***
Погода в Сеуле этой осенью прекрасная. Тепло, как для середины ноября, и все до сих пор ходят без курток. Уютно и так завораживающе, что туристы взгляд оторвать не могут от пожелтевших и ещё не опавших листьев, высоток, что блестят в ярком солнечном свете, и пестреющих на практически каждой из них вывесок. Тут жизнь бежит, в прямом смысле этого слова, потому что сейчас времени всегда мало на всё — век скорости и мгновенной передачи информации. Мегаполис. Многомиллионный город. Сеул. Он кипит утром, когда люди погружаются в транспорт, чтобы добраться на учёбу или работу, кипит днём, когда толпы приезжих рассматривают его, а местные спешат по магазинам, кипит вечером, ведь если утром люди уезжали работать, то вечером им нужно возвращаться, и ночью тут тоже не бывает тихо, потому что ночные клубы открыты для всех, у кого есть деньги на билет и кто не желает проводить ночь в своей уютной кровати. В этом городе всегда кто-то дышит, бежит, плачет, смеётся, играет, влюбляется, рождается и умирает. И город вокруг, он такой яркий, сочный, насыщенный… Здесь всё живёт. Один ты, кажется, давно лишь существуешь. И для тебя одного будто бы все эти краски — одно огромное серое пятно. Тебе сорок пять. За спиной большая часть жизни, семья, развод, успешная карьера зама генерального директора крупнейшей автомобильной кампании в стране. Ты, Мин Юнги, уже давно понял, что в этой жизни… скучно. У тебя есть или было уже всё что можно было пожелать, а сейчас ты доживаешь оставшиеся тебе… дни? Месяцы? Годы? Десятилетия? Тебе всё равно. Потому что какая разница, сколько раз осталось возвращаться в огромную пустую квартиру после долгого совещания, если тебя там ничего не ждёт? Там фотографии, которые напоминают о времени, когда мир был цветным, а не монохромным. Там воспоминания в каждой детали интерьера, которые теперь лишь делают серый мир ещё серее. Сейчас ты едешь по тёмным улочкам спального района Сеула в недавно обновлённом прямо в одном из твоих автосалонов сереньком мерседесе (запах кожаной обивки кресел ещё не выветрился, а коврики идеально чисты), в абсолютной тишине, ведь музыка давно не цепляет, думаешь о том, что завтра нужно закончить с заключением контракта на выпуск лимитированной модели автомобилей, что в холодильнике как всегда пусто, поэтому сегодня, как вчера и позавчера, опять закажешь доставку, потому что самому готовить в лом, в ресторане слишком много людей, а ты интроверт. Скучные, обыденные мысли крутятся в твоей голове, скользят мимо неспеша, как огни фонарей за окном, когда вдруг с обочины будто из ниоткуда выпадает прямо на дорогу перед тобой чья-то фигура. Ты резко проворачиваешь руль влево, пытаясь обогнуть, успеть, скорость же совсем небольшая, но удар приходится вскользь по правой фаре и отлетает зеркало, оставшись висеть на каких-то кусочках пластика даже спустя секунду, когда ты остановился полностью, боясь повернуться и глянуть назад. Человек, а этой фигурой очевидно был человек, остаётся в трёх метрах позади. Лёжа. А вокруг растекается лужа тёмно-бордового, почти чёрного по асфальту. Ты с ужасом, будто в ступоре смотришь сквозь тонированное стекло, чувствуешь, как адреналин бурлит в крови и не даёт возможности пошевелить хоть чем-то, а сердце стучит и в висках, и в груди, и в пятках, хаотичными ударами отсчитывая мгновения. Паника отпускает также быстро. Выскочив, забыв закрыть дверцу, ты бросаешься к лежащему спиной вверх в луже алого и падаешь на колени — брюки сразу становятся влажными, — пытаешься того перевернуть (забывая или забивая, тут уж как взглянуть, на все правила действия в подобных ситуациях и на возможные переломы), руки пачкая в липко-красном и почему-то слишком жидком, смотришь в юное (парнишке на вид лет семнадцать, ну девятнадцать, если уж 'маломерит') грязное и худое лицо в обрамлении чёрных, отросших немного сверх меры волос, но в нос ударяет странно знакомый запах и ты понимаешь, что… — Пьяный, сука… И смеёшься диковато, будто это не на асфальт вылилась бутылка дешёвого красного вина, а в тебя, но в руки берёшь себя быстро, набираешь номер, о котором не вспоминал, пожалуй, вечность и дожидаешься конца гудков. — Джин, со мной произошёл фатальный пиздец… — Но не настолько фатальный, чтобы ты забыл мой номер и не успел придумать пафосную вступительную фразу для первого за несколько лет звонка, Юн, — старый друг и лучший знакомый тебе врач в одном лице (крайне симпатичном лице, к слову) замолкает ненадолго, пока ты в очередной раз поражаешься его умению чувствовать людей (тебя самого, как минимум). — Но ситуация всё же не ахти. — Скидывай адрес. Буду минут через двадцать. И когда через полчаса ты погружаешь пьяно храпящего подростка с диагнозом 'пьян в зю-зю, но к утру оклемается' в машину на заднее сиденье, то слышишь из-за спины: — Ты ехал медленно, он упал по касательной, завтра и синяка не будет может быть, а если будет, то пускай приложит что-то холодное. Хотя, в больницу его всё же надо. На всякий случай. — Ты на смене? — концентрируешь наконец внимание на форменной рубашке и брюках. Вряд-ли бы в час ночи Джин спал бы при полном параде. Он в ответ кивает, всё ещё разглядывая студенческий проездной, который несколькими минутами ранее нашёл в кармане ветровки парня. — Едь за мной. Я вас чёрным выходом проведу, чтобы без лишних вопросов. Если ничего серьёзного, то и оформлять не будем. *** В кабинете Сокджина всё белое, до рези в глазах после пускай и освещённых, но всё же ночных улиц Сеула. Хорошо хоть, что первый этаж. Тебе давно не тридцать (Джину — тридцать, но ни одной попытки помочь дотащить груз до кабинета тот не предпринял), а во внешне худом пареньке оказалось многовато веса. Мальчишку оставляешь в кабинете с Джином, чтобы друг там над ним поколдовал, а сам выходишь на крыльцо заднего входа, вытаскиваешь из кармана безнадёжно запачканых брюк пачку сигарет и прикуриваешь. В укромном дворике клиники ни души; ты стоишь, думаешь о том, почему до сих пор не уехал, скинув ношу на чужие плечи, рассматриваешь чёрные ободки под ногтями — результат сегодняшних событий, и ждёшь Джина.***
…Тёмное шоссе. Почти зимняя ночь. В тот год зима пришла рано и принесла первый снег ещё до того, как все листья сменили свой родной зелёный на яркую пестроту жёлто-оранжевого. Салон заполнен музыкой и голосами двух мальчишек с задних сидений. Юнги только смеётся от их перепалки, улыбается в ответ и его жена, что сидит рядом. — Минги, отдай, отдай, отдай! — кричит младший. Он тянется короткими ещё ручонками, пытается дотянуться до игрушки, которую старший поднял так, чтобы было сложно дотянуться, но кресло мешает, поэтому мальчик, недолго думая, расстёгивает ремешки и лезет к брату. — Вернись на место! — строго, но мягко говорит мама, отстёгиваясь, чтобы прямо на ходу возвратить сына в кресло. Юнги ведёт авто привычно, видимость хорошая, как вдруг… Фура, что шла перед ними, виляет на встречку, пытаясь уйти от удара, и Юн успевает запомнить лишь мгновение, наполненое ярким светом несущихся навстречу фар. Удар. Боль...***
— Юнги? Голос друга выдёргивает из воспоминаний. Джин вышел без белого халата, как этого требует врачебная этика, и сейчас опирается локтями о перила рядом с тобой, с осуждением во взгляде рассматривая сигарету в твоих губах. Ты ухмыляешься его реакции и, затянувшись поглубже, выдыхаешь прямо ему в лицо дым. Он кашляет, размахивает руками сизое облако и отступает на шаг в сторону, дабы избежать повторения. — Не строй из себя выпускницу института благородных девиц, Джин, — сделав последнюю затяжку, ловким броском отправляешь окурок в мусорный бак, что стоит в паре метров. Сокджин морщит носик, чем опять тебя провоцирует. — Хотя мы не виделись столько времени, что ты успел бы и магистратуру в нём окончить. — Не язви, — тон его голоса и выражение лица — один сплошной упрёк, но в глазах прыгают знакомые тебе от и до чертята. — Парнишка в норме. Просыпался минут на пять, посидел, повтыкал в стенку и опять отключился. Куда ты его? — А у я меня есть варианты? — Я пробил его по данным из проездного. Ким Тэхён. Шестнадцать лет. Мать умерла давно, отец состоит на учёте в наркологии за алкоголизм. Парнишка по стопам идёт. Он бедовый, Юн. Могу скинуть адрес тебе, чтоб смог довезти до дома. — Не надо. Я его к себе заберу. Захочет — сам скажет куда везти. Джин на тебя смотрит испытующе, пытаясь в твоём профиле найти ответы. Почему не уехал? Почему не хочешь избавиться как можно скорее? — Зачем? — Не знаю, — ты отвечаешь честно. Сокджину врать невозможно. Что-то никогда не меняется. — Оставь его. Тебе эти проблемы не сдались. — Нет. Возьму. — Юнги, ты упёртый, как… даже животных таких нет. Осла и то проще уговорить. И Ким вновь заходит в клинику, чтобы через минут десять скинуть сообщение: ''Проснулся. Иди, уговаривай.'' Ты вздохнёшь глубоко и пойдёшь следом. Мальчишка сидит на больничной кушетке и болтает ногами, наглыми огромными глазами без тени смущения или робости оглядывая вошедшего тебя с ног до головы. Ни намёка на то, что он был пьян до чёртиков. Джин вышел — понадобилась его помощь в другом отделении. Подросток встаёт, подходит к тебе и протягивает ладонь: — Спасибо Вам. Я — Ким Тэхён. — Спасибо за то что сбил? — ухмыляешься ты, но имя всё же называешь и руку протянутую жмёшь. — Мин Юнги. — За то, что не бросили и сюда привезли, Юнги-аджоси. И что-то вдруг тебя дёргает изнутри: — Хён. — Что? — На ''ты'' и просто хён. У парня глаза, и без того огромные, стали с монету евро. Он настороженно на тебя смотрит, будто рентгеном просвечивает и хмыкает: — Оки, хён. А папочкой разрешишь называть? У тебя отпадает челюсть. Ну, в мыслях. В реальности ты просто подвисаешь на пару секунд, сохраняя холодный вид, и парируешь легко: — Да, малыш. Могу побыть и папочкой. Хочешь со мной жить? — ты уверен, что парнишка сейчас засмущается, зальётся краской, но тебе возвращают колкость: — А вещи собрать или ты обеспечишь? И тебе вдруг нечем крыть. Может быть ты и успел бы придумать достойный ответ, но в кабинет входит Джин. Недовольно на вас смотрит и говорит: — Живы? Здоровы? — А ты бы хотел другого расклада? — удивляешься ты его раздражению. — При другом раскладе ему бы было легче, потому что ты бы вызвал не его, а труповозку, — подаёт голос Тэхён. Джин замирает. На его лице одна за другой эмоции по классике: отрицание, злость, торг с самим собой и осознание. — Спелись, — ставит диагноз Сокджин. — Юнги, мне срочно нужно на выезд, поэтому… — Понял, — ты киваешь и выходишь, даже не оглянувшись на паренька, который, смекнув что к чему, покорно плетётся следом. Вы выходите во дворик. Тэхён стоит и впервые на его лице ты видишь нерешительность. Закатываешь глаза и бросаешь как-бы мимоходом: — Голодный? — Голова болит. — Нехрен бухать в шестнадцать лет в одиночку, как алкоголик. — Ну и не надо, — обижается парень, откидывает отросшую чёлку с глаз и отворачивается. Ты замираешь. Мальчишка уже не ребёнок, но ещё и не взрослый, а ведёт себя так, будто внутри него переключатель между этими возрастами. Ты нажимаешь на кнопку сигналки, чтобы автомобиль открылся, — Посиди пока в машине, я в супермаркет. У меня дома и поесть то ничего нету. Ты уже начинаешь задумываться о том, что если так часто и так широко открывать глаза, как это делает Тэхён, то недолго им и выпасть из орбит. — Почему ты меня не бросил, хён? — мальчишка умеет задавать правильные вопросы. — В бардачке лежит коробочка с обезболивающим, а бутылка воды в дверце. Только инструкцию почитай. А то может на пустой желудок нельзя. И выходишь из дворика, пытаясь вспомнить, где тут ближайший круглосуточный и что нужно купить для яичницы.***
Выжимаешь газ, стремясь домой, туда, где серо, обыденно и привычно. Где стабильноть и где зона комфорта. Которые теперь нарушает сытый и слишком басовитый, как для подростка, храп с задних сидений. Мальчишка уснул сразу после того, как вы умяли по бургеру из фастфуда, запивая газировкой. Ты даже не удивлён почти, что на твоё: ''а серьёзно. уже поздно. я не буду искать твой адрес посреди ночи. едем ко мне'', он отвечает: ''хорошо, хён.'' И засыпает. Ты едешь к себе домой и не понимаешь пока, что пришло время вновь начать жить, потому что серый теперь разбавлен первым чистым цветом — алым, как кровь, но пьянящим, хотя и винишко то не из дорогих.