«Напишите мне "люблю"»

      В зеркале женской уборной отражалась подавленная девушка с покрасневшими, нервно блестевшими глазами, искусанными губами и дрожавшим подбородком. Отвратительная карикатура на Мицури Канроджи, которая уверенным шагом вошла в двери Академии Клинка три месяца назад. Полная амбиций, готовая дарить знания и любовь в немереных количествах.       А теперь Мицури чувствовала себя облитой грязью с ног до головы.       «Жалкая. Жалкая! Жалкая!»       Руки затряслись, и она расплакалась, стиснув пальцами бортик раковины. Ноги на каблуках подкосились, грудь неприятно сдавливало от конвульсивных вздохов, а Мицури отчаянно выплескивала в тёмную дырку слива скопившуюся обиду, даже не заботясь тем, что её слышно в коридоре, и кто-то может зайти с ненужными расспросами. Хуже не станет, куда там! Она стерпит и любопытство, и косые взгляды, ибо нет ничего хуже похабного отношения учеников к молоденькой учительнице.       «Какие они ужасные! Наглые, беспардонные, злые дети! А я даже директору на них пожаловаться не могу!»       Как она придёт на ковёр к Убуяшики-саме и скажет, что блестящий выпускник ненавязчиво и методично пристаёт к ней и пишет анонимные записки? Как пожалуется на гиенистые взгляды во время урока и после уроков, красноречивые ухмылочки и перешёптывания? Как пресечёт обсуждения за своей спиной? Для этого нужны железные доказательства, но даже найди она их, прийти с этим…       Да Мицури со стыда сгорит перед директором от собственной беспомощности. Вдуматься только, учитель не может приструнить школоту.       И Мицури Канроджи, отревевшись, наспех стирает сухим носовым платком тёмные следы туши с век, подкрашивает дрожащие губы и, поправив волосы, выходит из женского туалета, натягивая приветливую улыбку. В горле свербит, глаза наверняка красные, но она всегда отговорится лёгкой аллергией на резкий запах химии или мел. Или тушь, с кем не бывает?       А потом сядет за свой стол в учительской и методично начнёт составлять план уроков на следующий день, ибо кроме злых детей есть отзывчивые умнички. Ради них она и пытается терпеть, параллельно набираясь сил однажды рубануть по хребту хулиганам.       Хорошо, что учительская пустовала. Её ближайших соседей — Канаэ-чан, Кёджуро-сана и Узуй-сана — не наблюдалось. Первая сегодня слушала защиту проектов в клубе юных фармацевтов, их учитель искусств уехал с классом в музей, а Кёджуро-сан заменял историю у другой параллели. Единственный на кабинет преподаватель японского ещё не вернулся, а учителя литературы проверяли сочинения за столами в сквере возле школы. Мицури их понимала: погода сейчас, в мае, стояла прелестная.       «Как же хочу домой. Никаких сил сосредоточиться нет».       Только бы не дать слабину во время кружка, но благо там половину работы ребята делают без чьего-либо участия. Она шмыгнула носом, почувствовала, что глаза опять пощипывает, и лихорадочным движением отёрла их, ругая себя за инфантильность. Ничего, стерпит, придумает, как быть, чтобы не доводить позор до директора. Она же Мицури, которая всего в этой жизни добивается сама!       Только в пальцах сегодня даже ручка не держалась.       Кто-то вошёл в учительскую, негромко хлопая дверью. Мицури, прекрасно слыша, нарочно не повернула головы, опасаясь, что воспалённые глаза выдадут её разбитое состояние. Шаги были пружинистые и глухие — неужели Кёджуро-сан вернулся? Ох, не вовремя как, совсем не вовремя! Мицури, надеясь, что пронесёт, изобразила крайнюю сосредоточенность на чтении здоровенной энциклопедии японской живописи, параллельно стуча не пишущим концом ручки по столешнице.       Ренгоку-сан, оставляя полустёршийся шлейф свежей туалетной воды, прошёл к своему столу, стоявшему прямо напротив её собственного. Стул громко отодвинулся, принял на себя вес хозяина, и раздался звук раскручиваемой крышки на бутылке. Мицури вздохнула с облегчением: сейчас он попьёт и наверняка перекусит перед проверкой работ (она слышала, что сегодня была контрольная, в подтверждение которой учитель уходил с толстенной папкой на кнопке). Если так, то получится незаметно привести чувства в порядок. Было бы очень неприятно показаться перед Кёджуро-саном заплаканной дурнушкой.       Увы, сегодня удача решила окончательно повернуться к ней спиной да ещё и юбку задрать.       — Мицури-сан, онигири с васаби хотите? Младший делал, так что за съедобность ручаюсь!       В любой другой день, да даже с час назад, она бы ни за что не отказалась угоститься, поболтав с поистине очаровательным во всех смыслах учителем истории. Но сейчас Мицури пребывала в растрёпанных чувствах, не знала, куда деть выдававшее с головой лицо, а потому порывисто покачала головой, промямлив робкий отказ:       — С-спасибо, Кёджуро-сан. У меня сегодня как-то... аппетита нет…       — О, ну, ладно. А жаль, много теряете, — он лукаво усмехнулся, стуча крышечками на контейнере, а Мицури, выдохнув, оперлась щекой на ладонь, сверля глазами матовую плотную страницу с иероглифами. Она в третий раз перечитывала один и тот же абзац, но мозг напрочь отказывался сжимать информацию.       — Трудный день? — монотонное тихое жевание внезапно оборвалось. Мицури, сглотнув, незаметно смахнула несколько капель влаги с ресниц. Постаралась совладать с голосом, чтобы не дрожал, и, кажется, у неё даже получилось растянуть губы в улыбке.       — Ужасно. Хочу домой, но дела себя сами не сделают.       — Вы какая-то дёрганая. Неважно себя чувствуете?       Ещё один плюс бесед с Кёджуро-саном: он нередко сам задавал вопросы, помогая не строить трёхэтажные выдумки. Мицури, не поднимая головы, слабо качнула ею и тихо выдохнула, стараясь сохранить тень улыбки.       — Да, голова немного болит.       — Может, хотите таблетку? У меня целая пачка.       О, нет, только не таблетки! Тогда ей придётся смотреть на него, а как раз такого исхода учительница всячески избегала. Пришлось врать, не особо заботясь, убедительно ли слабо звучал её подпрыгивавший от волнения, частивший голос.       — Н-не нужно, спасибо. Я... Я просто утомилась немного, сейчас закончу и выйду подышать. Всё в порядке, Кёджуро-сан, правда! Не отвлекайтесь на меня, пожалуйста!       Повисло молчание. Мицури, чувствуя, что ей очень нужно воспользоваться зажатым в кулаке носовым платком, поспешно развернула его и высморкалась, краями незаметно (она надеялась) промакивая глаза. И пролепетала словно сама себе, неловко смеясь:       — Ужас просто!.. Какая-то аллергия на пыль напала.       Учитель истории не отозвался, и почему-то она поёжилась, ощущая вопиющую наигранность собственных слов. И, кажется, он таки смотрел на неё.       — Если у вас проблемы с учениками, стоит поговорить с директором.       Мицури вздрогнула, окончательно потеряв логическую связь между последними предложениями, которые пыталась было перечесть.       — Это просто совет. Так, на всякий случай.       — Да н-нет у меня никаких проблем! — ну всё, пиши пропало. Учительница, испуганно вскинувшись, увидела за перегородкой задумчивое лицо Ренгоку-сана. Мужчина не улыбался, и обычно лучистые золотые глаза казались тусклыми и тёмными. А может, это Мицури сама потом себе напридумывала, раз в пятый прокручивая состоявшийся между ними разговор. Тогда же у неё лишь вспыхнули щеки, и она уронила на пол ручку, которая с тихим стуком откатилась под стол.       — И поэтому плачете? — он дёрнул уголками губ, вставая со своего места и обходя длинный ряд столов. Мицури, секунда к секунде ощущавшая себя загоняемой глубже в угол, потупилась, стиснув в кулаке замызганный платок. Проклятье, ну почему она такая тщедушная?! — Здесь никого нет, отведите душу, если хочется.       И глаза против воли опять стали влажные, будто им только и требовалось открытое позволение. Мицури глухо шмыгнула носом, сдаваясь. Глупые слёзы, предательские и совсем не облегчавшие душу, застыли на ресницах, готовые покатиться по скулам. Ей было стыдно за себя.       — Н-нет, я... Я с-сейчас успокоюсь, п-простите! — она, заикаясь, попыталась проглотить дрожь в горле, сжала губы и коротко зажмурилась, глубоко вдыхая. Снова встретилась взглядом с Кёджуро-саном и снова отвернула лицо, краснея до ушей. Учитель истории тихо откатил стоявший рядом стул и опустился на край, сцепляя пальцы в замок.       Хотелось провалиться на цокольный этаж.       «Бесхребетная и нелепая ты, Мицури. Никчёмная из тебя учительница!»       Рядом зашуршали, и перед её глазами возникла рука со сложенным в несколько раз белым прямоугольничком. Мицури почему-то обратила рассеянное внимание на бледно-васильковое кольцо, охватывавшее средний палец. Похоже, оно было вырезано из цельного камня. Губы сами дрогнули в улыбке, и она, благодарно кивнув, осторожно взяла чистый платок.       Кёджуро-сан скрипнул стулом, наклоняясь чуть ближе к ней:       — Я пару раз видел кое-что, но не хотел спрашивать. Но уж если до такого дошло... — повисла секундная пауза, которой достаточно было лишь для того, чтобы дать ей шанс остановить его, но учительница даже не пошевелилась. — Скажите, Мицури-сан, к вам старшеклассники пристают?       Мицури поджала губы, поколебалась и всё-таки робко качнула головой. Очень не хотелось грузить своими проблемами, но её буквально подталкивали к этому, и она сдалась, вспоминая собственные недавние мысли: хуже всё равно не будет.       — Я не хочу обращаться к директору. И не знаю, как сказать Узуй-сану. Это всё так неловко и мерзко...       — Ясно... — коротко отозвался Кёджуро-сан, и девушка, наконец подняв на него взгляд, заметила, что он облокачивается локтем на край пустого стола и задумчиво смотрит в чёрный экран компьютера. — Ничего, это и без директора можно уладить. Как шёлковые будут, уж поверьте.       Мицури ошарашенно вгляделась в него: может, показалось, но на последних словах в его голосе мелькнуло что-то насмешливо-мрачное. Кёджуро-сан перехватил её взгляд, скосив глаза, и дружелюбно дёрнул уголками губ.       — Да не смотрите вы так, Мицури-сан! У нас тут такие методики внушения, что хоть книгу издавай! А вообще, — это было не очень-то по уставу, но Мицури даже не почувствовала себя неловко, когда тяжёлая тёплая ладонь легла выше её запястья, ободряюще сжимая, — не стоит стесняться, если не справляетесь. Вы у нас новенькая, а мы этих спиногрызов уже какой год дрессируем.       — Спасибо вам, — вдох. Мицури скомкала мокрый, сероватый от туши платочек и сцепила пальцы в замок, положив их на колени. Неловко покосилась на перелиставшуюся от тяжести энциклопедию, вспомнила, как недавно ревела в туалете, и устыдилась. — Ко мне тут все так хорошо относятся, и я выразить не могу, как за это признательна, но... В этот раз сама хочу справиться. Дело чести, Кёджуро-сан.       Она и правда очень быстро влилась в коллектив, практически сразу сдружившись с Канаэ-чан, учительницей биологии, и с Узуй-саном, преподававшим истории искусств. Но как-то так случилось, что именно с учителем истории пересекалась в девяноста процентах затруднительных положений и с радостью принимала искренне предлагаемую помощь, мило краснея под прямым, задорным взглядом. Однако теперь, когда здравый смысл намекал, как Мицури необходимо было сильное плечо и веский ренгоковский авторитет, она воспротивилась: взыграла гордость.       Кёджуро-сан, однако, не спускал с неё внимательных глаз.       — Уверены?       И его тактичные попытки дать ей второй шанс придали Мицури больше уверенности, нежели ободрения и наводящие вопросы. Она нахмурилась, серьёзно кивая.       — Да, сама. Я так решила.       — Ну, что ж, тогда от души желаю вам удачи! — мужчина резко выпрямился на стуле, глухо хлопая ладонями о колени и улыбкой отвечая на её уверенный, хотя и сдержанный выпад. Кажется, принял тот даже с одобрением, и Мицури потом ни разу не пожалела, что отказалась от соблазна решить всё простым путём. — Но, если что, намекните. — И игриво подмигнул ей, вставая: — Помогу советом.       Вокруг него всегда витало неосязаемое тепло. Вот и сейчас, хотя она по-прежнему была расстроена, губы подрагивали, а ресницы слиплись от пролитых слёз, на душе стало легче. И, совпадение ли, за окном солнце выползло из-за облаков, бросая жёлтые полосы на пол учительской.       — Обязательно! — Мицури была правда благодарна ему. И за поддержку, и за тактичность, и, наверное, больше всего — за простую веру, которую сама она обессиленно выплакала в раковину женского туалета.       Кёджуро-сан пожал плечами, кивнул и снова вернулся на рабочее место, там с прежней деловитостью принимаясь за остатки бенто. Учительница изобразительных искусств же, вздыхая, опустила глаза на страницу книги с большой иллюстрацией журавлей над озером.       — Может, всё-таки пирожок? — внезапно поинтересовались напротив. Кёджуро-сан держал в салфетке приличных (огромных) размеров онигири, ослепительно-хитро улыбался, и возле глаз у него собирались крохотные морщинки.       Она поджала губы, но ей сейчас было так спокойно, что решение заесть стресс показалось более чем соблазнительным. И Мицури утвердительно кивнула, протягивая руку над перегородкой. Тихо хихикнув, заметила:       — Умеете вы всё-таки уговаривать, Кёджуро-сан.       — Бонусы профессии, что поделать! — весело отозвался тот, наконец смеясь в голос, и от этого глубокого, грудного звука у Мицури что-то ёкнуло внутри. Кто-то при ней (или рядом, не вспомнить уже) однажды сказал, будто Ренгоку-сан бывает слишком шумный и подчёркнуто бодрый. А вот ей казалось, что в этом и заключалась особая харизма, иначе почему его так любили даже полные профаны в истории. — Ну вот, наконец-то вы улыбаетесь! Так вам идёт намного больше!       У неё вспыхнули щёки, и отнюдь не из-за острой начинки.       Онигири был такой вкусный, что прямо таял во рту. Мицури, настроение которой стремительно улучшалось с каждым кусочком, вслух и вдохновенно отдавала должное кулинарным способностям Сенджуро-куна, а Кёджуро-сан, полушутя-полусерьёзно сетовал, что эти самые способности когда-нибудь обеспечат ему внушительное брюшко.       И она невольно смеялась звонче, снова оставляя в уголках глаз сероватые росчерки туши.       Иногда каждому отчаявшемуся человеку нужно лишь немного поддержки.