Блокнот

У Завгородней теперь другая жизнь. Каждое новое утро – хмурое ли или солнечное – начинается с утреннего кофе в компании Юры. Каждый вечер заканчивается очередной записью в блокноте и неизменным смс с пожеланием доброй ночи. Количество сообщений, пересылаемых друг другу в течение дня, растет, кажется, в геометрической прогрессии. За несколько месяцев они стали очень близки. Друзья. Никто вокруг в их дружбу не верит. Где это видано: два взрослых привлекательных человека – и дружат? Хотя, если он не по девочкам, то ничего удивительного… За их спинами перешептывались, на них кивали, смотрели косо. В глазах сотрудников управляющая видела сочувствие. Отель целыми днями занимался гаданием на кофейной гуще и делал ставки на эту странную парочку. Ксюша реагировала на это болезненно, немного успокаивало её лишь отношение к сплетням Юры. Он был непробиваемой стеной, за которой она уже привыкла прятаться: — Не отравляй себе день, — вот, что он обычно говорил. Или вот еще вариант: «Перебесятся». Она честно пыталась не обращать внимание. Но кончилось всё же тем, что управляющая вызвала к себе менеджеров департаментов по одному и довольно холодным тоном – научилась у врача – попросила их донести до сведения сотрудников, что если еще хоть раз до её ушей дойдут любого рода сплетни, оштрафован на треть зарплаты будет не только сотрудник, которого она на этом поймает, но и весь его департамент, включая самих менеджеров. Поймает на том же второй раз – уволит. Теперь подчиненные старательно отводили взгляды, когда пересекались с ней в помещениях. Девушка знала, что перетирание косточек продолжается, но она хотя бы этого всего не слышала. Совсем совесть потеряли! Единственные два человека, знавшие всю правду об этих отношениях, – Юлька и папа: оба безоговорочно верили девушке. Отец как-то отловил дочь в коридоре и спросил в лоб: — Доча, что у тебя с этим врачом? — Ничего, па, мы просто друзья, - она смотрела открыто, не отводя взгляд. Он по её тону понял – правду говорит. «Жаль», — мелькнуло в отцовской голове. Борис Леонидович чувствовал людей. И Юрий Сергеевич ему нравился. Никогда не откажет в помощи, всех его шалопаев принимает у себя без вопросов, хотя и предупреждал в первый свой день, что толпы в его кабинете ему не нужны. Шутки смешные шутит. Да и дочь с ним так тепло общается. Значит, человек он хороший. А вот Валентина в «эту байку» верить отказалась. Сказала ему: «Помяни мое слово, она с ним еще наплачется». Что до Юльки, та и ревновала, и сочувствовала Ксюше одновременно. Она понимала, что подруга – не без ее усилий – попала в западню, из которой не хочет выбираться. Ей там, в западне этой, было хорошо. Нет, Ксюхе там было плохо, но она не была готова отказываться от этого общения. Она так и говорила Комиссаровой: «Нет!». Она стала зависима. Стоило врачу уехать куда-то, например, в свой выходной, Завгороднюю накрывала тоска. Девушка не выпускала из рук телефон. И по лицу ее всегда было понятно, кому она отвечает на сообщение. Юра, бывало, звал её составить ему компанию, но неизменно ответом ему было отрицательное качание головой. Выходных Ксения позволить себе не могла. У нее не было зама. Он кипятился, хмурил брови и раз за разом говорил, что выходные должны быть, что она себя угробит на этой чертовой работе, и что лучше горничной, но с законным отдыхом, чем управляющей, но вот так. В такие моменты Ксюша обычно смотрела куда-нибудь в сторону. Она знала, что он прав, она не помнит, когда отдыхала, но страх, что в ее отсутствие в отеле что-то случится, страх, что она лишится своего места, заикнись Льву о заме или выходных, был сильнее. Федотова все устраивало. Она буквально слышала в голове его недовольное: «Не справляешься? И катись тогда отсюда, найду того, кто справляется». Но самым сильным был страх, будучи уволенной, потерять контакт с ним.

Страх во мне оставляет следы. Я думал, что страх – это просто слова…

Друг из него был хороший.

***

Подруга из нее была хорошая. По вечерам они играли в шахматы в его кабинете, и, надо сказать, врач нередко проигрывал. Гуляли по территории, гоняли чай в лобби. Она могла молча выслушать, когда надо, а когда надо – дать единственно верный совет; могла развеселить одним только выражением своего лица или просто побыть рядом в конце напряженного рабочего дня. У них, как выяснилось, и музыкальные вкусы совпадали, поэтому помимо сообщений ни о чем они перекидывались ссылками на разные композиции. «Послушай». Иногда по вечерам сидели на лавочке, разделив одни наушники на двоих. Она его «лечила», сама об этом не догадываясь. Он стал чаще улыбаться. Ему нравилось наблюдать за тем, как она, такая маленькая, «раскидывает» рабочие задачи и проблемы направо и налево. Он не переставал удивляться. По сравнению с ее работой его работа была совсем не пыльной. Иногда, в каких-то тяжелых случаях, она приходила за советом или поддержкой к нему. И всегда их получала, как он ей тогда пообещал. Ему просто нравилось за ней наблюдать. Ходячая харизма. С ней было хорошо, интересно, уютно, легко. И спокойно. Иногда. Чаще, честно говоря, нет. Она часто продолжала за него фразы, каждый раз вгоняя этим в ступор. В конце концов Юра стал думать, что она видит его насквозь. Это ему не то чтобы нравилось. Были вещи, которые ему хотелось бы от нее утаить. Он же сам! Сам предложил ей дружбу, и она не давала ему ни одного повода думать, что в этой сделке её что-то не устраивает. Ни взгляда, ни слова, ни намёка, ни лишнего касания – никаких двусмысленностей. Тут всё ясно. А вот своё отношение к их дружбе врач понять не мог никак. В её присутствии полные штили внутри сменялись бурями – туда-сюда, туда-сюда. Он потихоньку привык к этому своему странному состоянию и начал принимать его как данное. Склонностей к мазохизму Юра ранее за собой не замечал. Врач часто ловил на ней мужские взгляды и всегда – всегда! – пытался обратить на это ее внимание. Зачем? Ему нравилось наблюдать за ее реакцией. Он хотел увидеть реакцию. Каждый раз она лишь отмахивалась от него смущенно. Ей было не интересно. И это почему-то его успокаивало. Но при этом (что было очень странно при данных обстоятельствах и никак не соотносилось с желанием не увидеть реакции) он хотел, чтобы кто-нибудь, наконец, её «увёл». Он бы тогда, наверное, все-таки угомонился. Он же тоже человек. Со вполне себе традиционной ориентацией, кто бы там что ни говорил за спиной. И она его волновала. Он старался как-то отвлекаться, но получалось с переменным успехом. Особенно когда она как губу прикусит и смотрит на него своими невинными шоколадными глазищами. Чистый ангел. Он всегда отводил потемневший взгляд, прячась. Пользоваться её расположением он не станет. Знает, чем это кончится, при условии, что нормальных отношений он предложить ей не может, не готов. Рана от прежних ещё ныла, зудела, постоянно напоминала о себе. Это ей он свою историю представил, как нечто незначительное, но на самом деле всё было гораздо, гораздо хуже. Алёну он любил. До безумия. В этих нездоровых отношениях, длившихся три года, он был как слепой котёнок. Из них двоих именно Юра мечтал о детях и о совместной старости. Она никогда об этом не заикалась. Любила потусить, любила дорогие шмотки. Он сейчас даже не вспомнит, чем она его взяла. Бывает такое. Помутнение – и все, ты себе не принадлежишь. Когда она ему позвонила, пьяная, мир рухнул. Три года! Той ночью он приехал в их пустую съемную квартиру, собрал вещи, оставил на столе какие-то деньги, чёртово это кольцо, купил в салоне связи новую sim-карту и поехал на вокзал. Чтобы никогда больше не возвращаться в этот город. Здесь его больше ничего не держало. Ни матери, ни невесты, ни единственного друга. Он вообще не пьёт. Он пил месяц. Пил, пока не понял, что ещё один такой месяц, и он не сможет заплатить за аренду московской квартиры. Надо искать работу. Алёна и Ксения совсем не похожи. Его девушка была рыжей бестией с голубыми глазами, абсолютно сумасшедшая. Полная его противоположность. Ксения – это Ксения. Совсем не похожи. Общего между ними – только размер груди. Он знает, чем это кончится. Потеряет управляющую и ее дружбу. Он не готов ее так обидеть, не готов так рисковать. Он же не сволочь какая-нибудь. Тут или дружи, или... Он выбирал дружить.

***

— Ксения, ты когда дашь шанс хотя бы кому-нибудь из этих сирых и убогих? — занимая стул напротив, Юра проводил взглядом очередного попытавшего счастья юнца. «Опять он за свое!». Каждый раз это нервировало её страшно. Неужели ему настолько всё равно? — Юр, мне сейчас не до этого всего, честно. Голова другим забита. Ты его вообще видел? — Ну, может, человек он хороший, а ты как военкомат: «Не годен. Следующий!» — Сбагрить меня пытаешься? — Ксения посмотрела на него, прищурившись. Она привыкла смотреть ему в глаза, научила себя. Сердце больше не стучало бешено, оно просто чуть более учащенно отбивало свой ритм. Что оставалось неизменным, так это разливающееся по телу тепло. Удивительно: все вокруг считают его холодным человеком. Он и сам про себя так думает. Но ей рядом с ним – тепло. Иногда даже жарко.

«У меня что, бегущая строка по лбу бежит?»

— Сбагришь тебя! Китайский быстрее выучить. — Ну вот видишь – ты и сам все понимаешь. Но вообще, обещаю тебе, если что, я тебе первому доложу. «И посмотрю...» — О чем доложишь? — О том, что все твои усилия по налаживанию моей личной жизни даром не прошли. Может, присмотрю себе кого-нибудь сегодня на мальчишнике. Применю всееее твои советы на практике, если будет, конечно, на ком.

«Она явно злится»

— А ты в курсе, что мальчишники – они для мальчиков, Ксения? — А ты в курсе, что мальчики иногда приглашают на них девочек? «М-да, двусмысленно звучит». Я не это имела ввиду! В общем, ты меня понял. Я буду там. Может, даже время удастся приятно провести. Врач откинулся на спинку своего стула: склонив голову и сложив руки на груди, он молча изучал макушку управляющей. «Злится. Закрылся» Она уткнулась носом в свой планшет и не планировала поднимать голову. Под его взглядом ее хватило на полминуты. — Что? Юр? — И много на твоем мальчишнике сегодня будет… мальчиков? — Я не знаю, вроде, человек 15. У нас забронированы ресторан, гольф, баня, сауна и бассейн, один семейный номер и пять номеров double standard. Вечерняя программа. Вот как раз подрядчики должны подъехать с минуты на минуту. — Кто? Девочки из ближайшего стрип-клуба? — Юра… Мы приличный отель, и люди тут тоже отдыхают приличные. Ты что завелся? — Я просто должен понимать объем работы на ближайшую ночь. Сколько капельниц готовить? Может, вообще спать не ложиться на всякий случай? Ты-то явно не планируешь, — в его голосе зазвучал металл, и её это пугало. — С чего ты взял? Да что с тобой вообще!? — Ксения, ты хоть понимаешь, что такое – толпа богатых пьяных мужиков, провожающих друга в «последний путь»? Что они тебе тут устроят? Я тебе гарантирую, тут будут не только девочки по вызову, тут весь отель на ушах будет стоять, включая твоих постояльцев. Это опасно! «Он что, волнуется, что ли?» Управляющая тяжело вздохнула: она начала понимать, к чему клонит врач. Только она сама справится. — Это распоряжение лично Льва Глебовича. Женится сын его хорошего знакомого. Я говорила ему, что идея, возможно, не самая удачная, но он и слышать ничего не желает. Говорит, «Устрой ему такой мальчишник, чтобы молва по всей Москве пошла». Он только об одном думает. У меня есть Лёня. Но насчет капельниц – возможно, ты прав. Это я как-то не учла. Ты можешь просто оставить на столе в кабинете препараты, мы справимся. И спи себе спокойно.

«Ну да, конечно. Так я и поступлю, жди!»

— А вот, видимо, и твои подрядчики? — Юра окинул оценивающим взглядом стайку молодых девушек, впорхнувших в лобби. — Если что, ты знаешь, где меня найти. Удачи на мальчишнике.