Я — Драко Люциус Малфой

      11 января.       Мне ужасно плохо. К этому нечего добавить.       12 января.       Сегодня она посмотрела на меня, как на ничтожество. Лучше бы не смотрела совсем, как вчера. Решила исполнить свою угрозу? А главное, за что?       Я ничего не сделал, просто мимо проходил? Да что с ней такое? Зло срывает? Ну, назвал я мамашу Поттера «грязнокровой». Это разве не так? Я точно знаю — отец говорил — что Поттер был женат на грязнокровке. Смысл от формулировки не меняется! Блин.       Грейнджер я не трогал. Так какого хрена? Этот взгляд хуже казни. Не верю, что я это заслужил. Пытался же ей объяснить. Да она просто…       Ей просто наплевать на меня. Как я раньше не понял? Ей просто наплевать! Я для неё никто. Слизеринец, который ненавидит грязнокровок.       Да блин! Это не так! Ненависть — это какая-то активная форма. Ну, не считаю я их достойными волшебниками. И что? Она теперь всегда будет так на меня смотреть? Это нечестно. Ужасно больно.       16 января.       Не думал я, что Грейнджер может быть такой. Решила наказать меня? Ладно. Ладно! Попробуй! Интересно, что у тебя получится. Я в долгу не останусь. Думаешь, можешь так смотреть на меня? Как на грязь? Мало того, что эти два придурка с ней не разговаривают, она и со мной решила в войну вступить! Не дура ли? Думает, сможет со мной тягаться? Ну-ну! Посмотрим!       Блин! Как она меня злит! Да только проблема не в том, что она делает, и как она смотрит. Меня злит не это. Хуже всего то, что Грейнджер на самом деле не такая. Она ведь другая — добрая, умная, искренняя. А эти попытки казаться бездушной гадиной, делают её такой… неприятной. Такой… ненастоящей. Как будто что-то в неё вселилось и не хочет выходить.       На трансфигурации проходим анимагов. Макгонагалл сама анимаг, конечно, она очень интересно об этом рассказывает. Но вряд ли я когда-нибудь рискну попытаться искать свою анимагическую форму.       — Волшебник не может выбрать, в кого превращаться, — говорила Макгонагалл. — Его анимагическая форма полностью соответствует характеру, сути. Многие волшебники, перевоплотившись, очень сильно об этом жалели и потом никогда не использовали свою анимагическую форму. Не каждому захочется превратиться в таракана, червя или рыбу.       — Что плохого в том, чтобы превратиться в рыбу? — выпалила Грейнджер. — Это же очень полезное свойство, уметь плавать под водой.       — Вы правы, мисс Грейнджер. Но если маг к такому оказывается не готов, может элементарно задохнуться, оказавшись на суше во время превращения.       — И правда! — выдохнула Грейнджер.       — Итак. Первоначальная трансфигурация в животное довольно сложный и длительный процесс…       Я поднял руку. Не давал мне покоя вопрос.       — Да, мистер Малфой?       — Профессор, а вы знаете таких анимагов, которые отказались от превращения?       Она взглянула на меня поверх очков.       — Такие вещи, мистер Малфой, не принято обсуждать. Если волшебник решил не пользоваться своей анимагической формой, значит у него есть на то веские основания.       — Наверняка Поттер превратится в пучеглазую лягушку, — ухмыльнулся я. Весь Слизерин захохотал, а Макгонагалл возмущённо, но в то же время иронично, ухмыльнулась.       — Это невозможно знать заранее… — начала она.       — А Уизли, точно и есть рыжий жмыр Грейнджер, — засмеялась Пэнси. Мы тоже засмеялись.       — Да ты офигела! — возмутился Уизли.       — Ты станешь мопсом! — тут же деловито произнесла Грейнджер. — А ты, Малфой, слизняком!       Ладно. Допустим, сам спровоцировал. Но я — слизняк?! Что-то скользкое и неповоротливое, совершенно тупое — это я?! Ляпнула, что попало! Даже не смешно.       — У тебя с фантазией плохо, Грейнджер, — усмехнулся я.       И началось! Все принялись предполагать, кто кем мог бы быть. Сложилось впечатление, что мне больше всех досталось. Меня и крысой назвали, и червём, и пауком, и козлом. Короче собирали всё самое неприглядное. А она разорялась громче всех, придумывая анимагические формы: для Грега — баран, для Крэбба — свинья, для Забини — тушканчик. Но когда я в итоге назвал Грейнджер «пуделихой», надо было видеть её лицо. Она наконец потеряла дар речи, а хохотали все, даже Поттер и Уизли с трудом сдерживались.       Макгонагалл почему-то растерялась сначала, хотя казалось бы — такой опытный профессор. Она пыталась нас перекричать, а в это время я уже успел окрестить Финнигана жуком пожарником, Томаса — богомолом, Уизли — петухом. Больше всех повезло Парвати Патил — ничего лучше гиены не придумал. Надо было видеть её возмущённую морду!       — Минус тридцать очков, Слизерин! — в итоге выпалила Макгонагалл. — За срыв урока.       Мы загудели, да было уже поздно.       Какого Грейнджер вообще полезла? Остроумие — не её конёк. Не трогала бы меня, и я бы её не трогал! Заступалась за своих дружков, в итоге только хуже сделала.       Короче. Я решил пустить всё на самотёк. Я больше не буду ходить за ней, просить прощения, объяснять. Не понимает меня? Да и наплевать. Всё равно между нами ничего не может быть, ни дружбы, ни тем более…       Предательское туловище. Мне стоит только подумать о том, что между мной и Грейнджер могло быть что-то большее, сразу вспыхиваю, как факел. Всё тело жаром обдаёт, и ничего уже не соображаю. Передо мной только её огромные глаза, улыбка.       Почему не могу никак успокоиться? Очевидно же, что всё без толку. Блин. А её губы. Такие мягкие, тёплые. Просто разрывает всё внутри на части! Лучше бы я никогда не касался её губ, никогда не чувствовал её так близко. Надежды нет. Нужно забыть. Да только я не хочу забывать, вот в чём проблема.       Интересно, это теперь навсегда? Мы с ней так и будем скандалить на каждом уроке? Нет. Я не буду первый начинать! Но если она спровоцирует, я молчать не стану. Не дождётся!       26 января.       Игру Когтеврана и Гриффиндора назначили на начало февраля. Говорят, у Поттера новая метла — «Молния». Это очень крутая метла. Значит Макгонагалл ему её вернула. Теперь он наверняка помирится с Грейнджер. Блин.       А какое мне дело?! Пусть хоть замуж за него выйдет!       Фу, блин! Самая мерзкая идея из всех возможных. Сейчас стошнит. Кстати, после той Трансфигурации, она перестала смотреть презрительно. Опять делает вид, что меня не существует. И я теперь не совсем понимаю, что хуже.       1 февраля.       Это мучение. Нет, это даже не мучение. Это какое-то убийство самого себя. Почему не могу просто выкинуть из головы эту девчонку. За что мне это наказание? Она, словно тень, преследует повсюду. Никуда не деться из этого замкнутого круга. Уже никуда не спрятаться, потому что она стала мне сниться. Что может быть хуже? Я не могу даже здесь от неё укрыться.       Я смотрел на синее озеро, стоя на «Мосту влюблённых» в Анси. Мне никогда не снилось это место, и вдруг отчего-то приснилось. Я почувствовал, что безумно хочу повернуться. Это желание было таким непреодолимым, что стало страшно. Я повернул голову вправо и увидел скользящую по перилам моста маленькую руку. Прошёлся взглядом по этой руке и почувствовал, как сжимается сердце, как весь воздух уходит из лёгких, я задыхаюсь от того, что вижу её. Она идёт медленно, плавно, как будто сквозь воду. Такая красивая, с лёгкой улыбкой на лице. В том самом белом летнем платье. Оно колышется на ветру, чуть обнажая её ноги, обнимая её талию широким поясом. Её кудри разлетаются, мечутся то в одну сторону, то в другую, а глаза сияют счастьем.       И я снова смотрю на её маленькую ладонь, когда она медленно становится всё ближе и ближе. И вдруг, осторожно касается моих пальцев, лежащих на перилах, проскальзывает к плечу. Грейнджер смотрит мне в глаза, и я чувствую, как мурашки проносятся по всему телу, когда она исчезает за моей спиной, а её маленькие пальчики касаются моей спины, поднимаются чуть выше, лишь мимолётно касаясь шеи, а потом по другому плечу быстро соскальзывают вниз, снова оказываясь на перилах.       Я не могу пошевелиться, лишь смотреть ей вслед, а она оборачивается, улыбается и уходит медленно-медленно, как будто вот-вот замрёт совсем. Я хочу остановить её, взять за руку и не могу сдвинуться с места, словно прирос к этим дурацким перилам.       И я шепчу:       — Подожди. Стой.       А она отворачивается и идёт дальше. Грейнджер уходит, и моё сердце разрывается от отчаяния.       — Грейнджер, остановись, — с усилием шепчу я. Хочу крикнуть, но не могу.       Она снова оборачивается, только больше не улыбается. Она грустная, а по щеке скатывается слезинка.       — Пожалуйста, остановись! — умоляю я. Но она уходит. Я больше не вижу её лица, только развевающиеся на ветру кудри.       — Стой! — кричу я.       Но голоса не слышно, я только чувствую, как движутся губы.       — Грейнджер! — кричу я.       Но она всё дальше. И я понимаю, что теряю её. Навсегда теряю, и ничего больнее не испытывал в своей жизни. Ненавижу себя. Хочу что-то сделать, снова зову её, снова и снова, пока из груди не вырывается стон:       — Гермиона!       Ком сдавливает горло. Чувствую удар в плечо. Довольно сильный удар.       Вскочил. Почувствовал, что лицо мокрое, и только потом перепуганные глаза Гойла.       — Малфой, ты чего? — процедил он. — Ты хоть представляешь, что делаешь?       — Ты больной, Грег? — сквозь зубы засвистел я, понимая, что всё ещё ночь. — Как я могу во сне что-то соображать?       Гойл обернулся, подошёл к кровати Винса, проверил, спит ли он, потом быстро вернулся, сел на мою кровать рядом, я даже отпрянул от неожиданности.       — Ты звал Грейнджер, придурок! — с ужасом зашипел он, а его не такие уж и большие глаза стали просто огромными. — Сначала шептал: «Грейнджер, Грейнджер!», а потом как заорёшь: «Гермиона!»       Меня затрясло. Представляю, что испытал Грег, и его взгляд это подтверждал.       — Тебе показалось! — выпалил я. — Не мог я её звать…       — Это она, да? Ты влюблён в Грейнджер?! — словно самому себе не веря, шипел он. — Иначе, как бы ты мог её по имени назвать? Блин, Драко, это очень плохо…       — Это бред! — бросил я. — Это полный бред!       Я попытался выбраться из кровати, но Гойл схватил меня за плечи и так тряхнул, чуть голова не отлетела.       — Скажи мне правду! — потребовал он. — Я тебе друг или нет?       — Отвали, Гойл! — прорычал я. — Это всего лишь сон! Мало ли, что приснится!       — А что тебе снилось? — с интересом спросил он.       Образы поплыли перед глазами. Мост. Озеро. Белое платье. Это было так красиво, но так больно, что захотелось завыть в голос.       Я тряхнул головой.       — Не помню, Грег. Я не помню.       — Правда не помнишь? Или ты мне не доверяешь? — подозрительно спросил он. — Ты пойми. Я — твой настоящий друг! А ты — мой! Винс, он нормальный, но я уже убедился, что он может лишнего сболтнуть. Я не такой, Драко. Твоя тайна — моя тайна. И знаешь… я понимаю, почему ты такой скрытный. Я бы тоже такое скрывал. Но блин…       Я смотрел на него, и казалось, что Грег и правда самый близкий для меня человек. Почему-то так хотелось довериться ему, рассказать всё. Я уверен, мне стало бы легче. Да только потом я всё время жил бы в страхе, что он может кому-то выдать мою тайну, случайно или в ссоре, не знаю. Я не мог себя преодолеть.       — Я доверяю тебе, — тихо ответил я. — Правда доверяю. Просто я такой человек, понимаешь? Не привык я… делиться. Неважно чем.       Тут я подумал о гиппогрифе. Я ведь никому не сказал, как на самом деле отношусь к его казни. Ком застрял в горле. У меня полно секретов, и все они только мои. Так надёжнее.       — Ладно, — с досадой вздохнул он. — Я понимаю, почему ты скрываешь. Плевать, можешь даже сказать, что ты не влюблён в грязнокровку, я всё равно не поверю. Можешь мне соврать. Я всё равно никому не скажу. Не хочу, чтобы над тобой весь факультет потешался. Я знаю, как это, когда любишь и ничего не можешь с этим сделать.       Не верил своим ушам. Грег всегда мне казался туповатым, немного неуклюжим и простым до безобразия. А сейчас я увидел его совсем другим и почувствовал себя таким счастливым!       — Спасибо, Грег, — шепнул я. — Ты настоящий друг.       Он смущённо ухмыльнулся, опустил глаза.       — Ты всегда можешь на меня положиться, — кивнул он и отправился к своей кровати.       — И ты на меня, — ответил я.       Он махнул рукой на прощание и завалился спать.       Я с трудом дышал. Лежал, уставившись в балдахин, а в голове была какая-то каша. Единственное, что я хорошо осознавал — радость от того, что проснулся Грег, а не Винс. Тот бы точно меня не понял, я уверен.       Этот сон, что-то самое прекрасное, но и самое ужасное из того, что со мной происходило. Ведь я уже решил, что буду бороться со своими чувствами, сделаю всё, чтобы забыть Грейнджер, вернуться к тому, что мы были и остаёмся чужими. Навсегда. Но… после этого сна я вдруг понял, что это невозможно. Совсем невозможно. Я не могу её потерять. Не хочу, несмотря на запреты, волю отца и матери. Знаю, она обижена. Грейнджер, возможно, по-настоящему меня презирает. Да только чувства, их же так просто не выкинешь. Не знаю, что должно случиться, чтобы я перестал её ждать.       4 февраля.       Мне всё чаще кажется, что мои воспоминания — это сны. Я смотрю на её равнодушие и не верю, что между нами что-то было. Тот поцелуй перед матчем становится всё размытее. Я не помню тех ощущений, осталось только чувство сожаления, что это никогда не повторится. Это было так классно, ни с чем несравнимо, сердце замирает, когда об этом думаю.       Изо дня в день видя, насколько я ей безразличен, испытываю тянущую обиду. Ну почему она так со мной? Ведь не могла же она рискнуть всем, чтобы спасти меня, если бы не испытывала ко мне настоящих чувств. Неужели всё прошло? И я всего одним словом смог сделать так, что она больше…       Я сам себя обманываю. Она никогда меня не любила. И эти взгляды, разговоры совершенно ничего не значили. Может быть, я был для неё другом, может, нравился ей. А теперь, когда она обиделась, всё прошло?       Когда кончится это мучение?       6 февраля.       Ненавижу! Ненавижу этого очкастого урода! Да как он посмел?!       Надо выдохнуть.       Нет! Я не могу выдохнуть! Я видел их в Запретном лесу, издалека. Но этого хватит, чтобы на всю жизнь запомнить эту мерзкую картину.       Грейнджер и Поттер вышли из хижины лесничего. Они были вдвоём, не знаю, где они потеряли своего убогого рыжего дружка. Шли рядом, разговаривали, она ему объясняла что-то, Поттер молча слушал, кивал, а она была какая-то взволнованная, размахивала руками. Потом Грейнджер резко остановилась, замолчала. Поттер повернулся к ней и взял за руку.       У меня в груди, будто взорвалось что-то. Не мог взгляда отвести от этой душераздирающей сцены. Он говорил ей что-то, держа за руку. А мне хотелось сорваться с места и запустить в него парализующим проклятьем.       Грейнджер вдруг бросилась ему на шею.       Всё. Меня будто кипятком ошпарило. Он обхватил её талию руками. Своими мерзкими ручонками! Поттер — тварь! Мою девчонку! Блин! Плевать, что не мою! Всё равно. Я это не спущу ему с рук, ни за что!       А она! Да как она могла? То есть… то у неё я, то Поттер?!       Вот же хрень полная. Она ведь не помнит того, что было. Не помнит ни меня, ни своих чувств, ни страха, ни слёз, ни объятий, ни поцелуя. Да как же можно так жить?! Это колдовство изменило мою жизнь. Только я не могу определиться, рад я этому или жалею.       Сегодня, когда увидел их вдвоём, кажется, пожалел. А сейчас снова не жалею. Я путаюсь в своих чувствах. Но точно знаю только одно, что Поттер за всё мне ответит. За то, что украл её у меня. Я знаю, что сделаю. Этот матч он надолго запомнит, мало не покажется!