Красное и белое

                        — Куратор? Это насчёт того заказа со скрипачкой, я хочу отклонить предложение о его выполнении, — пауза, в трубке не слышно даже дыхания, секундное молчание, затем, протяжный совсем непохожий на прежний, голос Куратора.                         — Что такое номер Пять? Это может плохо для тебя закончиться, ты ведь не пьян? Конечно, не пьян, ты не можешь захмелеть после двух бутылок «Марсала» и что для тебя половина бутылочки «Бордо», — кажется, Пятый видел перед собой ехидно ухмыляющегося Куратора, хотя в свете недавних событий Пятый был полностью уверен, что Куратор женщина.                         — Не совершай ошибки, за которые поплатишься Пятый, ты знаешь что, перекладывать миссию разрешают очень редко и мы всегда можем узнать, где ты находишься, не вынуждай нас вправлять тебе мозги. Под выражением "вправить мозги" подразумевалось избиение до полусмерти. После чего ты не можешь двигаться на протяжении нескольких месяцев, а после того, как ты выкарабкаешься, в агентстве, никто и не вспомнит о том, что тебя чуть не убили. Пятый помнил это, он принимал участие в этих "наказаниях". Чужая кровь на костяшках, сломанный нос, раскромсанный живот, окровавленный нож в руках, он помнил это, киллер которого приговорили к «наказанию» провинился не так сильно, что бы ломать ему ноги или руки, но можно было оторвать ему ногти на ногах и руках, резать кожу ржавыми ножницами, поджигать волосы, давит глазные яблоки. Ломать ноги и руки было ещё запрещено в том случае, если киллер был высшего класса, то есть мог послужить агентству ещё немного, по крайней мере, до следующего «наказания».       Номер Пять был самым лучшим в агентстве, его, может и могли сохранить для третьего избиения (обычно после второго «наказания» от убийцы избавлялись). Это было бы его первое «наказание» ошибки были не в его принципах, да и после избиения ранг киллера понижался, это нельзя было допустить.                         — Предполагал, что вы можете следить за своими людьми, но почему не прервали нас, почему не написали e-mail, почему не приказали убить. — Пораненный бок зудел. Пятый почти не замечал этого, ранения были привычными вещами в его сфере, шрамы на теле, давно стали светской обыденностью, однако, сейчас боль казалась нестерпимой, хотелось бросить трубку и принять душ, перевязать бинтами рану, забыть, что теперь его ждут большие неприятности. Но, он точно знал, что если бросит трубку, его не оставят в живых, даже несмотря на его профессионализм, если ты перечишь Куратору, лучше самому прийти на казнь.                         — Потому что это будет хороший спектакль, помнится, она дала тебе свой номер. Когда ты позвонишь ей и договоришься о встрече, она даже не будет понимать, что идёт на верную гибель. Может именно это, сломает тебя больше, чем собственное понижение в должности. Хочется посмотреть, как ты сломаешься, до этого у тебя не было слабостей, теперь, похоже, она появилась.                         — Я не влюблён в неё, — Пятый судорожно глотает ртом воздух и сжимает рукой кровоточащую рану, конечно, он не влюблён, конечно, нет.                         — А я и не говорила, что ты влюблён, ты сам только что признал это, — и снова, это ухмылка, Пятому даже показалось, что Куратор облизнула губы и если бы Пятого спросили, какого цвета её губы, он бы без промедления ответил, что они алые. Алые, как артериальная кровь.             И снова он видит кровь на своих руках, столько людей рядом, они все умерли от его рук, все без остатка, он не жалеет ни одну из этих душ, которые отправил в небытие, но один силуэт вгоняет его в дрожь. Девушка в белом фраке, скрипка лежит у её ног, голова повёрнута щекой вверх, посиневшие губы чуть приоткрыты. Она не дышит, уже давно не дышит. Он стоит над её телом, а его руки в крови, вся она белая, будто бы полотно, лишь перевернув её со спины на живот, можно видеть один-единственный выстрел меж лопаток. Зрачки расширяются, затем уменьшаются, снова и снова. По голове будто бы бьют молотком снова и снова, разбивая череп, вынимая остатки уцелевшего мозга и смотрят в его душу, она чёрная, и лишь кровь придаёт окрас. А может это не кровь? Может это вино, красное вино, можно вспомнить, что девушка любит белое вино, белое и красное, красное и белое, как кровь на белом фраке, как две бутылки на аккуратном круглом столике. Может, но девушка не дышит, девушка больше не сыграет на скрипке, больше никогда. Ни-ко-гда.       Губы сжаты, пальцы давят на гладкую поверхность телефона, квартира, погружённая во мрак.                               — Я повторюсь, я отклоняю этот заказ, — и снова, он видит кровь на подушечках пальцев, снова вспоминает, как убивал, снова и снова, но этот заказ исключение. Почему? Может, потому что, ему понравилось смотреть, как она улыбалась, может ему нравилось, как аккуратно она пьёт вино, может её голос был приятнее, чем все те, что он слышал до этого, может и так.                               — Отклоняешь, — Куратор пробует это слово на вкус, от Пятого, она в первый раз слышит «отказ», что-то новенькое, — так ты не влюблён в неё, тогда, я перенаправлю её к другим, более извращённым киллерам, — блядь, и снова эта грёбанная ухмылка, снова на этом чёртовом лице играет довольный оскал.                               — Нет, — он чувствует, как дрожит от ярости, чувствует, как боль в боку отходит на второй план, Пятый чувствует, что прямо сейчас готов убить всех, тех кто может причинить страдания скрипачке. — Нет. — он снова повторяет это слово, понимая, на сколько, ничтожно это выглядит.                               — Нет? И что же ты мне предлагаешь, не могу же я отказать клиенту, — цокнув языком, Куратор чем-то зашуршала, кажется, это был обёртка от конфет, — я могу лишь отсрочить её смерть, и ты это знаешь, большего сделать не смогу. Пальцы сжимают переносицу, глаза навыкате, сердце бешено колотиться, он знает, чёрт, если не он, то другой, простая математика.                               — Я знаю, — голос не кажется охрипшим, так предпочитает считать Пятый.                               — Вот и славно, уже послезавтра я перенаправлю её к другому, и ты забудешь этот инцидент, не хочется тебя «наказывать» по крайней мере, сейчас, ты слишком много сделал для нашей фирмы, не хочется потерять такого профессионала.                               — Я понял, — злоба, отчаяние и неспособность что-либо сделать давили неподъёмным грузом. Короткие гудки слышны в трубке телефона, в мире лишь эти короткие повторяющиеся звуки.                               — Нужно перевязать рану, — рассеяно заметил Пятый, ему срочно нужно было отвлечься. Снимая на ходу пиджак и дорогие брюки, Пятый не глядя кидал их на пол, ему сейчас было не до порядка. Мысли были не в этой квартире, не в этом теле, уже не хотелось существовать, просто раствориться, исчезнуть, забыться.                   На белый кафель падают последние детали одежды, горячие струи воды смывают кровь, выступающую из-под бинтов. Развязав тугой узел и кинув окровавленные обрезки рядом с нижним бельём. Обмывая рану, он не мог думать ни о чём, никогда у Пятого не было так пусто в голове, никогда он не был так потерян. Горячий душ не помогал ободриться, хотелось рвать волосы, хотелось, чтобы всё это была лишь неудачная шутка, хотелось, но увы, у судьбы были другие планы на этот счёт.       Смыв с себя запах бензина, крови и пота, брюнет, перевязав новыми бинтами рану, переоделся и направился на кухню. Ему нужно было выпить и на этот раз это кое-что будет покрепче вина.