***
При ремонте Сиротой было обнаружено две вещи. Первая заключалась в том, что он вполне себе оказывается неплохой строитель и смог без особых проблем, купив материалы, вернуть ровное и надежное спокойствие в этот дом. Второе, что иногда под полом может находиться не только орава насекомых, но и запылившиеся принадлежности для рисования манги, причем на вид совершенно новые. Какого черта они тут забыли, он понятия не имел, у него и возможности поинтересоваться, как они оказались под полом, не было. Вытащив все это добро, он просто сложил их в ящик к деньгам, которых, конечно, поубавилось, и вернул на место, забыв о них также, как о валявшимся в мусорке чеке от покупки нового покрытия.Однотипность.
20 июня 2021 г. в 06:18
На улице мирно светило яркое солнце, пока сопровождающая ее невыносимая жара терроризировала обычных жителей небольшой деревушки. В такой день, разумеется, вряд ли можно было бы найти хоть одного человека, что спокойно бы шел по тропинке, шепча себе под нос какие-то неизвестные никому мотивы. Но один такой, к большому удивлению всех вокруг, все же нашелся, причем он полностью соответствовал всем требованиям типичного сумасшедшего смертника. Топал сам себе непринужденно под палящим солнцем, ни о чем не думая, причем одетый в черную толстовку и джинсы с кедами. Опущенная голова с копной растрепанных волос под надетым капюшоном, полностью закрывающая почти все лицо и затылок парня, даже не мечтала о каком-то легоньком теньке. Медленно стекающие капельки пота, возможно, и совсем легонько щекотали его лицо, вот только внимания он вообще не обращал, даже на уже полностью мокрую челку.
Да, парикмахерскую он не посещал последние пару лет его жизни, отдавая предпочтение орудовать ножницами самостоятельно. Огромная экономия денег, к тому же спустя парочку неудачных попыток, в конечном итоге, его навык смог подняться с уровня «криворукий разрушитель» до «с натяжкой, но неплохо». Подумаешь, неудачная стрижка. Он в люди выходит только для работы в будние дни и иногда по выходным становился нянькой, а детям вообще все равно на подобную мелочь. Что там, посмеются минут пять и забудут, переключая внимание на что-то более интересное, а он продолжит заниматься своими делами и в конце дня с абсолютным безразличием выслушает, какой же он все-таки ответственный и идеальный в обращении с детьми.
Таковой являлась его жизнь. Обычная, скучная, размеренная, без каких-то сюрпризов, полная безразличия и фальши. Каждый день вставать, идти на работу. В случае, если день уж совсем удачный, даже пообедать, а там вернуться поздно вечером домой, поужинать, убраться и лечь спать, прокручивая в голове все эти вечные фразы коллег о том, какой же он наглый, раз в который раз отказывает пойти со всеми на какой-то там корпоратив. И так каждый и каждый раз, повторяя все вновь и вновь.
Все эти пять лет. Эти чертовы пять лет были так похожи друг на друга, что случайный зевака, узнавший это, точно бы спросил, как за все это время он не свихнулся и продолжал непринужденно идти по абсолютно одинаковой протоптанной тропинке. Из раза в раз повторять все эти действия, события, даже не задумываясь хоть чем-то разнообразить это существование без цели.
Преувеличение? Если бы. Он давно потерял хоть какой-то ориентир в своей жизни. Зачем он живет, почему он все еще здесь? При всем желании он бы не смог ответить на этот вопрос. Возможно, он все еще жив лишь потому, что ему страшно даже думать о том, чтобы покинуть этот мир безвозвратно. Порезать вены? Больно, так типично, словно он затравленный жизнью подросток из какой-то книги, что не может больше ни к кому обратиться или же просто заглушает другую свою боль подобным сопособ. Повеситься? Тоже больно, причем еще больнее, ведь это тебе не «блаженно» лежать в какой-то там ванне и ждать, пока твоя алая жизнь медленно вытекает из твоего тела, это мучительно. Безнадежно барахтаться на натирающей твое горло отвратной петле, в последний момент также разодрав все руки от попытки выбраться из нее, ведь чертов инстинкт самосохранения дает о себе знать. Даже мало мальская мысль о том, что он будет мучиться даже несколько чертовых секунд пугала его до невозможности. Спрыгнуть с большой высоты, наглотаться таблеток, захлебнуться — он перебирал много вариантов в своей голове, прокручивал каждый сценарий, но так и не решился воплотить никакой из них. Боль всегда была страшна для него.
Ему страшно представлять, как его жизнь медленно угасает, полностью, не оставляя после себя абсолютно ничего. Кто о нем будет помнить? Возможно, парочка деревенских, для которых он тут стал местным спасителем, который всегда мог прийти на помощь даже для самой незначительный просьбы. Или же его далекие соседи, что каждый раз на выходных просили его посидеть с их детишками, ибо сами уезжали в город по каким-то делам.
Но важны ли ему эти люди? Важен ли он им сам? Да, парочку раз он помогал им с посевами пшеницы, но он делал это лишь чтобы отвлечься о тех самых смертельных сюжетов. Да, он сидел с детьми, кормил их точно по расписанию и даже когда-то давно прочитал им один-два раза сказку, но это не вызывало у него никаких чувств. Ему было все равно на этих людей, ему было все равно на детей, кем они являлись, и что с ними будет потом. Ему плевать, у них свои собственные жизни, никоим образом которые не будут в дальнейшем связаны с его.
Они для него просто вещи, что помогают на время забыть о бесконечных размышлениях на тему безболезненного ухода из жизни и думать, что же он вообще может оставить после себя, ему гораздо проще просто продолжать существовать в этом мире, не задумываясь о лишних проблемах.
Возможно, он редкостный идиот, ведь на самом деле он мог бы что-то поменять. Он мог бы покинуть эту деревню, отправиться в путешествие, развеяться, забыть все те ужасные события, которые успели с ним приключиться за его недолгую, но очень печальную жизнь. Он мог бы попытаться начать все с нуля, найти себе новых друзей, любовь, завести свою собственную семьи и создать тот самый идеальный мир, в котором он не чертов брошенный всеми ребенок. Он действительно мог бы это сделать…
Но он не хочет, просто не хочет. На это нет каких-то сверхглубинных причин. Ему всего-навсего не хотелось перемен, его все устраивало.
В первый год было сложно: новые места, осознание, что тут он будет находиться в полной изоляции от всех своих оставшихся родственников, которые откровенно сослали его сюда в надежде, что больше о нем не услышат. Осознание, что ему каждый день придется просыпаться ровно по будильнику не для того, чтобы пойти в колледж, а на самую настоящую работу, официальную лишь наполовину до его совершеннолетия. Осознание, что теперь он увидит лицо дяди лишь на одном единственном фото, которое ему положили родственники в качестве подарка на новоселье.
Второй и последующие года были обычные, ничем непримечательные, совершенно одинаковые, похожие, как две капли воды. Разве что в свое совершеннолетие он решил устроиться еще на две работы, чтобы уменьшить количество своего свободного времени до минимума.
По этой причине прямо сейчас он и в очередной раз возвращался с одной из своих работ в этот страшный жаркий день, в упор продолжая игнорировать эту чертову отросшую мокрую челку.
Пять минут, десять, двадцать и вот он уже на пороге дома, «своего» дома. Старый, безумно маленький традиционный японский домик, который со стороны производил впечатление, что малейший чих может привести к его полному разрушению. Что уже говорить о ветхих деревянных стенах. Первый год в подобную жару у него всегда было чувство, что вот-вот и дом вспыхнет ярким пламенем, но вот пять лет прошло, и хрупкие стены все еще стоят на своем месте. Здесь вообще все, несмотря на свой непрезентабельный вид, оказалось на редкость надежным, кроме пола. Этот татами дико скрипит, стоит даже легонько наступить на него.
Сирота уже как два года думает самостоятельно заменить все, но пока что не решается.
«Пусть стоит себе, пока вовсе не проломится».
Так проще, да и к скрипу он успел привыкнуть, хоть мелодией для ушей он пока что не стал.
— И вот надо было все отменять из-за простой жары… — с безмятежным лицом Махиру, предварительно разувшись, говорит сам себе и входит домой, сразу же направляясь к токономе. На маленьком столике покоятся две фотографии. — Мама, дядя, надеюсь, еще один день из моей скучной жизни не заставил вас впасть в дичайшее уныние. Сегодня я вернулся пораньше из-за жары, босс отправил всех домой со словами, что если на выходных солнце соизволит быть не таким смертельно палящим, нам придется все отрабатывать. Наверное, он прав, но все равно мне грустно, ведь я не смогу поужинать с вами.
Разговаривая с фотографиями, на его лице появилась еле заметная теплая улыбка. Только в такие моменты безмятежных разговор он впадал в краткое блаженство и забывал, что перед ним стоят не настоящие мама с дядей Тоору, а всего лишь воспоминания, что отразились на бумаге.
Снова реальность бьет по его голове, он тяжело вздыхает и отрывается свой взгляд от любимых. Медленно вставая, он кладет свою сумку около котацу и наконец-то снимает с себя черную толстовку, оставляя на себе лишь такую же черную майку, да джинсы. Мокрые волосы и некоторые части тела он абсолютно не чувствует, поэтому сразу же решает направиться в спальню, откладывая душ на вечер.
Он вроде как согласился помочь своему коллеге по поводу составления отчета. Какого? Он не помнил. Когда это вообще было? Возможно, позавчера. Почему он вообще согласился? Все в тумане, но, видимо, по тем же самым причинам, почему он всегда соглашается помочь своим соседям и местным деревенским. Он мог бы договориться хотя бы на символическую плату, но никогда особо не задумывался. Зачем? Лишние деньги ему бы все равно не на что было бы тратить, хотя иногда он их все равно получал. Но по итогу все они просто были отправлены в какой-то старый ящик, который он нашел под кроватью. Это можно было бы назвать каким-то подобием сейфа или тайника, но по сути даже пропади оттуда все деньги, Махиру было бы ни холодно, ни жарко. Они не нужны ему, но просто выкинуть их было бы еще большим бредом. Пусть лежат себе спокойно на какой-нибудь черный день, который вряд ли когда-то наступит.
Ему хотелось бы так думать.
Только вот наконец-то решивший проявить свою старую натуру пол решил все за него. Стоило ему вступить третий шаг по направлению к его цели, как еще более громкий скрип сопровождался треском, а нога в белоснежном носке провалилась в эту пучину серости и пыли.
Спустя пять чертовых лет чертов татами и чертов пол наконец-то заставили Махиру поменять что-то в своей жизни. Ему пришлось все же выпросить себе один выходной.