***
Казалось бы, что проще — через неделю тренировок и заново освоенной аппарации запастись зельями, как на войну, и, сжав палочку покрепче, крутануться, уносясь в вихре аппарации в представленное место, что всегда срабатывало раньше? Но не все так просто. И вместо того чтобы очутиться на специальной площадке перед домом, она наткнулась на какой-то барьер и ее перекрутило и пережевало так, что если бы не опыт прожитых лет и не мастерство, ее бы размазало. Разорвало на части. Из последних сил Роксана сумела перевести аппарацию в точку выхода в маггловский мир, и с громким хлопком ее выбросило в трех метрах над землей с расщепом руки, ноги, со всего маха впечатав в землю, ломая ребра. Смерть, как никогда, была близка. Опять. Бескрайнее поле маггловской фермы надежно спрятало ее от лишних глаз и от возможной помощи. Потеряв от боли и такого травмирующего перемещения сознание, Роксана была бы обречена истечь кровью, но, кажется, удача была на ее стороне. Пошел дождь, приводящий ее в сознание. И Роксана очнулась. С трудом смогла добраться до зелий и принять их, вновь теряя сознание. — Проклятье, — хрипло выдохнула Роксана, перекатываясь аккуратно на живот с тихим стоном, подминая под себя траву и утыкаясь в нее лбом. — Проклятье! Она заливает зельем руку, закусывает собственный воротник, сдерживая крик, и стонет от боли. Дышит хрипло, болезненно. Ребра уже срослись, кровь остановилась, но все равно. Больно. Больно. Душу рвет в клочья от боли и бессильной ярости. От понимания, что едва снова не отправилась на тот свет. От собственной слабости. Магическое истощение почти на самой грани выгорания. Еще бы чуть-чуть, и она бы умерла. Если бы вовремя не сообразила отбросить палочку прочь, лишая себя соблазна обезболить раны заклинанием, — стала бы сквибом. Еще бы чуть-чуть. Чуть-чуть. Чуть-чуть, вашу мать! Роксана смеется хрипло. С трудом доходит до речки, приводит себя в относительный порядок и выходит на дорогу, где ее подбирают магглы, хозяева земли, на которую она приземлилась. Охая и ахая, они привозят ее в свой дом, и добрая женщина бинтует ей руку. — Переночуешь у нас, а завтра мы поедем в город и найдем твоих родителей, хорошо? Роксана молча кивает не в состоянии говорить и пошатывается от слабости из-за магического истощения и двухсуточного голода, а также ночи под дождем. Колдовать ей нельзя примерно неделю, если она не хочет навсегда забыть о магическом мире. Тот, кто ставил защиту, был гением. И Роксана знает этого гения как никто другой. — Чтоб ты сдох, Реддл! — хрипит и шепчет себе под нос она, вылезая из машины добрых людей и кидаясь в ближайший переулок, скрываясь от возможного преследования. До Лондона она добирается через три дня. До родного чердака тратит еще один день дороги. И, кривясь от боли в руке, поднимается на высоту, проскальзывая в знакомое помещение, падает на импровизированную постель со стоном. Неделя — ровно столько она проводит в полуобморочном состоянии, чувствуя, как от передозировки зельями ее тело колотит и знобит. Но выбора не было. И к концу июля Роксана Реддл вновь берет в руки палочку, осторожно колдуя. Приступы фантомной боли будут преследовать ее до конца лета, скорее всего, но ей плевать. Потому что она счастлива. Безумно счастлива, что у нее есть магия. И этот чердак. Боги! Она рада чердаку. Чердаку, мать вашу! Она, Мерлин всех побери, просто счастлива. Пусть и через боль. Стоя под своим импровизированным душем, она думает о том, что, возможно, еще легко отделалась. Даже слишком легко. Но ее лаборатория окончательно стала недоступной. Вполне возможно, что навсегда. И если в прошлом году она понадеялась, что все ее исследования и записи сохранены и их восстанавливать не надо, то сейчас стало ясно, что ей все же придется этим заняться. Это не то чтобы огорчало, совсем нет. Просто, оттягивая этот момент, сдерживая себя от желания заняться любимым делом, она надеялась, что ей есть куда вернуться. Что у нее остался свой дом. Но надежды не оправдались. Сжимая кулаки, Роксана сдерживала злые слезы. Все с начала. Заново. Но теперь точно в одиночку. Потому что второго Тома Реддла ей найти снова точно не удастся. А разделить бессмертие… она желала только с одним человеком. Как и все остальное. … в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии… «Видно, не судьба», — цинично хмыкает женщина и подставляет лицо под струю воды, слушая капли, ударяющиеся о жестяное дно.***
У Роксаны времени мало. Оно упущено. А деньги ей просто необходимы. Банк она, конечно, ограбить не рискует, честно говоря, всерьез размышляя над этим. Но все же ограничивается магазином. На эти деньги она закупается к школе и, переживая приступ ностальгии, покупает пухлый, чистый дневник в кожаной обложке, заново накладывая и зачаровывая свой, теперь уже новый дневник исследований. Заново. Все заново. Но уже не с самого начала. Ей должно быть стыдно, наверное, но Роксана слишком устала, чтобы еще и об этом думать. Она полирует свою палочку из кедра с волосом единорога и просто радуется, что успела все купить практически в последний день. Еще и снять на оставшиеся деньги в Дырявом котле комнату и упасть на кровать, расслабляясь и забываясь беспокойным сном. Обычно травмы при неудачной аппарации лечатся быстро. Но Роксана понятия не имеет, что там накрутил ее муж на дом такое, что экстракт Бадьяна даже не помог, оставив шрамы. Кривой шрам был на ноге, тянулся от колена до середины бедра ветвистой линией. И на плече, переходя таким же ветвистым узором на лопатку. Благо, ребра срослись правильно. Первое сентября Роксана встречает разбитая, устало прикрывая глаза и мысленно мечтая сдохнуть. Или чтобы сдохли другие. Такой ее и находит Гермиона, разворачивая маггловскую листовку с ее фотографией, где, правда, у нее короткие кудрявые волосы, но все же Роксана по ней еще узнаваема, несмотря на отросшую шевелюру. «Пропала девочка». Роксана рассматривает знакомую уже листовку и смеется с какой-то горечью и даже злобой. Вот уж точно. Пропала с концами. — Может, объяснишь? — недовольно хмурится Гермиона. — Моя мать зимой умерла. Так что я теперь сирота. Я об этом и не знала, пока не приехала домой. Оказалось, что я в розыске. Сама понимаешь, про Хогвартс магглам неизвестно. — Но как ты тогда жила? Что ты делала этим летом?! — Как всегда жила, — хмыкает Роксана невесело. — Я уличный ребенок, Гермиона. — Уличный?.. — эхом переспрашивает гриффиндорка. Роксана пожимает плечами, прекрасно понимая, что кого-кого, а беспризорницу в ней трудно увидеть с ее манерами, внешним видом, начитанностью и аккуратностью. Да та же осанка! В ней можно было увидеть аристократку из какого-нибудь обнищавшего рода, но никак не босяка.* — По мне и не скажешь, верно? — Но… как? У тебя же мама… — Наркоманка. Гермиона замолкает и смотрит на Роксану с сочувствием, которого ей не нужно. — Мои соболезнования. — Не стоит, — Роксана забирается на сиденье с ногами и качает головой. — За последние два года там мало что осталось от человека. — Мне жаль. Реддл устало прикрывает глаза и безразлично бросает, давая понять гриффиндорке, что не желает продолжать эту тему: — А мне нет. Гермиона замолкает и тоже, как и попутчица, залезает на сиденье с ногами и открывает книгу. Вот только вряд ли она действительно читает, так как страницы не перелистываются. Наконец, вытерпев молчание целых два часа, Гермиона все же задает волнующий ее вопрос. — Но где ты живешь все это время? И как? Та же еда, одежда, это же все денег стоит! Женщина откладывает книгу в сторону и держит долгую паузу, неожиданно понимая, что девочка как-то слишком близко и быстро подобралась к ее жизни. Но стоит ли ее подпускать еще ближе? А ведь она умна, талантлива и преданна. Нет, она никогда не станет заменой того же Тома. Никогда не станет семьей. Но, возможно, она станет ее правой рукой. Той, кто разделит с ней ее страсть. Поймет ее стремления. Алхимия… — Хочешь узнать? — Роксана смотрит на девочку испытывающе, после чего коварно улыбается. — Приглашаю в гости следующим летом. Надеюсь, ты не боишься высоты. — Причем тут высота? — недоумение на лице Гермионы такое забавное, что Роксана смеется, и со смехом ей становится чуточку легче. И чуть-чуть не так больно от потери всего, что у нее было. — Я живу на крыше. Девчонка непонимающе моргает. — Шутишь, да? — Нет. У меня шикарный чердак, знаешь ли.