Осколок Карна

Предупреждение: смерть второстепенных *** Бесполезно было звать его. Бесполезно что-то обещать. Бриз гладил Лира по плечам дрожащими пальцами, вжимался лбом в шею, и чувствовал, как истончается, будто тает тело в его руках, становится легче, невесомее. Я так и не успел тебе сказать. Ты так и не успел услышать, не успел простить. Лир не дышал, и сердце не билось, и его оставалось все меньше. Ты нужен людям. Ты нужен мне. — Бриз! — Калем оказался рядом, потянулся к Лиру, снять его тело. Опустил руку, так и не успел дотронуться, и судорожно провел ладонью по лицу. — Дерьмо. Бриз никогда раньше не видел, как умирают духи. Но знал, появился уже с этим знанием — от них не оставалось ничего, сила уходила. Тело исчезало, и оставалась только память. Лир был одинок. Мало кто мог видеть его настоящего. Не монстра, не Короля Ужаса. Просто Лира. Пафосного. Строгого. Ехидного с кривой усмешкой. Задумчивого. Злого. Ласкового и терпеливого с сыном. Все это уходило. — Проклятье, — Калем говорил сдавленно. Глухо. Озирался по сторонам. — Бриз, послушай меня внимательно, это важно. Он опустился рядом на пол, потянул тело Лира на себя, и Бриз вцепился сильнее, не готов был отпустить. — Бриз, он умирает. Сейчас он нестабилен, любое вмешательство его убьет. А сам он… я не думаю, что выкарабкается сам. Его сила нужна людям. Король Ужаса… должен существовать дальше. Я создам портал и перенесу вас в дом. Останусь здесь прибраться, Ламмар не должен увидеть, что тут было. У тебя будет мало времени. Есть способ… способ помочь Лиру. Бриз подался к нему, впитывал каждое слово. Надежда забилась внутри быстрыми, заполошенными ударами пульса. Способ есть. Еще не все потеряно. Лиру можно помочь. Калем отвел взгляд: — Пушок… его сын состоит из силы. Если Король Ужаса его поглотит… сможет жить дальше. Надежда разбилась об эти слова. Поглотить? Лиру… поглотить, съесть собственного сына? Чтобы выжить? Крохотного Пушка, который любил грызть ножки стола, цепляться за занавески. Который не понимал, почему вдруг все стало так ужасно. Который пришел провожать отца и сожалел, что поссорился с ним. Которому Бриз сказал: «Он скоро вернется». Пушок, крохотная, юная жизнь, которая ждала своего шанса — быть, дышать, воплотиться… Калем схватил Бриза за руку, сжал до боли: — Бриз, выбора нет. Или Король Ужаса поглотит его или… или его сын должен поглотить Лира. Тогда он переродится и станет новым Королем Ужаса. Один из них должен умереть. Бриз зажмурился, содрогнулся и спросил: — Почему? Почему не я? Почему Лир может жертвовать собой, а я… а я не могу ничего? Это нечестно. Нечестно. Калем смотрел на него с болью, бледный, такой же беспомощный, как и Бриз, и сказал: — Да, нечестно. Но ты должен сделать выбор. Он развернул в воздухе портал, вздохнул судорожно: — Иди. Бриз кое-как поднялся на ноги, взял Лира на руки — Лира, который теперь почти ничего не весил, был как фантом, и ленты тумана струились из его ран, растворялись в воздухе. — Калем… Хотелось попросить его: скажи, что ты ошибся. Скажи… Но говорить было нечего. Говорить было бесполезно. — Иди! Бриз шагнул в портал. *** Лир так часто носил Бриза на руках, говорил — того так удобно держать. Не как кота. Как духа, который отлично помещается на руках. Слезы жгли глаза, от мысли, что теперь все стало наоборот. Теперь Бриз нес его, и думал: сколько осталось времени. Как быстро от Лира не останется ничего. Он положил его на кровать в спальне — полупрозрачную, худую фигуру, в разорванной мантии, сквозь прорехи было видно сухую, осыпающуюся клочьями пепла кожу. — Ты не держишь обещания, — Бриз испугался звука собственного голоса. — Ты же обещал… меня не защищать. Ты же… Обещал. Он так много всего обещал. «Папа!» — Пушок появился в комнате, метнулся к кровати, запрыгнул на покрывало. Замер, когда увидел Лира. «Пап?» — он тронул его лапой, нерешительно, будто не веря. Перед глазами все расплывалось от слез, и Бриз смахнул их ладонью. «Бриз, помоги ему! Папа… папа умирает, пожалуйста, ты должен ему помочь». Калем сказал делать выбор. Отдать, уничтожить Пушка, чтобы Лир мог жить. Внутри вместо крови текли отвратительные, ледяные мысли. Хуже отравы. Пушок ведь был частью Лира. Он… он просто возвращался… Бриз подхватил его на руки. Почувствовал крохотное тельце в руках, мягкие, похожие на шерстку клубы тумана. Всего несколько дней жизни. И это Бриз дал ему имя. А Лир хотел, чтобы его сын жил, был готов ради этого рисковать. Он слишком часто рисковал, должно быть, думал, что не может умереть. Он никогда не простит, — подумал Бриз. Ни за что, он убьет Бриза за это, и будет прав. И останется совсем один, и ему будет больно. «Мам… Мама, пожалуйста… Он же умрет». И его будущее будет куплено ценой одной крохотной жизни, у которой ничего еще не было. Бриз вдруг вспомнил изувеченный осколок в пещерах, безымянный и несчастный, который так отчаянно ждал своего создателя, готовил для него страх. Содрогнулся, чувствуя, как текут по щекам слезы, уткнулся, в туман лицом. Лир хотел, чтобы у него был сын. Бриз сделал выбор. Выбор, от которого было больно. Единственно возможный. — Лир умирает… после, — голос сорвался, стал тихим-тихим, — после него ты станешь Королем. *** Пушок скулил, тихо и безнадежно, трогал неподвижное тело Лира мордочкой. Звал и просил: «Пап, Бриз мне наврал. Пап, открой глаза. Ты же не умрешь? Не умрешь, да?» Он не хотел верить, тихо рычал, когда Бриз к нему тянулся. Тело Лира становилось прозрачным, крохотные частички кожи пеплом взлетали вверх. Он умирал, не приходя в себя. Ничего не успевал сказать, не успевал попрощаться. Не успевал объяснить зачем спас. «Почему?» — спросил вдруг Пушок. — «С ним все было в порядке. Папа такой сильный… почему он?» — Из-за меня, — глухо отозвался Бриз. Услышал будто со стороны — ненависть в собственном голосе. Оказывается, он тоже умел ненавидеть. А раньше не понимал, как. Если бы все сложилось иначе, если бы Лир его не встретил, если бы выбрал Калема, если бы прогнал раньше… Лицо Лира обращалось в туман, пропадали знакомые черты, и казалось, пройдет время, и они сотрутся даже из памяти, останется имя. Да обрывки и мгновения — тепло уверенных рук, шепот и горячее дыхание, жар худого тела, пальцы в волосах, запах соли и старых книг. Бриз забудет его, но будет помнить словами: соль, старые книги. Бледнели черные пальцы до светло серого, как остальная кожа. И так хотелось удержать, хотя бы на миг, на крохотное мгновение — нет, останься, останься со мной хотя бы на мгновение. Нужно было поступать правильно, думать о людях, сказать сыну Лира, чтобы поглотил то, что осталось от его отца. Дать миру нового Короля Ужаса. Собраться, сделать то, что должен. Бриз никогда так не поступал, и часто видел в фильмах. Там герои всегда делали правильный выбор, и все заканчивалось — хорошо или плохо, но заканчивалось. А он не мог — не мог выдавить слова, и отпустить, и признать, что все и для Лира заканчивалось. Лир, ты ошибся. Лир, так нельзя. Бриз не выдержал, взял его за руку, она была как облако в руках, и так хотелось вцепиться, силой, пальцами, всем собой. Останься. Пожалуйста, останься. Пальцы сжались до боли, и прошли насквозь. Бриз содрогнулся, показалось вот-вот и разлетится на куски. Девочка на перекрестке умерла быстро. Была человеком. И стала просто красным и белым, сломанной куклой, месивом из самой себя. Бриз испугался и сожалел. Он тогда даже не представлял, что терять — это вот так. Медленно и неотвратимо. Он шепнул: — Лир, останься. Я что угодно тебе отдам. Останься. Ты нужен сыну, ты нужен всем, Лир. Слова падали в гулкую пустоту. Бриз коснулся ускользающей силы своим ветром. Люди верили, что уходят куда-то после смерти. А духи нет, духи пропадали бесследно. Сила Лира утекала сквозь пальцы, как бы Бриз ни пытался ее удержать, не мог. — Я принесу тебе лучший ветер, я всегда буду дарить тебе самые вкусные запахи. Я сотку для тебя облака в огромные воздушные замки, я даже молнию для тебя поймаю… Лир. Тишина. И единственный звук дыхания, срывающийся, сбивчивый — был дыханием Бриза. Пушок скорчился рядом, уже даже не скулил. И Бриз подумал: «Ты никогда не узнаешь. Я ни за что не скажу, что… был другой выход». Он зажмурился. И вдруг почувствовал — даже не поток, его отголосок. Как едва уловимый сквозняк в комнате. В камнях дома, в земле под подвалом было что-то, что тянулось к силе Лира. И она — не тянулась, не могла — отзывалась в ответ. Слабо-слабо. Сердце замерло, его сжали ледяные пальцы, больно впились когтями. А потом забилось быстро-быстро. Последний момент — Бриз как-то отчетливо это уловил. У него было мгновение, прежде, чем Лир исчез бы навсегда. Всего одно. И он не знал, правильно ли поступает. Просто рванул то, что спало в камнях, что жило под домом — схватил потоком ветра и рванул изо всех сил. Перенести, дать Лиру. В этот последний момент. Что-то громыхнуло, содрогнулся дом. Сила — древняя сила ужаса — вдруг заполнила комнату до краев, сгустилась, оборачивая собой оставшиеся от Лира клочки тумана. И свилась водоворотом. Она крошила пол и стены, металась по комнате, и Бриза отшвырнуло прочь, он лишь успел подхватить ветром Пушка, прижать к себе, отлетел в сторону. Сила бесновалась, вытесняла воздух, стирала камни в пыль. Ничего было не разглядеть на месте, где раньше лежал Лир, только мешанину форм, шипы, оскаленные собачьи черепа, ветви терновника. Нарастал гул, выл ветер снаружи. Дом Лира разрушался, и что-то уходило из его стен, из самой земли под ним. Сила ужаса собралась в сферу — черную, пронизанную белыми бороздами. Грохот стал невыносимым, невозможным, Бризу казалось, их всех сейчас перемолет этой невозможной, древней силой, этим звуком, как гигантским жерновом. А потом все стихло. И внутри, рядом — Бриз почувствовал: сила Лира. Не безымянный ужас, его. Это был он, Лир, он был жив. Бриз приблизился, не веря до конца, боясь ошибиться, потянулся — пальцы дрожали так сильно, что рука казалась чужой. — Лир? Сфера пошла трещинами, проломилась изнутри, и показались черные пальцы с острыми треугольными когтями. Бриз выдохнул, и без сил опустился на крошево из камней. Хотелось плакать, так сильно хотелось плакать. «Пап?» — Пушок нерешительно повел мордочкой в воздухе. «Пап, это я… Скажи что-нибудь». Страх накатил так внезапно, и так сильно, что Бриз задохнулся, захлебнулся криком. Из сферы послышалось рычание. Глухое, звериное. Там был не Лир. Монстр, который так нравился Ламмару. И этот монстр был голоден. Бриз знал, что монстр бросится, что вопьется когтями, и что кто-то должен его накормить. Он отбросил Пушка, шагнул вперед и прикрыл глаза. Что-то метнулось к нему, быстро, так быстро, что не разглядеть. Все правильно. Так было лучше. Лир будет жить, а Бриз — а Бриз, наверное, умер еще тогда. Его сбила машина перекрестке вместе с девочкой. Его поглотила Сфера Истины. И все после было красивым сном. Видением в которой он был чужим. Теперь пришла пора просыпаться. Что-то врезалось в него. Отбросило. Но не назад, почему-то в сторону. И к одному рычанию примешалось другое. Бриз открыл глаза, и поначалу не поверил. Там был Ламмар, он вцепился в Лира когтями, удерживал его — светлые волосы золотым полотном развевались на свету, Владыка скалил клыки, как зверь и не осталось в нем ничего от того светлого, прекрасного духа, которого Бриз встретил во дворце. Теперь перед ним было два зверя. Они грызлись, рвали друг друга когтями, шипели. И в какой-то момент показалось, что Ламмар не удержит. Он посмотрел на Бриза. Один взгляд был как маленькая смерть. А потом Ламмар полоснул когтями в воздухе, разрывая реальность, сквозь прорехи проглянуло какое-то другое место, изумленное и испуганное чье-то лицо. Ламмар погрузил руку в прореху, рванул, выхватывая… человека. Это же был человек, и он кричал, пытаясь вырваться. Бриз отчетливо видел глаза — полные ужаса, огромные глаза. Ламмар скривился, и швырнул человека от себя: — Лови. Лир метнулся следом за жертвой, бездумно вцепился, вгрызся клыками, воткнул когти в живот — он не соображал, что делает, но он пожирал, втягивал весь страх без остатка. Крови не было и это казалось неуловимо неправильным. Ламмар повернулся к Бризу всем телом, скривил губы — они уже не могли скрывать клыки. И глаза горели золотыми точками. Монстр, древний монстр, такой же как и Лир. — Мне стоит убить тебя, мальчик. Он выцепил из прорехи еще двое людей — еще одного мужчину, женщину в длинной юбке. Поволок их к Лиру, походя, равнодушно. Так мог бы тащить скот. Первый человек был мертв, только тело еще содрогалось в когтях Лира. Тот с глухим рычанием поднял голову, посмотрел на Ламмара. — Ешь, мой монстр. Ешь, ведь если ты будешь голоден, ты не сможешь ничего объяснить. Ленты тумана возникали вокруг Лира, обвивали, опадали складками мантии. Он изменился — руки стали черными до локтей, верхняя половина лица тоже — как полумаска, и в ней горели двумя огоньками глаза, а волосы побелели полностью. И когти казались длиннее, чем когда-либо. Чудовище. Чудовище, которым он стал из-за Бриза. — Лир, очнись, — Бриз отпустил Пушка, осторожно оттолкнул прочь. Тот трясся, едва мог стоять. — Лир, ты не такой. Трупы людей лежали неподвижно. — Ты не хочешь быть монстром. Ламмар рассмеялся, громко, заливисто. — Посмотри на него, мальчик. Посмотри внимательно. О, он очень хочет быть монстром! Он вдруг оказался рядом, вонзил когти Бризу в плечо, заставляя корчиться от боли: — И из-за кого же он стал монстром? — Ламмар улыбался, мягко и жутко. И только глаза выдавали ярость. — Уже второй раз. Из-за кого это все? А ведь он все еще голоден, так почему мне не скормить ему тебя? Или… Он вдруг повел ладонью в воздухе, взвизгнув, Пушок оказался в его когтях, барахтаясь и пытаясь освободиться. — Или мне скормить Лиру его? Он усмехнулся, посмотрел Бризу в глаза, наслаждаясь — ему не нужно было быть Королем Ужаса, чтобы внушать страх. И он мог убить. Хотел убить — скормить Лиру его сына, скормить ему Бриза. И показалось, что там, на дне светящихся глаз притаилось безумие, которое могло бы скормить Лиру весь мир. Если бы Лир согласился стать его верным, его личным монстром. Черные пальцы впились в шею Ламмара, сжали крепко, с угрозой. И хрипло, зло голос Лира произнес: — Не трогай мое.