***
Махиру рос. Постепенно день за годом боль от потери матери понемногу угасала, оставляя лишь воспоминания о проведенных с ней днях. Но его приступы никуда не исчезли. Он все еще часто просыпается в поту от кошмаров, в которых снова и снова видит свет от фар грузовика, огромную лужу крови, что в итоге превращается в огромный бескрайний океан, и маму, что лежит во всем этом аду. Ее бездушное тело лежит и смотрит мертвыми глазами прямо на него, но даже так он слышит эти злосчастные слова. «Это твоя вина.» Мама ни за что бы не сказала бы этого, он понимал, он знал, но все равно продолжал винить себя в ее кончине. Мотаясь из стороны в сторону на кровати, Сирота неосознанно многочисленно раз царапал себя, ударялся об стенку. У него было много синяков и царапин, но он скрывал их от дяди, притворяясь, что все хорошо. Пойдя в младшую школу, он моментально находит общий язык со всеми одноклассниками, намеренно подстраиваясь под них. Махиру не хочет вызывать неприятностей, заводить врагов, мешать кому-то своим существованием, оттого и не намерен показывать свои истинные эмоции на людях, ведь для него все это проще. Каждый его день похож на предыдущий. Он притворяется, что он в порядке, он говорит всем, что у него все хорошо, он широко улыбается. Но, приходя домой, когда еще даже дядя не возвращается с работы, он начинает истошно вопить. Нет, не кричать вслух или что-то такое. Он просто берет подушку и судорожно начинает сжимать ее, представляя на ее месте свое горло. Отвратительно. Тошно. Мерзко. Он жалок. Он беспомощен. Его сил хватает лишь на эти смешные попытки. Он лишь отыгрывается на несчастном предмете, понимая, что у него духу не хватит с такими намерениями даже прикоснуться к своему горлу. Все будет хорошо. Он повторял себе это постоянно, в постели, за столом, в школе, везде. Но ничего хорошо не было. Дядя действительно заботился о нем. Делал все возможное, чтобы тот рос в достатке и ни в чем себе не отказывал, но Махиру это было не нужно. Ему лишь нужна была его мама. Лишь с ней он мог почувствовать настоящее спокойствие и умиротворение. Но ее нет. Какой-то пьяный отброс лишил ее жизни, лишил Сироту его солнца, что направляло его по пути. Теперь он один остался в этой беспросветной темноте, теперь он один и никак не может смириться с этой ситуацией.***
Сирота не знает, что ему делать, ведь дядя все же сумел заметить его царапины и весьма странное поведение. Сирота ожидал, что начнутся крики и ругань, что ситуация с его остальными родственниками снова повторится, что тот пугающий голос снова вернется, но Тоору лишь сказал, что сегодня он не пойдет в школу и вышел из комнаты, чтобы позвонить его учителю. Глаза мужчины не выражали какой-то злобы, недовольства, лишь непонимание, смешанное с печалью. — Махиру, — Тоору наконец-то вернулся и аккуратно присел рядом с мальчиком на его кровать. — Понимаю, отвратительный из меня родитель вышел. Что? — Господи, прости меня, что все это время не замечал ничего и просто жил себе дальше с мыслями, что ты так легко перенес всю эту отвратительную ситуацию, — его взгляд становился печальнее с каждой секундой. — Я думал, что чтобы быть хорошим родителем, нужно всего лишь в достатке содержать ребенка и… Я такой болван, прости меня еще раз. Тоору обнял его. Прижал к себе. Он не плакал, лишь глубоко сожалел и винил себя за свое неведение. Махиру же не мог вымолвить и слова. Его сердце бешено застучало. Ему было безмерно тепло, приятно. Снова та самая аура окутывала его с головой, и он чувствовал себя по-настоящему в безопасности. Это напоминало ему о ней, о ее теплых и изящных руках. Да, Тоору действительно был ее братом, в этом не было сомнений. — Пусть из меня вышел отвратительный опекун, но я прошу тебя, давай ради нее попытаемся еще раз? — Большие глаза мальчика смотрели на мужчину. Царапины на руках безумно чесались, но ради него он даже не двигался. — Я-я… Хорош-шо, — Он не мог больше ничего ответить. Эти глаза снова напомнили ему маму, как она грустила, как он понимал, что взрослым тоже бывает больно, плохо, и от этого Сироте становилось только хуже. Он снова почувствовал себя беспомощным, безнадежным, бездарным. Но он понимал, что всего лишь ребенок, и ничего не может с этим поделать. Он прижался к Тоору и уткнулся носом тому в рубашку. Запах дешевого одеколона не был неприятным, ему даже нравилось. Уютно.***
Тоору решил больше не допускать подобных ошибок, оттого моментально нанял мальчику домашнего психолога, который поможет справиться с самовнушением, и старался максимальное количество времени проводить с племянником. Все шло хорошо, ровным ходом без каких-то неожиданностей. Сирота меньше ворочался во сне, царапины сходили, синяки пропадали. Мальчик перестал обвинять себя во всех бедах, но так и не смог действительно адаптироваться в школе, продолжая вести себя, как идеальный пример для подражания всем вокруг. Он начал участвовать в каждом мероприятии, помогать всем и каждому, брать на себя больше обязанностей. Все, лишь бы забить свои мысли чем-то другим. К шестнадцати годам помощь психолога больше не требовалась. Махиру чувствовал себя действительно спокойно и отлично, отчего Тоору смог со спокойной душой брать побольше работы и даже отлучаться на длительные командировки, оставляя квартиру целиком на племянника. Даже дома Сирота все еще пытался полностью занять себя, он не мог сидеть на месте и ничего не делать. Поэтому по многу раз убирался в доме. Протирал пыль, пылесосил, мыл полы, затем все по кругу, пока он наконец-то не убедится, что полы настолько чисты, что он с легкостью может на них поскользнуться и упасть. Ему нравилась такая жизнь. Воспоминания о маме приходили редко, и то только счастливые и приятные, что теперь лишь грели его душу. В старшей школе он заимел себе статус старосты и заместителя студенческого совета. Его обязанностей стало еще больше, но он был доволен этим, хотя его друзья очень волновались, как бы тот не переутомился от всего этого. Рюсей, Коюки и Сакуя. Лишь эти трое проводили с ним все свободное время, когда остальные воспринимали его лишь как ответственного одноклассника, на которого в случае чего можно положиться. И именно они постоянно причитали его по поводу постоянной внеклассной деятельности. Не сказать, что чрезмерная опека с их стороны его раздражала или что-то подобное. Нет, безусловно, ему было приятно, но… Было тошно, что они, скорее всего, никогда не узнают настоящих причин его «простоты». Но ничего нельзя было с этим сделать, он уже создал себе облик, который будет отыгрывать и дальше, словно какой-то актер в спектакле. Он прощается с ними в очередной раз и решает по пути домой сходить в магазин за продуктами, ведь дядя должен скоро вернуться из очередной командировки, и Махиру хотел бы порадовать его какими-то вкусностями. Дорога недолгая, он быстро доходит до места назначение и покупает все необходимые ему продукты. Легкий ветерок поднимается и приносит наслаждение. Все та же мусорка по пути. Ему как раз стоит выкинуть выпитое по пути молоко, которое он купил по акции. Запах неприятный, но жить можно. Забросив упаковку в нужный бак, юноша собирался уже развернуться, как по коже прошлась волна мурашек. Кто-то встал на его ногу и упорно лизал и ластился к ней. Странное чувство. Опустив взгляд вниз, виновник был легко найден. Маленький черный котенок, весь замызганный, по виду чуть ли не кричал, что уличный. Но даже так Махиру не спешил отгонять животное от себя. Он спокойно стоял и наблюдал за котенком, ожидая его дальнейшие действия. Не сказать, что он ждал чего-то сверхстрашного, но какая-то интрига все же была. Например то, что, котенок, увидев, что обладатель ноги заметил его, то сразу начал мурчать и ходить вокруг него, еще больше ластясь к, кажется, уже любимой ноге. Со стороны это казалось весьма умилительно. Все же Сирота даже немного растаял от подобного проявления «любви», если это можно было назвать, животного к совершенно незнакомому и случайному человеку. Возможно, котенок всего лишь хотел получить какую-нибудь вкусняшку, но даже так, всю картину это нисколько не рушило. Этот пушистый комок можно было понять. Ладно, так уж и быть. Сирота достал из пакета еще один маленький пакетик с молоком. Он тут же заприметил небольшую импровизированную тару для еды котенка, скорее всего оставленную какими-то младшеклассницами. Подошел к ней, а котенок в ожидании присел и начал наблюдать за действиями юноши. Сирота аккуратно налил свежее молоко и тут же выкинул к другой упаковке эту. Ожидание. Котенок не спешил подходить к лакомству. Он будто бы ждал чего-то. Махиру становилось даже как-то неловко, уж очень пристально начал смотреть на него котенок. — Не бойся, можешь, э, ну, в общем, это тебе, — как-то неловко обратился Сирота к котенку. Со стороны это могло показаться максимально нелепо, наверное, но юноша уже просто не знал, что еще делал. Неужели котенок не голоден, и он только что зря потратил молоко? Ну, нет, конечно, он может его и потом выпить, но какова вероятность, что другие уличные коты не придут полакомиться и не оставить бедного черныша без трапезы? Но, только услышав слова Махиру, котенок подскочил с места и подбежал к блюдцу с молоком и начал лакать его. Его хвостик довольно завертелся. Это выглядело мило. Сирота решил, что ему уже пора идти. Он мог бы взять этого котенка с собой, но с ним будет слишком много хлопот. Он бы нагрузил дядю, а он не хотел делать это. Он развернулся и зашагал прочь. Все же ему еще готовить ужин. Котенок лишь смотрел ему вслед.***
Это стало для него неким вечерним ритуалом. Каждый день, возвращаясь домой, он заходил в магазин и покупал молоко для котенка, а тот с удовольствием уминал его за обе щеки. Иногда он даже успевал вальяжно походить вокруг юноши. Но чаще всего не успевал котенок и глазом моргнуть, как Сирота уже скрывался за ближайшим поворотом. В такие моменты он лишь жалобно мяукал, но Махиру не слышал этого. Не мог услышать. Экзамены уже на носу, ему следует поскорей обсудить с дядей университет, в который он будет поступать. Времени на раздумья уже не осталось, хотя он и не особо думал над этим в принципе. Дядя еще в начале старшей школы предложил ему место, которое когда-то окончила мама и он сам. Махиру без раздумий согласился, и за это время так и не изменил свое мнение. Пусть университет был не из дешевых, но дядя полностью заверил его, что с его нынешней работой без труда сможет покрыть его обучение. Тоору в действительности много работал, и от этого адски уставал. Ему не хватало времени даже на полноценный сон, оттого у него очень часто можно было заметить мешки под глазами, но он всегда отнекивался, что с ним все в порядке. На всей этой нервной почве он стал активно закуривать. Раньше это было по одной сигарете в день, сейчас это количество составляло три. Он не мог ничего с собой поделать, только так он мог с легкостью успокоиться и с новыми силами приступить к работе. «Это мелочь.» — постоянно повторял он Махиру и без сил падал на диван, на котором всегда в последствии и засыпал. Сирота волновался за дядю. Он не хотел, чтобы тот из-за него перетруждался, но каждый раз слышал от него, что все будет хорошо, ничего такого, все в порядке. Он вспомнил прошлого «себя» несколько лет назад.***
Экзамены были успешно сданы, Махиру с трудом, но все же смог поступить в желанный университет на инженера. Он все также продолжал ходить и кормить котенка, который к этому моменту уже значительно подрос и его уже можно было бы назвать полноценным котом. К этому моменту он также заимел себе кличку, Куро. Ничего более оригинального в голову просто не лезло. Сирота даже иногда оставался подольше, чтобы пушистик также подольше с удовольствием потерся об его ноги. Или же просто погладить эту гладкую шерстку, которая, конечно, все еще не была идеально чистой, но никоим образом это не мешало. Да, возможно, слегка опрометчиво гладить бездомного кота, но за это время Куро действительно стал каким-то родным для юноши. Хотя и жил он весьма далеко от его дома на чертовой мусорке. Странно, конечно, что уже который год он все еще находится тут, а не перебрался на какое-нибудь новенькое, более удобное и комфортное место. К слову, даже университет, который, разумеется, отнимал намного больше сил у парня, нежели чем школа, не помешал Сироте продолжить исполнять свой ритуал. Сам университет находился намного дальше, чем его школа. До него надо было ежедневно добираться на метро и на нем же ехать обратно, но примерно на середине второй недели Махиру привык к такому ритму в жизни. Он все свое время начал уделять учебе, чтобы с отличием закончить место, которое когда-то закончили его мама и дядюшка. Эта мысль грела душу. Она когда-то ходила по этим коридорам, сидела в этих аудиториях и слушала преподавателей, записывала лекции, получала за них оценки. Дядя продолжал упорно работать. Дядя продолжал курить по три сигареты в день, иногда увеличивая это количество до шести, когда дни выдавались действительно скверными. Он не контролировал себя, но все упорно продолжал успокаивать Махиру, когда тот предлагал ему, чтобы он тоже устроился на ту же подработку. «Не стоит, все хорошо.» Сирота пытался ему верить, но с каждым днем это получалось все хуже и хуже.***
Махиру успешно закончил первый год обучения. Все свои каникулы он провел за все той же учебой, стараясь действительно стать лучшим или хотя бы одним из них. Ему хотелось как-то порадовать Тоору, ведь теперь мешки под глазами были всегда. Юноша начинал понимать, что, видимо, у них какие-то проблемы с деньгами из-за его дорогого обучения. — Дело не в этом, Махиру. Просто я действительно хочу, чтобы ты жил, ни в чем себе не отказывая, — сказал ему дядя и в один миг рухнул на кровать. — Завтра я уезжаю в командировку снова. На этот раз на две недели, не переутомляйся за учебой, отдыхай иногда. Хотел бы Сирота дать тот же самый совет и ему, но Тоору в один миг уснул после своих слов. Ему надо было вставать в шесть утра на самолет, а сейчас было двенадцать ночи. Что же, хотя бы шесть часов отоспится, пусть это совсем мало, но уж точно побольше того времени, которое он обычно просыпает. С такими мыслями он и сам лег спать в комнате, задумываясь, что, скорее всего, завтра он в последний раз пойдет кормить котенка, учитывая все перечисленные факторы. — Прости, Куро, — сказал, кажется, сам себе Сирота и уснул. Впервые за несколько лет он снова ворочался во сне.***
Проснувшись в девять утра, Сирота первым делом решил сделать очередную генеральную уборку в доме, а после пойти в магазин и купить молока для Куро. Да, все же в последний раз. Все равно бы он вряд ли смог кормить его всю жизнь. Несомненно, грустно, действительно грустно, ведь этот котик очень часто спасал его от хандры, вызванной настырным поведением его друзей, с которыми он, в итоге, с окончания школы больше и не общался. Лишь пару раз довелось пересечься с Сакуей, но их разговор дальше расспросов «как дела» не дошел. Ну, тут ничего не поделаешь. Их пути разошлись навсегда, прямая линия жизни разделилась на сотни альтернативных путей, по которым и пошли его бывшие друзья. А он все продолжает идти прямо, не сворачивая и даже не засматриваясь налево или право. Такой простой путь ему был полностью по душе, ведь тогда в его жизни не будет каких-то неприятностей или еще чего похуже. Тогда он будет хотя бы немного способен управлять своей жизнью. Так он думал, пока не пришел к мусоркам и не увидел, что котенка нигде не было. Около десяти минут Сирота безуспешно звал Куро и рыскал повсюду, куда он мог уйти. Ничего. Абсолютно никакого намека на кота. Миска все еще спокойно стояла на месте, но на этом все и заканчивалось. Возможно, он просто пришел слишком поздно, а котенок ушел раздобыть себе еду. Ведь он же не все это время питался одним молоком, да и только. Такое вряд ли могло быть. Махиру вздохнул. Ладно, все в порядке. Он просто отнесет молоко обратно и придет сюда завтра. Но и «завтра» все было точно также. Ни намека на присутствие животного, ни клочка шерсти, ни чего-либо еще. Абсолютно, будто бы он в действительности решил наконец-таки покинуть это место и подыскать новое. Хотя, есть вероятность, что какой-то прохожий все же решился приютить себе беднягу, или же… Что же, хорошо. Видимо, даже Куро решил свернуть с прямой дорожки его линии жизни, теперь он снова один. Шаг за шагом. Шаг за шагом Ничего не изменилось и на третий день, тогда Сирота понял, что уже нет смысла ходить в магазин исключительно за молоком, нет смысла как-то волноваться и скорее спешить домой. Он снова может полностью посвятить себя учебе и ни о чем не думать. Каникулы быстро закончились. Наступил новый учебный год. А вместе с ним очередные насмешки судьбы.***
Спустя примерно неделю после начала занятий его мобильник зазвонил, когда он уже медленно направлялся домой. Ему было легко влиться в привычный ритм учебы, поэтому какой-либо усталости пока что не чувствовалось. Это номер дяди. Хм, интересно, он обычно не звонил ему во время командировок, чтобы не отвлекать ни себя, ни самого парня. Зачем он тогда может звонить в принципе, решил вернуться пораньше? — Алло, — Махиру быстро ответил за звонок, ожидая услышать привычный уставший голос, но его ожидания в очередной раз были нарушены. — «Добрый день, вы Сирота Махиру, верно? Не могли бы сказать, кем приходитесь Сироте Тоору?», — голос по ту сторону был серьезен. От этого парню стало весьма не по себе, почему телефон дяди у какого-то незнакомого мужчины? И почему он задает подобные вопросы? Он уже подходил к квартире и пытался одновременно ровно держать телефон и найти ключи. — Простите, но не могли бы вы сами сначала представиться? И почему мобильный моего дяди сейчас у вас? — он и сам не заметил, как одновременно также ответил на заданный ранее вопрос, но сейчас эта вещь была не главной. Он волновался. Зайдя в квартиру, он аккуратно прикрыл дверь и сбросил сумку с плеча, проходя дальше на кухню, где присел на один из стульев. Незнакомец почему-то медлил с ответом, это напрягало еще больше. — «Мне тяжело вам об этом сообщать, но, Сирота-сан, ваш дядя скончался около полутора часа назад от ишемической болезни сердца, мои соболезнования. Мы немедленно обзвоним остальных ваших родственников.» — Телефон в одно мгновение падает из рук. Кажется, его экран треснул, маленькие осколки лежали вокруг него, образуя какой-то причудливый узор. Но ему было плевать. Он стоял неподвижно, прерывисто дыша, и смотрел в одну точку. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Нет, только не снова. Кажется, из телефона все еще исходил, судя по всему, голос того врача. Но через несколько секунд вызов завершился. Видимо, он не нанимался слушать истерику какого-то совсем юного парня. Почему? За что? Ишемическая болезнь сердца? Хах, он мог бы легко догадаться, учитывая то, как дядя постоянно перенапрягался и заглушал это в очередной сигарете, но он, как последний дурак, предпочитал не замечать этого лишний раз и вникать в слова дяди, что все будет хорошо. Ничего не будет хорошо, черт возьми. Абсолютно ничего уже не будет хорошо в его жалкой и бессмысленной жизни. Он старался. Правда старался ради матери как-то идти дальше, преодолевая тернистый путь, идя к какой-то определенной цели, которая сама по себе была очень незначительна, но она была. Он изо всех сил пробирался к ней, и вот когда он уже было подумал, что дорожка стала белой и пустой, то на него обрушивается камнепад, попадая в самые больные места. Он представил Тоору, как он прямо сейчас где-то там, на какой-нибудь больничной койке. Совершенно один, без дыхания, без пульса, весь холодный. Его блеск из глаз пропал также, как когда-то пропал блеск глаз его матери. Нет. Нет. Нет. Снова эта картина. Когда-то давно забытая лужа крови вновь окутывает его сознание. Осколки экрана кажутся ему алыми каплями, которые постепенно разрастаются и становятся все больше и больше. Он бежит из кухни в ванну, опускается над унитазом и моментально сплёвывает тот ком, что подступил к его горлу. Прямо как и тогда, он снова подавлен, вокруг него лишь иллюзия его воображения, в которую он до безумия верит. Он видит это, он чувствует этот отвратительный запах свежей крови. Он помнит разбитую голову матери, ее красную блузку, которая когда-то была белой, словно пушистое облако на небе. Воспоминания одно за другим приходят к нему, чуть ли не буквально бьют его по сознанию. Сотни ударов, один больнее другого. Голова начинается также неистово болеть, он не может этого вынести. Рвать попросту нечем, он не завтракал, не обедал, ничего не ел со вчерашнего вечера. В горле стоит отвратительный привкус желудочного сока. Хочется сплюнуть его, но не получается. Больно. Неистово больно. Хочется кричать и биться в агонии, но он понимал, что это бесполезно. Это ничего не изменит. Судьба не любит его, ненавидит, лишь издевается над ним. Он уже ничего с этим не сделает. Смешок. Истеричный смешок. Он вырывается совершенно внезапно, и Махиру вообще не понимает, как полностью оседает на пол и царапает себя. Глупо? Возможно. Но ему плевать. Ему уже на все абсолютно плевать.***
Похороны проходят точно также, как когда-то давно. Снова этот ненавистный алтарь, снова эти белые хризантемы, только уже на месте фотографии матери фотография дяди. Он тоже улыбается на ней, тоже выглядит вполне себе счастливым. Да, в очередной раз он убеждается, что они действительно похожи. Брат и сестра, чего уж. Только на этот раз Сирота не плачет. Сирота уже не боится бесконечных потоков осуждения родственников, их доводы, их мысли. Теперь ему абсолютно плевать на это. Они снова обсуждают его, его дальнейшую учебу, которую он, скорее всего, не сможет продолжить, ведь никто не будет платить за нее, где он будет жить в дальнейшем, ведь квартира была съемной, и он тоже не сможет оплачивать проживание, даже если устроится на какую-нибудь захудалую подработку, ведь для нормальной он попросту не получил должное образование. Он бесшумно продолжает вслушиваться в их разговор, даже не подавая вида, что хоть как-то заинтересован в этом. Со стороны Махиру казался лишь потерянный человеком, что пялился в пустоту, не замечая ничего вокруг. — Дедушка моего хорошего друга недавно переехал в город из префектуры Сайтама. Он решил продать свой дом по дешевке, думаю, это самый выгодный вариант на данный момент. — А кто этот дом-то купит? У вас что ли есть лишние деньги для подобного? — Пусть просто каждый внесет свою сумму, тогда же будет выгоднее. — Ох, ладно, но это лишь из уважения к Тоору, все же он столько вложил в этого мальчишку, но все равно по своей же глупости и… Кхм, в общем, сколько, говоришь, он стоит? Да, определенно, этот день кое-чем отличался от того. В этот раз никто не подаст ему теплую руку. Теперь он полностью остался один.