Осколок Карна

*** — Что значит, ты забыл про меня? — Калем… злился. По крайней мере, выглядел он именно так: будто с удовольствием бил бы Лира, возможно, даже ногами. — Ты хоть представляешь, что со мной было? Я думал, ты мертв. Думал, Бриз остался совсем один, что он уязвим и кто знает, что с ним могло случиться. Я появился у твоего дома и нашел только песок и пару трупов. — Мне абсолютно плевать, что с тобой было, мальчик-ифрит, — холодно отозвался Лир. — Я едва не умер, у меня были и другие заботы. И он тоже был прав, но Бриз не торопился ничего говорить. И считал, что все закончилось не так плохо. Они все выжили. И в конце концов Калем их нашел. Оказывается, Лир дал ему печать, чтобы можно было связаться — что-то вроде кольца, которое он подарил Бризу, но почему-то казалось очень важным, что все-таки не кольцо. От этого теплело в груди, и хотелось касаться подарка Лира, осторожно гладить кончиками пальцев крохотные шипы. — Не злись, — осторожно попросил Бриз Калема, подлетел поближе и протянул руку, мягко коснулся сам. Это все еще было непривычно, но не так плохо. Помогало почувствовать, что они все здесь, все обошлось. — Лир вообще довольно забывчив. Он как-то забыл про мое наказание, и про секс. Про обещание. Теперь вот про тебя. Может, это потому что он древний. А может, просто… — он замялся, бросил быстрый взгляд на Лира и закончил, -… увлекающаяся натура. — Это называется «забывчивый мудак», — угрюмо отозвался Калем, перехватил его руку, быстро сжал пальцы. И отпустил, устало потер лицо. — Ладно, хорошо, что ты жив. Иначе у людей были бы проблемы. Но ты же явно не в порядке. Лир помрачнел, кивнул, сжав губы в тонкую линию. Он сидел на алтаре, перебирал когтями завитки тумана на тушке Пушка, и наверняка думал о том, что предстоит отправиться на встречу с Адамом и Кимом, и еще одним человеком организации. — Я об этом только слышал, — сказал вдруг Калем. — Ну, про смену формы. Своими глазами никогда не видел. Он посмотрел на Бриза и пояснил: — Говорят, когда дух оказывается на грани смерти, внутри что-то меняется. Сама сила становится другой, и наши тела тоже. Это как… шрамы. Бриз посмотрел на Лира, и вдруг увидел его иначе — черную полумаску, в которую превратилась верхняя часть лица, руки почерневшие до локтей и яркие искры глаз. Он видел только внешнее, не думал, что оно значит. И что все это — потому что Лир пытался спасти его. — Ты слишком много болтаешь, — спокойно сказал Лир Калему. Скользнул по Бризу взглядом и добавил. — Шрамы или нет, я напитаюсь и буду в порядке. Новая расцветка… ничего не значит. Калем напрягся, хотел что-то сказать, и Бриз видел — смолчал намеренно. Оба они, и Калем и Лир решили что-то скрыть. — Это ведь из-за меня, Лир, — тихо сказал Бриз. Потому что никто другой не хотел об этом говорить. — Ты чуть не умер, и эти шрамы… из-за меня. Интересно, болели ли они у Лира. У Бриза — да. Он вспоминал, как Лир чуть не умер, видел это раз за разом перед глазами. И казалось, что тот страх, и то отчаяние тоже легли на кожу невидимыми отметинами. — Я чуть не умер из-за себя, юный Бриз. Никогда не забывай об этом. И не смей оспаривать, это слово Короля, — прохладно отозвался Лир, будто отгородился стеной. Он был такой… величественный, такой серьезный в тот момент, а Бризу почему-то ужасно, до зуда в пальцах хотелось до него дотронуться. Он так и сделал, скользнул по воздуху, примостился на алтаре рядом, и протянул руку, погладить Пушка, задел пальцами когти Лира. — И что теперь? — устало спросил Калем. — Я сжег все в логове монстра. Но это ведь не конец. Тебе понадобятся силы, и не когда-нибудь потом, а срочно. Где ты возьмешь страх? Лир промолчал, и Калем неожиданно добавил: — Тебе ведь придется убивать. Ты слишком оголодал, ты начнешь есть и потеряешь контроль. — «Возможно», — прохладно поправил его Лир. — Я могу потерять контроль. А могу сдержаться, но я не готов рисковать и не трону никого из вас. «Лир будет есть людей. Преступников», — хотел сказать Бриз. Слова застряли в горле. Почему-то от мысли, что умрут только преступники, не становилось легче. Наверное, потому что им тоже могло быть больно, и страшно. И Бриз представлял, какая ужасная это смерть — в когтях Лира. — Да уж, — Калем выдохнул, взъерошил волосы. И вдруг сказал. — Я знаю, кого ты можешь сожрать. Это было так неожиданно, что Бриз вздрогнул, напрягся. — Есть одна тюрьма, — продолжил Калем. — Только для убийц. Не для обычных, для тех, кто… наслаждается смертью. Мы со стражами там как-то допрашивали духа-падальщика. Жуткое место. Но после того, что я видел — мне никого там не жаль. Он тоже судил, решал, достойны ли люди жить, а Бриз шепнул: — Ты же видел только что-то одно. Есть ведь и другие стороны, у кого угодно. И у Лира — он был монстром, он убивал и питался людьми и другими духами, но помимо монстра в нем столько всего было. Был сам Лир, который готов был защищать ценой своей жизни, готов был заботиться. — Ты судишь по нему, — неожиданно строго, хмуро сказал Бризу Калем, кивнул на Лира. — И ты прав. Он наглый, у него куча недостатков и он мизинца твоего не стоит. — У нас что вечер оскорблений? — вздернув бровь, поинтересовался Лир. Калем будто не услышал, повторил Бризу: — У него полно недостатков, но ему не плевать. Он способен заботиться о тебе, о сыне. Я ему не нравлюсь, но и ладно. — Попробуй реже меня злить, мальчик-ифрит. — Но есть и другие, Бриз, — серьезно сказал Калем. — Они есть — те, кто не способен любить. Кто наслаждается чужой болью, потому что может, потому что им это нравится. Они не притворяются, не прячут доброту. Нет, они уничтожают, они пожирают жизни других. Ты увидишь, как они умирают, и тебе станет их жаль. Они будут кричать, как обычные люди, так же бояться. Они похожи, но разница в главном. Тебе будет их жаль, а им тебя — никогда. Бриз слушал его, и казалось, что кровь венах превратилась в ветер — ледяной, выстуживающий до костей. Хотелось пододвинуться к Лиру ближе — его тело излучало жар. И его слова, когда он заговорил, принесли облегчение: — Хватит его запугивать. Ему не будет их жаль, потому что он ничего не увидит. Я пойду питаться сам. Вы останетесь здесь и присмотрите за сыном. Калем, покорми его. Он встал, выпрямился во весь рост, царственный и немного пафосный, напоминавший древнего языческого бога, и добавил: — Открой мне портал. Я скоро вернусь. *** Бриз уцепился за его руку быстрее, чем понял, что делает. И Лир мгновенно напрягся, скинул его ладонь, будто обжегся, но в тот момент это не имело никакого значения. И больше всего Бриз боялся не человеческих смертей, не того, что увидит, не отказа и не удара. А того, что Лир уйдет и на сей раз не вернется. — Я с тобой. Лир, ты же слаб, ты не можешь пойти один! Он представил, что останется с Пушком ждать в этом пустом, древнем Храме. Сидеть отсчитывая мгновения, каждую секунду гадая, что если… Лир зашипел: — Прекрати! Твой ужас… Он невольно сглотнул, и страх перетек к нему, заставил глаза разгореться ярче. Черные когти судорожно сжались, впились в ладонь. — Прости, — поспешно сказал Бриз. Совсем не чувствовал себя виноватым, просто хотел убедить. — Прости, Лир. Но мне обязательно, мне очень нужно пойти с тобой. Я обещаю, я не помешаю, я… Лир, возьми меня с собой. Раз за разом, словно кто-то проматывал кадры снова и снова — как Лир закрывает его собой. Звук с которым рвется его плоть. И как он истекал туманом, таял у Бриза на руках. — Эй, — Калем потянулся успокоить, но Бриз вывернулся. — Эй, там же обычная тюрьма. Без Зрячих, вряд ли ему что-то грозит. — Лиру каждый раз «ничего не грозит», — горько сказал Бриз. — И ему каждый раз плохо. В него стреляли, его чуть не съела бабушка, его едва не убил монстр. Он как магнит для всяких опасностей. Я полечу с ним. Лир вдруг рассмеялся, громко и совсем не весело, совсем не так, как он смеялся, когда действительно чему-то радовался. И немного болела мысль о том, что Бриз различал на звук. Слышал и то, и другое. — Ты так хочешь увидеть мои худшие стороны, юный Бриз? Я каждый раз показываю тебе монстра, но тебе нужно что-то еще? Я говорил тебе, ты разочаруешься. Ты пожалеешь, что дал мне так много. Мне не нужна твоя защита. Это тебе стоит опасаться меня. Он верил в то, что говорил. А Бриз думал: люди, как те про кого рассказывал Калем, те, которые не могли любить, никогда не сказали бы ничего подобного. И знал, что поступает правильно. И шепнул, тихо и упрямо, слова прошелестели ветром вдоль стен, пролетели потоком силы: — Я с тобой. *** Перед тем, как они шагнули в открытый Калемом портал, Пушок тихо позвал: «Мам». И Бриз подумал, что тот попросит остаться, будет отговаривать, скажет, что Лир справится сам. Но Пушок сказал: «Береги его». Лир застыл у самой границы портала, обернулся и вскинул бровь: — Сын? «Пап, ты и правда постоянно ранен». Лир фыркнул, устало, но беззлобно и шагнул вперед. Бриз еще успел услышать его недовольное: «Дожил. За меня боится кучка сопляков», а потом поспешил следом. Они оказались в серых коридорах тюрьмы. Гулких и пустых. Где-то впереди раздавались шаги, мерные, удаляющиеся. В таком месте невольно хотелось шептать, было страшно привлечь к себе внимание. — Никто здесь не может нас видеть, — спокойно, равнодушно сказал Лир и пошел вперед. Его босые ступни не издавали ни звука. Обрывки мантии обвивали худые бедра, подол извивался клочьями тумана, и пришла в голову дурацкая мысль, что Лиру пошел бы браслет на ноге. Ну, такой золотой и тонкий, хотя вроде бы их носили женщины. Бриз точно не знал. Бриз скользнул по воздуху, пролетел чуть вперед, поравнялся с Лиром. Помедлил и коснулся плеча, удержался, как воздушный шарик на веревочке. Лир снял его руку, скользнул взглядом: — Не сейчас. Я слишком голоден. А тебе страшно. — Уже не так, — признал Бриз. — Сейчас просто тревожно. Страх это уже то, что осталось. Я очень боялся, что ты уйдешь без меня. — Ты не веришь, что я вернусь, — бесстрастно заметил Лир. — Цепляешься изо всех сил, чтобы не потерять. Бриз невольно замер, опустил голову и признал: — Я знаю, что это неправильно. Я видел это в фильмах, я слышал об этом от людей. Что слишком привязываться плохо, что так легко надоесть. Но Лир, у меня никогда никого не было. Никто ко мне не возвращался. И если я не буду цепляться изо всех сил, как же я смогу тебя сохранить? А может, это и вовсе было невозможно. И ему предстояло остаться без Лира. Снова остаться одному. Странно. Сто восемьдесят лет одиночества. Они были тяжелыми, но Бриз прожил их. Находил маленькие радости, счастливые звуки, приятные радости. Жил. И только теперь оглядывался, и одиночество казалось невыносимым, неподъемным. Лир фыркнул, насмешливо и горько, и как-то стало сразу понятно, что насмехается он над собой: — Даже если ты не станешь цепляться, я вернусь. Я слишком привязался, — он уже это говорил, и повторял, будто сам до конца не верил. — Слишком быстро. Из всех, кого я встречал, интересно, почему ты? Бриз знал ответ, он тек ветром по венам, шептал — неразличимо шептал правду. Но пока слишком страшно было сказать его вслух. Ты такой же как я. Лир думал, что Бриз привязался бы к кому угодно. К первому, кто отнесся хорошо. А правда была совсем другой. И привязался он совсем из-за другого. Ты тоже знаешь, что такое одиночество. В нас обоих видели монстров. Последнее Бриз все же шепнул вслух, и Лир услышал, усмешка стала уродливой: — Да, юный Бриз. Разница в том, что ты просто осколок, а я и правда чудовище. *** Коридоры по которым они шли перешептывались сквозняками. Ветер приносил обрывки звуков из прошлого, как статика — то, что повторялось так часто, что воздух запомнил. Бриз не разбирал отдельные слова, но улавливал — отголоски ударов, издевательский смех. Это давило, словно сдвигались серые стены. Лир протянул руку, пересчитал когтями прутья решетки и громкий звук вспорол тишину, заставил тюрьму замереть и будто прислушаться. Странно, пока в камерах никого не было. Лир будто прочел его мысли, сказал: — Время прогулки. Мы пришли вовремя. Ты увидишь все. — Я уже видел, как ты питаешься, — тихо заметил Бриз. — Ты не видел, что моя сила делает с людьми. Во что их превращает страх. Пожалуй. Но Бриз видел девочку на перекрестке, ее изломанное тело, видел водителя, который не боялся, и что происходит, когда страха не хватает. Они вышли во двор. Казалось, снаружи должно стать легче, но не стало — двор и день были такими же серыми, как тюремные камеры. Заключенные расположились на скамьях во дворе, разбились на группки. Бриз сглотнул, представил, что Лир сейчас бросится. Но тот только отошел к одному из пустых столов. Спокойно устроился на краю и сказал: — Смотри. Бриз подлетел к нему, примостился рядом, спросил: — Они же просто разговаривают. — Это ненадолго. Лир вроде бы ничего не делал, и пелена тумана, которая возникла в воздухе, была совсем прозрачной, слабой. Поначалу ничего не происходило. А потом что-то поменялось. Заключенные нервничали, оглядывались по сторонам, когда думали, что никто не видит. Сидели напряженные. — Страх необходим людям для выживания, — сказал Лир. — А еще он пробуждает в них худшие стороны. Голоса заключенных стали чуть громче, словно они пытались отогнать тревогу, показать, что у них все нормально. Человек из одной группки зацепился взглядом за одинокую фигуру, сидящую поодаль. Невысокий худощавый мужчина сидел за отдельным столом скрючившись, словно пытался казаться меньше. Его окружили пятеро — тот, кто первым посмотрел, и его товарищи. Сказали что-то. Бриз не разобрал слова, но разобрал интонацию — издевательскую, злую. Сам невольно сжался. Словно это его обступили. — Смотри, — тихо, веско бросил Лир. Скрюченный человек ничего не ответил, отводил глаза, словно надеялся стать невидимым. Он ничего не сделал, ничем не спровоцировал. Его сбили на землю и начали бить. Самое жуткое было в том, как привычно и с каким наслаждением люди это делали, словно ударами пытались выбить собственный страх. — Я наблюдал это веками, — сказал Лир. — И думал: надо убить их всех. Потом он поднялся и признал: — Я был не прав. Не всех. Но этих надо. Он повернулся к Бризу всем телом и велел: — Не смотри. И напал, вонзил когти в живот первому из нападающих. Бриз невольно отвернулся и зажмурился. Но он все равно слышал крики.