. — Не беда, придумаем свои. Чудесно звучит. Настолько привлекательно, что не поддаться искушению — преступление хуже смертоубийства. Тысячу раз да. Минутку, сбегаю за кольцом. Плевать на правила — в любом их проявлении. Он сам увлекает Чонгука прочь от толпы и тянет к лестнице, схватив за рукав. Пристально наблюдавшие за их передвижениями гости испытывают негодование от такой наглости, но никто не противится вслух, стремительно распознав в этом жесте повод для новой сплетни. Право слово, для Тэхена не станет сюрпризом, если уже завтра утром двор примется судачить об их тайной помолвке. И все же он не отпускает чужой руки, малодушно наслаждаясь возможными последствиями. Репутация в их семье не пустой звук разве что для матушки, а ее, какая жалость, сегодня здесь нет. Поэтому он затаскивает послушно шагающего следом герцога в пустующий кабинет, уютную тишину которого нарушает лишь мерный треск пламени в камине. В рыжем свете огня каштановые кудри Чонгука отливают медью, глаза походят на темный обсидиан. Сложно игнорировать то, каким искусно вылепленным кажется его лицо, каждая родинка и шрам на гладкой щеке. Альфа падает в кресло у камина, лениво наблюдая за тем как Тэхен задергивает тяжелые шторы и проверяет шкаф на наличие незваных гостей. Лишь заинтересованно приподнимает бровь, когда омега закрывает двери изнутри и с удовлетворенным видом присаживается напротив. — Итак, — закидывает он ногу на ногу и устраивает поверх замок из рук, — Почему мы здесь? Ваши догадки. — Судя по вашему виду, вряд ли ради того, чтобы предаться страсти. Хотя никогда не помешает уточнить, — Чонгук улыбается и тянется к столику, на котором оставлена бутылка вина и бокалы. Наполняя их, он то и дело искоса поглядывает на омегу. Эти взгляды вселяют в Тэхена уверенность, что еще немного, и его кровь вскипит и вырвется наружу со взрывом, подобно фейерверку. Какое счастье, что отблески пламени скрадывают следы того, как он вспыхивает. — Долой сантименты, господин Чон, — голос его на удивление сохраняет твердость, — Мы здесь, чтобы обсудить дело, имеющее для меня жизненно важное значение. Чонгук предлагает ему бокал, Тэхен отпивает машинально, скорее даже, чтобы дать себе передышку. Пряное вино оседает на языке горьковатой мягкостью ягод, располагая к доверительному общению. — Устрашающе серьезное дело, — задумчиво кивает герцог, отпив из своего бокала. Очевидно, не воспринимает разговор всерьез. Быть может, воспринимает поведение омеги как своеобразный флирт, — Что же волнует ваше сердце? Тени играют на его скульптурном лице, то заостряя, то смягчая черты. От тепла камина Тэхен млеет и расслабляется, не отрывая глаз от собеседника, он как на духу выдает: — Всеобъемлющее желание кое-кого растоптать и уничтожить. В детстве он любил сказки, ценил доблесть, отвагу и силу. Стоило подрасти, и сказки закончились, а вот сюжеты вокруг его семьи закрутились с неистовой скоростью, пережевали и выплюнули. Пока вновь искал себя, доблесть потерялась где-то в дороге. Тяга к возмездию вытеснила остатки. Лицо Чонгука, который пока не подозревает, какие истории кроются за внешне хрупкими тэхеновыми плечами, приобретает слегка растерянное выражение. Он недоуменно моргает, расставляя по полочкам имеющиеся факты. Юный граф издает приглушенный смешок. — Купились? Я пошутил. — Вот так? — Без «уничтожить». Растоптать — и пусть живет с этим, — вновь предпринимает попытку он и, увидев, что герцог делает еще более сложное лицо, спешит дать заднюю, — Поверить не могу, дважды купились! И спустя мгновение сквозь собственный смех слышит небрежное: — А вы знаете, как заставить молодого альфу испытать интерес к жизни. Звучит опасно. И все же, имея представление о темпераменте милорда, я заранее обеспокоен вашей сохранностью. Тэхен отмахивается, делая глоток вина, и совершенно неподобающе вытирает рот манжетой. — Зря. Что меня не убивает, пусть дает дёру. Я бешеный. — Это и вызывает больше всего беспокойств, — сложив руки перед собой, Чонгук наклоняется, изучающий взгляд препарирует делано невозмутимое лицо омеги, — Поговорим предметно: кого, где, насколько жестоко? И самое главное: почему мне это выгодно? Все еще не веря в собственный успех, Тэхен по инерции подается вперед, копируя позу альфы. Они, точно два заговорщика и смутьяна, ощущают, как медленно обрастают оковами общих помыслов — тайны; азарт берет над ними верх. — Вот это я называю деловой хваткой, — сглотнув, сообщает омега, — С каждым словом вы нравитесь мне все больше. За плечами Тэхена война, в которой он проиграл. Глаза Чонгука блестят обсидианом и намекают: проиграл одну — разозлись и начни новую.