Осколок Карна

*** Храм казался огромным, будто его высекали в скалах гиганты, только ступени были обычные, человеческие, вели к исполинскому провалу врат. Красноватый камень скал и все вокруг дышало чем-то древним, чем-то, что существовало всегда, задолго до появления Бриза, и что продолжит существовать, когда от него не останется и следа. Лир принялся медленно подниматься вверх, по ступеням. Его худая фигура притягивала взгляд — одинокий, усталый король, который возвращался в древние владения. Бризу стало неловко, и он плотнее прижал к себе Пушка. Лир казался уместным здесь, словно кто-то нарисовал его на картине, сделал кадр из фильма. А Бриз был лишним. Слишком мелким, обычным, неуместным. «Не хочу туда идти», — упрямо пробурчал Пушок. Тихо, и хорошо, что Лир не услышал. Он бы наверняка расстроился. «Не хочу, там наверняка ни одной занавески. А если и есть, то они все старые и пыльные». Бриз мягко пригладил его пушистый туман, пообещал: — Ничего. Хочешь, я сотку тебе занавеску из облака? «И ножек там наверняка нет. Ни одной ножки стола или стула. А если и есть, все каменные. Тот дом был лучше», — пробурчал Пушок. Бриз сглотнул горечь, признал тихо: — Да, мне тоже нравился тот дом. Но его больше не было, и всех вещей, которые были связаны с чем-то хорошим, со счастливыми воспоминаниями тоже. Но остался Лир, и остался его сын, и они все выжили и были вместе. Если бы кто-то из них исчез, какой смысл было бы хранить вещи, о том хорошем, с чем они связаны, стало бы некому помнить. Бриз полетел вверх, следом за Лиром, нагнал его на верхней площадке, перед прямоугольным провалом врат, которые нависали над головой. — Похоже на храм из фильма, — неловко сказал Бриз, чтобы что-то сказать. — Ну, знаешь, логово каких-нибудь безумных фанатиков, которые раскачиваются и поют, и приносят жертвы. Лир повернул к нему голову, и стало страшно, что Бриз сказал что-то не то, что обидел или разозлил. Но Лир просто усмехнулся криво и устало: — У меня не было никогда никаких фанатиков. Потом он пошел вперед. Внутри был огромный круглый зал. Сквозь дыры в стенах лились косые лучи света, разгоняли полумрак, ложились будто прожектор на прямоугольный каменный алтарь в центре. Дальний от входа полукруг зала был испрещен входами в небольшие пещеры, к которым поднималась вдоль стены лестница. Это место неуловимо подходило Лиру, подходило ему как картинка, в которой он выглядел на своем месте. Древний Храм и древний дух. Но Бриз вдруг подумал, что оно совсем не подходило Лиру для жизни. Лиру нравился комфорт, его дом был по-своему уютным — серым и строгим, но созданным с любовью. Местом, где хорошо сидеть в кресле у окна, пока снаружи свистит стылый ветер, где на столе крохотная, будто игрушечная фарфоровая чашка с бледными цветами, где есть комод со старомодными ящиками и протершаяся, но удобная старая софа. Здесь же… Пушок был прав, в этом Храме невозможно было представить даже занавеску. — Это был дом прежнего Короля Страха, — сказал вдруг Лир. — Мне никогда он не нравился. Бриз вздрогнул, просто совсем ничего такого не ожидал, и спросил осторожно: — Я думал, ты… — он не знал, как это сказать, чтобы не обидеть, и спросил как есть, — ну, я думал, ты единственный Король Ужаса. То есть страха. Ты же даешь людям страх. Лир не разозлился, равнодушно подошел к алтарю в центре зала, сел на него. Привычно, и немного картинно, хотя сам он наверняка об этом не задумывался: — Я единственный и очень древний, но не первый. Бриз нахмурился: — Это… вроде как невозможно, Лир. Разве нет? Лир ответил спокойным взглядом. Непривычно было — с угольной полумаской, в которую превратилась его верхняя часть его лица, глаза словно светились искрами. — Древние духи живут слишком долго. Когда груз времени становится слишком тяжелым, мы перерождаемся, берем себе новое имя — воспоминания остаются, но они будто отделены, они больше не сковывают. Я всегда был Королем Страха, но я не всегда был Лиром. Я помню, что у меня были другие имена, и я был другим. Это все еще хранится внутри. — Как старая библиотека? — тихо спросил Бриз. Сам не знал почему. Лир едва заметно поморщился, кивнул: — Верно. Я помню, будто это записано во мне. Но не чувствую так, как чувствовал раньше. Пока я не был Лиром, мне нравился этот дом. Бриз подошел к нему, поглаживая Пушка, остановился у алтаря, а потом осторожно присел на краешек: — Звучит похоже на смерть, — сказал он. Лир высокомерно посмотрел на него сверху-вниз, и что-то было в этом взгляде такое привычное, родное, что захотелось обнять, прижаться крепко-крепко. — После смерти я просто исчезну, юный Бриз. Бриз передвинулся чуть ближе, прижался бедром к его ноге, будто случайно — Лир напрягся, но не оттолкнул. — Знаешь, Лир, это ведь так и звучит. Что ты просто исчезнешь. А вместо тебя останется кто-то другой, — и вдруг попросил. — Не исчезай, ладно. Даже если ты меня прогонишь, оставайся Лиром. Тот долго молчал, потом протянул руку и коснулся его волос кончиками когтей: — Я не собирался исчезать. Я переродился всего тысячу лет назад. Бриз подался навстречу его руке, заметил невпопад: — Ты ведь знаешь, что тысяча лет вообще-то очень много. Ты даже как Лир довольно старый. В пять раз старше самого Бриза, даже больше. Лир вдруг фыркнул: — Это не я стар, это ты сопляк. Бриз осторожно накренился в сторону, оперся боком о плечо Лира. Сказал бы, что просто обессилел и устал, если бы тот спросил, но тот не спросил. Позволил быть рядом. — Знаешь, невежливо так говорить, — шепнул Бриз. Лир усмехнулся — Бриз услышал усмешку в голосе — и спросил в ответ: — А как вежливо, юный… — он замер всего на мгновение, прежде, чем продолжить, -… осколок? — «Юный Бриз». Мне так больше нравится. Не хочу быть для тебя осколком. Лир помолчал, и признал устало: — Возможно, ты всегда будешь для меня осколком. Я никогда не забуду, что сделал Карн. Не смогу от этого отвернуться. Я вспоминаю его, и хочу разорвать, уничтожить все, что с ним связано, — он добавил совсем тихо. — Я до сих пор его боюсь. Наверное, еще несколько часов назад его слова сделали бы Бризу больно, от них до сих пор ныло что-то внутри, отчаянно и безнадежно, но Лир спас его, Лир говорил это ему, открывался. И это было важнее. Бриз сглотнул, шепнул: — Я никогда не буду для тебя только осколком Карна. Меня ты тоже видишь. — Малика права, — горько усмехнулся Лир. — Ты слишком быстро стал мне дорог. Потом он невесело рассмеялся, провел пальцами по лицу, показалось даже, что оцарапается когтями, и спросил: — Что я творю? Бриз не знал, как ему ответить. Но признавал, тихо-тихо, шепотом даже в мыслях — он не хотел, чтобы Лир останавливался. — Ты разочаруешься, — сказал вдруг Лир. — И тебе будет больно. Ты отдаешь мне все, что у тебя есть, отдаешь раз за разом, еще и еще. И однажды ты поймешь, что отдал все зря. Просто ты слишком долго был один, я отнесся к тебе хорошо, и ты уцепился за меня. Мог быть кто угодно другой. Он был такой древний, но иногда такой глупый. Бриз ему так и сказал. И захотел еще и укусить, но побоялся, что Лир снова оттолкнет. — Где-то есть те, для кого ты предназначен. Кто любил бы тебя, кто никогда не прогнал бы тебя из-за Карна, — упрямо отозвался Лир, жестко, словно хотел убедить не только Бриза, но и себя. И Бриз его по-своему понимал. Видел, что Лир привязался, и не знал, что с этим делать. — Тогда этим «тем» придется как-то обойтись, — сказал Бриз. — Я же с тобой. — Слишком много, — веско повторил Лир. — Не было никогда никаких «тех», — шепнул Бриз. — Мне всегда хотелось, чтобы они были, но… не было. И только после встречи с тобой, Калемом, с Пушком, — он легко взъерошил его шерстку, — я понял, что нужны мне не какие-то «те», а именно вы. Я хочу твоим добровольцем, не чьим-то еще. Лир напрягся, отодвинулся и тут же стало холоднее: — Я не смогу тобой питаться. Он сказал это так безусловно, как факт. Бриз замер. — Какое-то время я буду питаться только людьми, — холодно добавил Лир. — Я слишком голоден, я убью любого, кого начну есть. Я не остановлюсь. — Ты можешь сдерживаться, — тихо заметил Бриз. Был в этом уверен. — Я не стану рисковать, — резко отрезал тот, встал, принялся расхаживать перед алтарем взад-вперед, обрывки мантии волочились за ним по полу, извивались лентами тумана. — И я уже говорил, мне не жаль людей. Я не желаю уничтожить всех, но это все еще… крайне неприятные существа. Мелочные и злые. Бриз помолчал, спросил тихо: — Как ты выбираешь? Ну, кого можно съесть, а кого нельзя? Я бы не смог. Мне всех было бы жалко. — Преступников, — безразлично ответил Лир. — Мне не нравятся люди, но если убивать, то тех, кого даже остальные считают хуже. Бриз подавленно кивнул, слишком свежи были воспоминания, как Лир убил тех людей, которых ему бросил Ламмар. Наверное, Пушок тоже это вспомнил, потому что задрожал тоже. — Знаешь, — осторожно сказал Бриз, — у тебя, наверное, нет права их убивать. Точнее… я просто слышал, как люди говорили, что ни у кого нет права убивать других. Лир зло скривился: — Какое лицемерие. Ну, иногда Бриз тоже так думал: не лицемерие, конечно, но это казалось ему странным — сидеть, есть кусок мяса и рассуждать о том, что никто не имеет права тебя убивать. — Юный Бриз, откуда по-твоему берутся права? — спросил вдруг Лир. Так неожиданно, Бриз даже моргнул. И показалось, что вопрос серьезнее, чем на первый взгляд. Бриз особо над этим не задумывался раньше: — Ну, есть ведь законы. — Откуда берутся законы? — холодно спросил Лир. И стало понятно, зачем он спрашивал. — Их назначает правитель, — шепнул Бриз, почему-то не захотел произносить громче, но ветер все равно подхватил именно эти слова, прошелестел ими вдоль стен этого огромного храма. — Я могу назначить законы, — бесстрастно заметил Лир, — по которым всегда буду прав. Было в этом что-то тревожное, что заставляло внутренне поежиться. Что-то неправильное. И Бриз хотел бы об этом сказать, но понимал и другое: Король Ужаса был слишком древним, не было никого кроме самого Лира, кто мог бы назначить Лиру законы. Ну, кроме Ламмара, но об этом Бриз старался не думать. О том, что все законы мира незримых определил Владыка, потому что мог. Так же, как Лир определял их для себя. «Мне это не нравится, — сказал вдруг Пушок. — Мне все это не нравится. Совсем-совсем и все-все. Ужасный дом, ужасный разговор. И ты, пап, такой ты мне тоже не нравишься». Лир застыл. Каждый раз, как Пушок говорил что-то такое, как отворачивался, казалось, что Лира ударили. Внезапно, и так больно, что он не знал, как ответить. Пушок спрыгнул с рук Бриза, встал на самом краю алтаря, вытянулся вперед, как мог: «Ты жуткий. И жестокий. А еще ты все говоришь и говоришь, и никогда обо мне». Лир смотрел растеряно. А в глазах Пушка блестели искры, как слезы. «Ну, чего ты ждешь? Возьми уже меня на руки. Я ни в чем не виноват». Лир подался вперед, медленно протянул руки, и Пушок запрыгнул в его ладони, свернулся клубком и буркнул: «Я очень важен, не забывай. А еще я тоже голодный, а ты даже забрал меня от города, где много еды. Что я буду есть?» Лир улыбнулся, мягко, так, как он улыбался только сыну: — Я поем сам и потом принесу тебе страха. Это будет уже утром, — потом он помрачнел и добавил. — Я не могу пропустить встречу Кима и того другого человека. Я должен поймать его и избавиться от организации. — Лир, ты недавно чуть не умер, — как мог мягче сказал Бриз. — Может, отложишь это все на потом? Ему самому в тот момент совсем не хотелось даже вспоминать об организации людей и о монстре, которого они создали. — Нет, — холодно ответил Лир, снова принялся расхаживать, держа Пушка в руках. — Нет, Ламмар что-то подозревает. Он попытается узнать, кто на меня напал. Нужно уничтожить все следы раньше. Иначе ты никогда не сможешь быть в безопасности. Бриз это немного ненавидел — то, что Лир его все время защищал, и то, что не щадил при этом себя. «Это мне тоже не нравится», — упрямо добавил Пушок, но устроился на руках Лира удобнее, прижался к нему. «Может, я хочу есть сейчас. А не утром. Чем ты будешь меня кормить? С чем я буду играть? Тут даже занавески нет». — Ты можешь поиграть с Калемом, — мягко напомнил ему Бриз. — Или поесть его. Только немножко. Потом он перевел взгляд на Лира и спросил: — Калем ведь скоро придет, да? Лир замер на полушаге, споткнулся немного, и лицо у него вытянулось почти комично. — Лир? — осторожно спросил Бриз. — Калем ведь придет к нам? Лир смущенно кашлянул, а потом выпрямился, как настоящий король, и произнес очень небрежно: — Я забыл о нем.