***
-Вполне, — поправив очки, отвечает Гин, и поднимает взгляд на него. — ты? -Да, я пойду, — отпивая горячей жидкости, выдыхает он. — или ты уже забыл, что я умею кататься на коньках? -Отлично. И нет, не забыл. — кивает Цуру и расслабляет плечи, прикрывая глаза от такой уютной атмосферы. Перед глазами появились фрагменты с их детства, где они беспечно катались по льду: кто на коньках, кто на заднице, отчего тот её чуть не отморозил. Йору не сдерживает смешок, ностальгически улыбнувшись уголком губ. Зелёные глаза слегка дёргаются в его сторону, заметив желанную улыбку, но их обладатель промолчал, наконец допив зелёный чай, расслабленно выдыхая, и наслаждаясь теплом, мягко расползающимся по всему телу. -Что ж, ладно, я пойду, — Хякки поднимается и кутается в пальто. -Уже?.. — жалостливо тянет Мидория, но рыжий лишь отрезает: -Таблетки, — зеленовласый надувается и, ища поддержку, смотрит на Принца. Цуру почему-то замирает и хлопает ресницами, смотря в стол. А после, как-то растерянно трёт глаза. -Что случилось, Цуру? — напрягается темноглазый, почувствовав что-то неладное в несколько застывшем потерянном выражении лица. Изуку тут же приблизился и стал обеспокоенно рассматривать юношу. -У меня, иногда, темнеет в глазах… сейчас. Всё в порядке, иди куда шёл, Хякки. Рыжий хотел бы уйти, но совесть не позволяла, а потому он тихо подошёл ближе, ожидая нормализации зрения. Его вся эта ситуация очень напрягала, да так, что внутри что-то неприятно скреблось. -Изуку. -Да? -Возьми мой телефон и набери отца. -Зачем? — ещё больше насторожился Йору. Гин рыкнул и грубо всучил телефон Деку в руки: -Я сказал набирай. А ты — заткнись.— хотя он взглянул Йору в глаза, казалось он смотрит совершенно не на него. — Сейчас самое время. Не успел Хякки даже отреагировать, как зеленовласый вручил смартфон Цуру обратно в руки, чуть сжав на мгновение чужие пальцы, которые тут же обхватили его в ответ. Принц поднялся, чуть не упав, споткнувшись о ножку стола. Он отвернулся и тихо, но отчётливо произнёс: -Отец, я не вижу.***
Йору мчался по тротуару, стараясь добежать до больницы как можно быстрее и никому не попасться. Комендантский час до сих пор действовал, и всех, кто не желал оставаться дома, либо же был очень подозрителен, забирали в полицейский участок на досмотр. Если ничего такого обнаружено не было, то ты просто посидишь в камере с такими же как ты. С бомжами да пьяницами, грубо говоря. А он уж точно выглядел подозрительно, бегая по переулкам сломя голову. Так ещё и его измождённое бледное лицо и чёрный пакет в руках, который он прижимал к себе, словно сокровище… просто кроме мусорных пакетов ничегошеньки дома не нашлось, а в чём ещё понести булочки с шоколадом он не подумал, да и как-то не до этого было: его и так трясло, будто у него эпилепсия, что он чуть не уронил противень себе на ноги (хотя всё же обжёгся, отчего сейчас на тыльной стороне его ладони был крупный такой ожог, а кожа слазила, словно шкура со змеи), а на глубокие размышления у него тем более не было ни сил, ни времени. Нет, вы только подумайте: у Цуру Гина отказали глазные яблоки. Он чуть не упал в обморок, когда Цуру Сан рассказал ему, что Принцу вырежут глаза за ненадобностью. На логичный вопрос, который он неоднократно повторял за день, «Почему?», мужчина лаконично выплюнул: -Вторая причуда. У парнишки проявился второй квирк, квирк отца — энергия. Энергия, по крайней мере которой обладал Сан, была довольно обширна в использовании: та же регенерация, энергетический вампиризм, и тому подобное, на что только фантазия способна. Сейчас, он бежал по ночному Мусутафу к Гину. Из-за тех же пресловутых исчезновений, кои утихомирились уже на целый месяц, навещать пациентов могли только родственники. Все остальные же не допускались, а при настойчивости и не желании идти на контакт, могли и вовсе отсидеть всё те же пятнадцать суток, во всё той же тюремной камере, с всё теми же закадычными друзьями-бродяжками. И, по сути, рыжий сейчас нарушал административный кодекс и мог попасть под арест на целый месяц по двум статьям… И ведь никак он не оправдается, если его обнаружат, так как все всем всё чёрном по белому сказали сидеть дома и не высовываться… [Пользователь, вы имбецил] — высказала система его безмолвные мысли, которые он отмёл сразу же, как только вылез через окно своей комнаты на улицу, спрыгнув на газон (Слава Богу, там был второй этаж, иначе бы он точно сломал лодыжку). -Сама ты имбецил! А я настоящий друг! — тяжело дыша просипел он, уже весь взмокший и еле держащийся на дрожащих ногах. — Лучше бы помогла мне. Где эта чёртова больница?! […] «Ах молчишь, да?!» [Система временно отключена. Удачи.] -Эй! Куда?! Темноглазый понял, что остался один, и внутри всё как-то слегка застыло из-за чего он споткнулся и полетел на землю. Как вдруг его под предплечья подхватили чьи-то руки, облаченные в тёмные кожаные перчатки. Тело дёрнули назад и он спиной столкнулся с чужой крепкой грудью. Парень тут же отпрянул и обернулся, увидев высокую фигуру в песочном пальто. Клыкастая улыбка чуть расширилась. -Спасибо, — само по себе вылетело из его рта и он встретился с чужими непроницаемыми глазами, тускло поблёскивающими в темноте странным блеском. Огоньки в глазах задрожали, как и их обладатель. Внутри будто вспыхивали фейерверки — он был в безумном восторге. Тело заломило подойти ближе и схватить силуэт, который мог ускользнуть сию же секунду. Пакет выпал из рук и сердце застучало быстрее, неизвестно отчего: то ли от страха, то ли от неожиданности. А может всё сразу? Или от чего-то ещё? -Не благодари, — плавно сняли перчатку, открывая вид на бледную кисть с изящными тонкими длинными пальцами, ещё больше будоража что-то внутри. Те, будто бы робко, коснулись его ладони, а задорный хмык так вовсе заставил его сглотнуть внезапно вязкую слюну, а горло так вообще пересохнуть. «Кто это?!» — забилась мысль в голове, сметая другие. Рот ещё шире оскалился, что-то неясно пробормотав, отвернулся, и исчез во мраке переулка, напоследок блеснув белоснежными зубами. -Стой! Попаданец хотел схватить того за рукав, но только он моргнул, как тень исчезла, будто той и не было. Внутри появилось разочарование на пару с злостью. И он бы так и стоял, стуча зубами от ярости, если бы не голоса патрульных, побудивших его очнуться и схватить пакет, унося ноги.***
Гин сидел на койке и чистил мандаринку, целый мешок которых привезли ему отец с матерью, задумчиво покачивая свешенной с постели ногой. Пальцы едва касались холодной плитки, иногда судорожно поджимаясь до боли в костях, отчего он чуть ли не волком выл, стараясь сделать хоть что-то, чтобы убрать это гадкое ощущение, которое мешало ему уснуть уже который час. Юноша размышлял о том, что в последнее время с ним произошло. Самым странным легко бы он назвал пробуждение второй причуды, так ещё и так поздно… Отец был очень рад. Даже руку себе на радостях порезал, лишь бы с упоением посмотреть, как сынок пользует его причуду, залечивая его рану и фыркая. Кроме как «Глупец», он своего родителя назвать никак не мог. А если бы занёс заразу какую? Отчье счастье, однако, подорвал тот факт, что причуда сына была не такой безграничной, как у Цуру Сана, — Гин мог лишь лечить, и регенерировать, но и то только мелкие царапины. Сам же он не был столь огорчён — его больше волновало то, что ему нужно вырвать свои глазные яблоки, чтобы он мог видеть, с помощью всполохов энергии, которые были заблокированы ими. Вырвать, конечно, звучит по-варварски, да и их, на самом деле, и не вырывают, а убирают с помощью специальной операции, но всё это звучало дико в равной степени. Было безумно больно: делали ему всё это без анестезии, чтобы и он содействовал процессу, точнее, его энергетические всплески. Отец всё это время находился рядом, и контролировал проявление причуды, ведь та легко могла убить кого-нибудь в помещении. Беспокойства отца были обусловлены: когда он появлялся на свет, забрал жизнь Орианы, его настоящей бабушки, и акушера с медсёстрами, остановив тем сердца внезапным ранним проявлением причуды, Фумайо, его настоящий дедушка, тогда был в пробке, и увидеть, что натворил его новорождённый сын, конечно же, не мог. Но когда, всё-таки, увидел, был без ума от горя… Как говорила его бабушка Хельга, или же сестра матери отца (попробуй выговори ещё), Цуру-старший отдал сына родственникам своей жены, и… как оповестил его уже дедушка Маркус, повесился, не желая жить без возлюбленной… Возлюбленная… В мыслях замелькала маленькая, по сравнению с ним, фигурка с изумрудными вихрами на голове, отчего он помрачнел. Он уже давно принял то, что он гей, но легче от этого совершенно не становилось. Его это жутко раздражало, как и прилипчивый гад Йору. Нет, Хякки сам по себе гадом не был, наоборот даже. Однако, как проанализируешь его поступки, сразу возникает вполне логичный вопрос «Что этот придурок творит?». И Цуру его всегда об этом спрашивал, но тот всегда называл его грубым. Причём тут грубость, он по сей день не понимает. Может он как-то не так спрашивает? Йору был ему ближе всех, на равне с родителями. Они были друзьями детства и он чувствовал ответственность за эту непутёвую беду на двух палочках, всё время сующуюся куда не просят, а после убегающую поджав хвост, оставляя все проблемы на авось. Однако, вдруг всё как-то резко поменялось и он стал более раздражительным, так ещё и только по отношению к рыжему. Гин был несколько в прострации, ведь он будто смотрел на то, что делает, со стороны. Такое чувство у него поселилось уже достаточно давно, но то будто тушевалось, стоило только обратить большее внимание. Забавно. Серебряновласый отделил одну дольку мандаринки и положил себе в рот, жуя. Ему хотелось как можно скорее, снова наладить отношения со своим бедовым другом, ведь ему было как-то даже одиноко… нет, ему не нравится, когда на него вешаются! И вообще Йору дурак! Он невольно покраснел, понимая, что чувствует стабильность, когда Хякки касается его. Цуру побагровел ещё больше от стыда, осознавая, что ведёт себя как какая-то глупая девушка, думая о каком-нибудь очередном понравившемся ей убогом неудачнике. Внезапно, дверь палаты распахнулась — та всегда открывалась с лёгким хлопком. Лезвие, созданное из его кольца, покоившемся на пальце, тут же подлетело к чужой шее. К нему сегодня больше никто не должен был приходить, ведь уже ночь и все нормальные люди уже мирно спят. -Кто? Незнакомец сглотнул и попытался отойти от приставленной к горлу острой пластины железа. -Ещё раз двинешься, и не скажешь, кто ты такой, я вспорю тебе глотку… -Я! Это я! — выдал, — да за что ж ему такое «счастье»? — голосок и шуршание пакета, на пару со хлопком двери, раздалось на всю комнату. Благо, он лежал тут один, так как ещё утром его соседей выписали из больницы. — Гин-чан, ради всего святого, убери от меня лезвие. Гин фыркнул и убрал лезвие, тут же возвращая его в форму кольца, и надевая на средний палец правой руки. -Что тебе надо? -Я булочки принёс. С шоколадом, как ты любишь. Цуру в ступоре замолчал. -…Ты имбецил?.. -Да хватит уже! Не можешь просто оценить мою заботу, в кои-то веки?! Гин устало вздохнул, однако некое подобие лёгкой улыбки исказило его губы. -Ты прибежал в городскую больницу, которая находится далеко от тебя, ночью, хотя тебя могли поймать, ко мне, чтобы принести мне булочки с шоколадом? — не сдержавшись, он весело рассмеялся. -Да… Новый год же… — замялся голосок. -Дурак ты, Йору. На его койку опустились, поставив пакет на тумбочку, где были ещё и мандарины. Его ладони коснулись чужие кончики пальцев, легко, словно бы это был не человек, а дуновение ветерка. -Гин-нян, — будто на пробу, сказал Хякки. Гин удивлённо застыл. -Детское прозвище, ты серьёзно? -Вспомнил недавно. Оно такое забавное — Гин-мяу~ — хихиканье было тихим. — А ты меня как-то называл? Я уже не помню… -Креветка, — нахмурился Цуру, смутившись. Неприлично оглушительный, но всё такой же негромкий смех, громом прокатился по палате и, казалось, его обладатель с глухим стуком свалился на пол. -Пха-ха-ха! Креветка! А почему она? -Ты рыжий и глаза у тебя чёрные, — смятённо пробурчал парень и добавил: — нам было по два года! Что ты от меня ждал? Каких-то великосмысловых позывных? -Прости-прости, — уже успокаиваясь, прохихикал юноша и смех резко затих. Весёлый хмык прорезал комнату спустя минуту. -Слушай, а ты случайно не помнишь, где живёт Изуку? -А ты забыл уже? Он же и не переезжал даже… Молчание повисло вновь, и Цуру напрягся: -Йору? -А? Да? То есть, прости, я пытался вспомнить, но всё-таки из головы вылетело… Цуру приподнял бровь, из-за чего глазная повязка чуть съехала вниз. Он уже хотел попробовать открыть глаза, всё же, ему уже завтра можно будет вернуться домой, да и чувствовал он себя лучше, как бинты с силой натянули обратно, удерживая на месте. Над головой раздался твёрдый голос: -Сейчас поправлю, не трогай, — последние два слова были строго отчеканены и серебряновласый опустил руки. Чужие пальцы коснулись его скул и замерли. -Ты хочешь открыть глаза? — с невнятной интонацией произнёс Йору. -Было бы замечательно, — мгновение помолчав, ответил он, и повязка исчезла с его лица, и Цуру раскрыл веки. Сначала было мутно, но силуэт он видел немного отчётливее. Чёрные глаза смотрели в его, поблёскивая, но после те пропали из виду, как только их обладатель отвернулся к выходу. -Я должен идти, — голосок медленно удалялся, как и фигурка, пока не прозвучал тихий хлопок двери, извещающий об уходе посетителя.