Сентябрь. 1888 год. Княжество Драгнил.
Да ебись оно всё конём. Люси швырнула на пол книги, ранее аккуратно сложенные на письменном столе — те самые, которые она планировала изучить после прогулки в саду, чтобы иметь в голове более-менее чёткую картину происходящего насчёт Общества Благородных Дам. Руки дрожали, а разъярённый взгляд выискивал в комнате, за что бы зацепиться. Но прошло мгновение, и злость легко сменилась горечью. По щекам — и без того красным — бежали слёзы, а с губ сорвался хрип. Люси рухнула наземь как-то неожиданно-предсказуемо, не в силах вынести ещё хоть секунду. Сердце разрывалось, голова болела неистово, а тело требовало истерики.Вот только… Если Люси заплачет… Утрет ли ей кто-то слёзы?
Пальцы рефлекторно потянулись к лицу, силой размазывая тихий ужас рукавом вроде бы нарядного платья. Хартфилия, поддавшись слишком легко собственным эмоциям, давилась, кашляла, плакала и выла от разрывающего — переполняющего её и разбивающего остатки души в ничто — чувства. Ведь этот мир… Это тело… Этот дом. Всё отторгает меня. Гонит прочь. Будет ли когда-то у Люси местечко — пусть даже маленькое, хилое и всеми забытое — где она, наконец, сможет заплакать от счастья? Девушка согнулась пополам, выпуская изнутри копившиеся слишком долго боль и сожаления. Она сжимала пальцами грудки помятого белого платья, невольно срывая кружева и цветы-украшения. Маленькие жемчужины, с треском слетев с корсета, одна за другой отпрыгнули на ковер, спрятавшись под юбками пышного платья. Люси хныкала, опускала голову к ковру и плакала так сильно, что челюсть сводило судорогой. Она забыла о причёске, украшениях и дорогом платье. И о том, что её могут услышать. Однако в комнате стояла гробовая тишина, прерываемая тихими мольбами-просьбами о скорой смерти.Ведь процент общей заёбанности от этого мира и его правил превысил допустимый максимум.
Люси не справлялась. У Люси ещё были силы — где-то там, в ошмётках раскромсанной души — но ей больше не хотелось пытаться выжить там, где у самого старта отбирают эту возможность. Люси хотела тишины и спокойствия, возможно, трогательной романтической истории и укромного поместья на окраине графства Хартфилия, где единственной проблемой была бы поездка за хлебом в соседнюю деревню. Но что в итоге? Третьесортная третьесортность? Разваливающиеся стратегии и фееричное фиаско? Или женишок с приколом, явно плюющий на всё и вся кроме себя? Разве простое счастье… Разве это слишком много для такой, как Анна-Люси? Это ведь не рыцарь в сияющих латах на белом коне и не полцарства! Волосы спутались, разлетевшись по ковру, словно золотые лозы. Люси, игнорируя боль в висках и заливающие лицо слезы, кусала губы и дрожала. Жмурилась лишь бы не видеть этого чёртового окна; не поднимала головы, чтобы не встретиться с ненавистными покоями; затыкала руками уши, лишь бы не слышать аккуратный стук в дверь и непривычно серьёзный голос Нацу с просьбой зайти.Не слышать. Не видеть. Не чувствовать.
— Не входи.Забыть. Вычеркнуть. Похоронить внутри себя.
— Не входи-и… Дверь скрипнула. Люси, скрутившись пополам на полу, нашептывала одно-единственное «не входи», игнорируя голос вошедшего Нацу и его вопрос о самочувствии. Драгнил тихо закрыл за собой дверь, но дальше порога не двинулся. Его привычная уверенность и присущая характеру хитрость в миг куда-то улетучились, сменившись чуждым пониманием. В комнате по-прежнему стояла тишина — на этот раз тревожная, напрягающая. — Я хотел поговорить. — О чём? Голос Люси дрожал, но звучал громко и уверенно. Она по-прежнему сидела на полу, шмыгала носом, но в этот раз держала спину ровно. Скрывала слёзы и обкусанные до крови губы за маской равнодушия, будто бы Нацу — не тот человек, который с лёгкостью способен уличить её в обмане. Хартфилия с трудом дышала, через раз клонясь в стороны из-за головокружения и легкой тошноты. Ну, а Нацу… Стоял около двери. Вероятно, наслаждался пейзажем за окном. И старался не перебивать, прекрасно зная, что чувствует Люси прямо сейчас, и предвкушая первый недосемейный конфликт. Драгнил был спокоен, впрочем… Как и всегда. Это и добивало окончательно, ведь Люси чувствовала в этом спокойствии ничто иное, как безразличие. — О том, что весь особняк меня считает чуть ли не извергом? Или о том, что Ваша экономка оказалась права? Ведь я уж точно не гожусь Вам в жёны, Милорд. Девушка утёрла слёзы рукавом, плюя на манеры и какие-то там вычурные правила поведения. Она с трудом поднялась, пошатываясь от непривычки; расправила платье, перекинула на спину спутавшиеся волосы. Люси держалась стойко — даже для самой себя в момент, когда, казалось, это её разбитое корыто ни залатать, ни перекрасить. Обида рвалась наружу. Было больно и противно. Было мерзко и тошно от того, что Люси всё ещё была здесь и всё ещё пыталась корчить сильную, когда по факту от этой самой сильной остались лишь громкие и пафосные речи. Да и для кого? Для первого советника, не брезгующего ломать людей чужими руками? — У меня только один вопрос: за что? Разве я заслужила такое? Я понимаю, что для того, чтобы выжить в первой аристократической линии одного лишь этикета не хватит, но я… Я не хочу такого. А вы… Появившаяся из ниоткуда смелость — а может, и вовсе претензия — пульсировала в кончиках пальцев. Люси, кинув презренный взгляд через плечо, нахмурилась, едва ли не сплёвывая следующую фразу, лишённую всякого уважения и манерности: — Ты даже не вступился за меня. Тогда я и вовсе не понимаю, какие у нас отношения. И… Чего ты добивался в саду. Нацу ничего не ответил. По-прежнему стоял около двери и скучающее водил взглядом от занавесей, хрупкой фигурки Люси, резко воспылавшей бунтарством, до осеннего пейзажа и затянувшегося неба за окном. Его лицо не дрогнуло, оставаясь безразлично-холодным, но… Было что-то такое — ядовитое и вынуждающее лишний раз цокнуть — отчего Люси промолчала, боясь сказать что-то не к месту. Смирение ли? Или же принятие того факта, что вот она — Анна-Люси во всей красе, лишенная былых учтивости и притворства. Та самая, которую сама Люси боялась обличить перед кем-то вроде первого советника. И которую всё же выпустила наружу. Как бы описать сие прекрасное чувство, которое томилось внутри Хартфилии весь этот задушевный философский монолог? Использованность — вау. Ну конечно! Галантность на пару с джентельменской удачей, приправленные ложными надеждами о какой-то там взаимности. Если бы Нацу хоть что-то чувствовал кроме грёбаного долга быть этаким публично-идеальным мужем-аристократом из первой линии, то он бы защитил Люси, когда ту опустила ниже плинтуса экономка дома Драгнил. Довела до слёз и побега, потому что хрупкое сердце на то и хрупкое, чтобы разбиться вдребезги после стольких испытаний. Поэтому да. Тогда, в саду, когда Хартфилия решила нырнуть в омут любви с головой, ею всего лишь воспользовались. Запудрили мозг и накормили от пуза всякими «утю-тю-тю», когда в реальности тянущаяся за поцелуем доверчивая Анна-Люси вызывала в голове первого советника лишь смех. Верно? Тебе ведь было смешно? — Ваша Светлость, покиньте мои покои. Прошу Вас. Я не хочу видеться до свадьбы. Девушка повернулась к нему спиной и подняла голову — лучше пусть видит, как она с гордостью принимает свое поражение, нежели ту самую слабость, о которой Хартфилия всё заикалась и заикалась, да только сделать ничего не могла. Слезы жгли глаза неистово, а губы дрожали, едва как выговаривая те слова. Люси спотыкалась. Раз за разом спотыкалась, падала, сплёвывала кровь, поднималась и шла дальше. Поэтому она не стала изменять традициям, обременяя себя на вечное спотыкание и вечное «сглатывание» всего того, что болело внутри. Люси понимала Нацу с точки зрения логики, но не принимала эту жесткую правду сердцем. Ведь буквально за несколько мгновений до встречи с Кьёкой внутри Хартфилии зацвело трепетное, болезненное чувство, которое сразу же втоптали в землю. То, что она хотела лелеять и дальше, пронося эту душевную теплоту и ласку через весь брак. И то, что так быстро потеряла, будто песок, просочившийся сквозь пальцы. Головой Люси понимала, что в произошедшем виновата она сама и её сахарные идеалы, да вот только… Если бы она полагалась только на голову, сейчас бы не было так больно. Обидно, жутко, будто всю её целиком окунули в чан с кипятком. Неспешные шаги за спиной настигли внезапно. — Причина, по которой я не помог тебе, не в том, что я не хотел, а в том, что в дальнейшем я не всегда смогу быть рядом. Ты должна быть сильной, Люси. И лучше уж так, чем… Видеть тебя, сломленную обезумевшим стадом. Его рука — теплая и большая — коснулась вздрогнувшего плеча. Люси не обернулась и даже не хотела подавать виду того, что слушает. Она сжимала губы, злостно перебирала пальцами складки юбки и кривила душой. Врала самой себе. Вот она — правда — в этом нет сомнений. Нацу — холодный прагматик, просчитывающий несколько ходов наперед и прямо сейчас в его словах была доля здравого смысла. Там — в Обществе, где укоренился принцип «или ты, или тебя» подобный казус обернулся бы катастрофой. Здесь же, в стенах без недели собственного дома, Люси не страшно потерять свое благородное лицо, ведь что могут сделать слуги кроме как запустить бомбу замедленного действия в виде насмешек и неуважения? Загвоздка в том, что слуг можно уволить, а аристократов хрен за пояс заткнешь. И с точки зрения логики, умысел Нацу вполне понятен, да вот только… — Мне от этого не легче. — Я знаю. Прости за это. Было ли это сожалением с его стороны? Ведь если бы не сожалел, не пришел бы. Не извинился бы. Хартфилия не знала, чему можно верить во вторую очередь и не знала, можно ли довериться Нацу в первую. Всё казалось слишком сложным и запутанным, да вот только распутывать не хотелось от слова совсем. Ситуация, бесспорно, из ряда вон выходящая и прямо сейчас первый шаг на встречу сделал никто иной как Нацу. Было ли это искренне? Или же за любой его затеей стоило искать подвох? В голосе Драгнила не было изъянов: уверенный, тихий и, хотелось верить, что честный — вот каким могла бы описать его наивная сторона Люси, желающая отбросить все те «но», о которых думала по дороге сюда. Готова ли она отбросить рациональность? Готова ли пожертвовать всем своим естеством, чтобы снова оказаться у разбитого корыта? Готова ли она пойти на поводу у чувств, или же проще держать их в узде всю оставшуюся жизнь? Его рука мягко скользнула к её податливой ладони, подхватывая и сжимая совсем не крепко. Люси дрогнула всего на секунду, почувствовав, как его голова с тяжестью опустилась на её плечо, но упёрто держала марку уверенности и непоколебимости. А зачем? Для чего, Люси? Для чего? Хартфилия по-прежнему боялась обернуться, но отчего-то позволила такую вольность. В чем же причина? В пылу собственных чувств от внезапной близости? В теплоте рук, касающихся её или же в приятной тяжести на плече? А может в том как растрепанные волосы щекотали ключицу и щёки? Почему ты отводишь взгляд, Люси? Почему закусываешь до крови губы и боишься ответить? — Знаешь, почему гончие дома Драгнил настолько востребованы среди аристократов высшего сословия? Зачем? — Потому что это прямая специализация дома Драгнил? Зачем, Люси? — Нет. Люси не понимала, какова суть разговора ни о чём, резко перекочевавшего от темы выживания в высшем обществе до дрессировки каких-то там собак. Хотя её мало волновала тема беседы, потому что прямо сейчас она старалась справиться с собственной дилеммой. Нацу, по-прежнему держащий её за руку и опустивший голову на плечо, казался… Другим. Настолько другим, что порой Хартфилия порывалась спросить, какой же он… Настоящий. Воспоминания о поцелуе внезапно ударили в голову. Во рту заиграло иное послевкусие, поэтому Люси поспешила отмахнуться от этого внутреннего противоречия с какой-то дикой, необузданной брезгливостью. Нацу каждый раз вводил её в недоумение. Каждую встречу Хартфилии приходилось сжимать булки в надежде, что в этот раз она точно будет знать, чего от него ожидать… Но в реальности понять, что же у Нацу фон Игнии Драгнила творится в голове задачка с трёмя звёздочками. И проблема вовсе не в вопросе о собаках или размышлениях о том, схерали каждый сезон императорская охота проводится исключительно на угодьях княжества. Проблема не в том, что прямо сейчас Нацу казался (или пытался казаться) максимально откровенным. Проблема в том, что Люси попросту запуталась. Она не знала, чему верить и что делать дальше. Не знала, стоит ли позволять ему стоять вот так — непозволительно близко. Не знала можно ли доверчиво развесить уши и искать ответы в его чересчур спокойном голосе, в котором, казалось, впервые не было подвоха. Впервые Нацу казался настолько другим, что Люси уверенно могла предположить, что прямо сейчас он настоящий. Вероятно, сломленный прошлым и ныне живущий какой-то безумной амбицией — подстать характеру первого советника. — Если я хочу, чтобы собака погналась за добычей по команде, а не по своему или чьему-либо хотению, я должен её этому обучить. Проще всего купить взбаламученную псину и надеяться на то, что по первому свисту она принесёт тушу зайца. Простая аналогия, в очередной раз доказывающая, что всё происходящее в особняке не более чем путь бойца. Чёртов задрот. Этакая школа выживания, в которой Люси допускает ошибки, спотыкается о грабли и падает-падает-падает, чтобы по окончанию обучения выйти достойной аристократкой, в чьих возможностях дать отпор более влиятельным противникам. Умозаключение-то правильное, вот только на душе паршиво. И причину этого сложно отыскать во всей этой суматохе в голове. Нацу позиционирует себя как наставник, желающий, чтобы его ученик самостоятельно проходил все круги ада, набивал шишки и делал выводы. Он принимал сторону нейтралитета, чтобы дать возможность Люси самой найти выход, этим же желанием аргументировал полную свободу действий в особняке. Вот она — правда. Истинное отношение Драгнила и объяснение его вскользь брошенного «я не всегда смогу быть рядом». — Я хочу, чтобы ты стала лучшей. И если цена этому твоё отчуждение, то я готов её заплатить. Он сильнее сжал её пальцы, а в его голосе была ощутима едва уловимая злость. А может и вовсе… обреченность. В груди стало как-то колко, даже больно. Люси, глотнув воздуха совсем немного, чтобы надышаться, но достаточно, чтобы не умереть от внезапно напавшего на неё жара, позволила себе хныкнуть в голос. Ведь прямо сейчас — чёрт, да — Нацу был настоящим. — Можешь ненавидеть меня. А я хочу. И эта его истинная натура пугала. В эту отвратительную правду не хотелось верить, но руки не поднимались, чтобы попросту заткнуть уши. — Но ты мне нужна, Люси. Я, правда, хочу. Так говорят только те, кто готов идти по головам ради своей цели. Так говорят только те, кто воспринимает всех вокруг исключительно в качестве инструментов для достижения желаемого. Так говорят только те, кому нечего терять, и чей единственный смысл, питающий душу и вынуждающий вставать по утрам — амбиция. Жестокая, просто отвратительная и до ужаса неправильная. Та самая амбиция, которой дышит Нацу фон Игния Драгнил, и в достижении которой именно Люси отыгрывает роль орудия. — Я сожалею. Слёзы больше не обжигали щеки. А руки, сжимающие её, не грели. Я правда всем сердцем хочу тебя ненавидеть.Что же тогда правильно?
***
Октябрь. 1888 год. Столица Империи Фиор, Крокус. Императорский дворец.
Дворец встретил Гажила привычно холодно. Редфокс, будучи едва ли не постоянным жильцом этих огромных стен, всем сердцем не любил аудиенции сам-на-сам, пусть и привык к подобного рода давлению. Мужчина сохранял хладнокровие, подступаясь к огромным дубовым дверям, ведущим прямиком в тронный зал. Захваченные с собой бумаги и некоторые документы повышенного грифа секретности громко шуршали в ладонях, поспевая за ритмом скорого шага. Эхо, отбивающееся от стен, нагнетало и утомляло неистово, равно как и мысль о том, что сегодняшнюю ночь Гажил вряд ли проведёт в своей постели. Стоящие впереди стражники заранее отдали честь и расступились. Канцлер, остановившись около дверей, послушно ждал, когда его визит официально огласят. Время — точнее, секунды — тянулись вечностью, из-за чего Редфокс спешно оглядел коридор, попутно присматриваясь к пока ещё спокойному пейзажу за окном. Закат — искренне нелюбимая пора дня для Гажила — постепенно окрашивал небо тёмными, но тёплыми красками, погружая империю в красно-розовые объятия вдогонку бушующему ветру. С губ сорвался противный цокот: прошло больше минуты, как он стоял у порога и ждал своей очереди.Ожидание. Вот он — злейший враг любого делового человека. И злейший из злейших персонально для Гажила Пантерра Редфокса, не умеющего ждать априори.
— Ваша Светлость… Двери открылись раздражающе медленно, стражники опустили головы, пропустив вперед, а принц даже не соизволил обернуться. Отсчитав про себя пятнадцать шагов по красному ковру и ещё пять по ступеням вверх к трону, Гажил остановился. Чётко и слажено достал бумаги, тут же находя главного героя сегодняшней сводки событий. Откашлялся, невзначай бросил взгляд в сторону штандарта с красной розой над троном и снова вернулся к бумагам и одинокой фигуре принца около окна. Будущий правитель стоял спиной к Канцлеру, демонстрируя полное равнодушие к происходящей рутине — а это она и была, так как ежедневный отчет — главная и ключевая обязанность правой руки обладателя короны. Гажил, мысленно смирившись с участью остаться без приветствия, набрал побольше воздуха в легкие и принялся зачитывать с трудом сложенную до кучи информацию. — Парламент беспокоится, Ваше Высочество. К тому же, сегодня утром глава Общества Благородных дам подала запрос насчёт одной кандидатки… — Что-то серьёзное? Принц, стоящий около окна, бережно и ласково поглаживал кота за ухом. Животное, устроившееся в руках будущего правителя, мурлыкало и тянулось за мягкими пальцами хозяина, блаженно прикрывая хитрые глазки. Его хвост плавно двигался, порой крутился, а мордочка тёрлась о камзол, будто бы намекая на добавку ласк. На лице правителя застыла мягкая улыбка — впрочем, это стало его персональным бременем, как и тяжесть короны на голове. Улыбаться и воодушевлять граждан пылкими речами, твёрдо стоя около трона — основная задача любого правителя, и он с ней справлялся вполне складно.Если говорить об аспекте облицовки.
— Нет, не стоит Вашего внимания. Если вкратце, первый советник берёт в супруги женщину из дома Хартфилия. Ничем не примечательная леди. — Хартфилия? Графство? — Да, Ваше Высочество. Принц, проведя пальцем по макушке кота, призадумался. Свет уходящего солнца обрамлял его лицо и щекотал кожу остатками тепла, добавляя некого шарма к шаблонно-предсказуемой красе. Он хмыкнул, задумчиво склонив голову в сторону. Взгляд невольно зацепился за несущего копьё стражника, идущего на смену поста. Суждение само по себе вырвалось наружу, стоило заметить, как стражник слишком вольно вышагивал по открытому лабиринту укрепления дворца. — Если бы она была непримечательной, глава Общества не подала бы запрос. — Я предполагаю, что Леди Лейтис чувствует вероятность перевыборов. Сам статус супруги первого советника внушает определенные сомнения насчёт «непримечательности». В голове Гажила тут же всплыла картинка вчерашнего вечера, когда он сам упорно изучал биографию этой Анны-Люси из дома Хартфилия. За её «непримечательность» он ручается гербом собственного дома, да вот только будь с ней всё просто, этот мелкий провокатор не выбрал бы её в жены. Зубы непроизвольно заскрипели, захотелось резко сплюнуть застывшую на языке горечь. Если эта посредственная барышня займет место Леди Лейтис в Обществе Благородных Дам, проблем не избежать. Власть над теневым парламентом перекочует в руки пусть и неопытного, но довольно беспристрастного в плане выбора методов первого советника, и спусковой крючок будет утрачен на непозволительно долгий период. А это определенно не то, с чем бы хотелось иметь дело параллельно разборкам в основном парламенте. — Создаст ли эта непримечательная леди трудности, Канцлер Редфокс? Принц, кинувший взгляд через плечо, казался чересчур спокойным. Даже предвкушённым, впрочем, такова уж его роль. Кот в его руках мурлыкал и довольно тёрся об одежду. Гажил, проведя взглядом от кота до преспокойного лица принца, решил для себя, что… Ему так-то было наплевать на все эти попытки вникнуть во внутреннее устройство империи и суть кулуарных игр. Редфокс, засомневавшись на секунду, как же пресечь это любопытство на корню, постарался скрыть эту свою темную сторону, но все же спешно ответил: — Не думаю. Даже если что-то пойдет не по плану, уверен, я смогу предугадать любые её действия. — Даже если за ними будет стоять Князь Драгнил? — В этом случае — особенно. Принц подозрительно прищурился, оглядывая Гажила целиком, будто бы в его поведении был изъян и повод для сомнений. Князь Драгнил никогда не был проблемой, заслуживающей особого внимания — по крайней мере, об этом всегда твердил Гажил, когда принц интересовался, отчего Редфокс слишком легкомысленно относится к действиям первого советника. А зачем растрачивать силы на то, что априори читаешь, будто открытую книгу? Ведь именно таким всегда был Нацу и его весьма сложный, порой вспыльчивый, но по-прежнему предсказуемый нрав. То, с чем Гажил мирился долгое время и то, к чему нашёл свой собственный подход. Ничего серьёзного. Нацу — не та проблема, над которой стоит ломать голову или то, что стоит брать во внимание. Нацу — посредственность, которая ждёт команды, выжидая в стенах своего особняка, уж никак не гениальность, скрывающаяся в тени до сих пор. Так что ни он, ни его без пяти дней супруга не доставят проблем.Уж в этом Гажил уверен более чем.
Редфокс встряхнул бумаги, чтобы отвлечься от давящего взгляда будущего монарха, а после мысленно вернулся к устоявшемуся суждению. Дети не похожи на своих родителей. Ни Нацу на своего отца — бывшего первого советника, ни принц на слегшего императора. Никто из них не в силах превзойти родителя или хотя бы похвастаться подвигом-двумя.Потому что ни Нацу фон Игния Драгнил — альварезская шавка… Ни Джерар-Зигрейн Фиор Фернандес — фиорский недоумок.
Никто из них никогда не представлял, не представляет и не будет представлять потенциальной угрозы.
Джерар, хмыкнув почти незаметно, почти демонстративно, снова вернулся к коту и пейзажу за окном. С его лица не сходила улыбка, пусть это и казалось чем-то обыденным для «золотого мальчика», да вот только Гажил всё же насторожился. Обычно принц со всем сразу соглашался и не расспрашивал подолгу, делегируя всю полноту власти в руки более опытного, умелого и чутка жадного Редфокса. По своей (ну почти) прихоти, конечно же. Но в этот раз что-то изменилось. В этот раз Джерар не просто отмолчался, но и оставил за собой право подозрительной недосказанности. Плечи непроизвольно подскочили, отчего Канцлер поспешил собраться до кучи и попытаться «прощупать почву» своих сомнений. — Ваше Высочество? — Я просто задумался… — Позвольте поинтересоваться о чём же? — О том, насколько прозрачна вода в нашем пруду. Слуги говорят, она кристально чистая… Принц стоял полубоком, открывая вид на уходящее солнце, скрывающееся за башнями и стенами замка. Джерар, удерживая кота на руке, по-прежнему улыбался вслед солнечным лучам и будто бы нежился в последних тёплых касаниях. Его слова, впервые звучащие слишком двусмысленно, вынудили Гажила нахмуриться и обмозговывать сказанное минимум трижды. Да вот только Фернандесу, казалось, было не до Канцлера и каких-то там намёков. Его взгляд — целеустремлённый, полный уверенности и характерного для Джерара с ног до головы благородства — медленно опустился на пол, а после снова поднялся к настороженной фигуре Гажила, ищущего чёрную кошку в тёмной комнате. Зубы противно скрипнули, Редфокс сорвался. — Мне стоит искать иную трактовку Вашим словам, Ваше Высочество? В ответ лишь лёгкая улыбка, переросшая в секундное подобие усмешки — отнюдь не злой, скорее, горькой. — Герцог Редфокс… Как насчет того, чтобы пройти к пруду и проверить, насколько прозрачная там вода? — Зачем? Джерар, пожав плечами, скромно улыбнулся в ответ и спустился на одну ступеньку вниз. Имперская брошь на его камзоле забавно цокнула, отчего Гажил на секунду отвлекся. Бумаги в ладонях перестали нервировать, равно как и противный свет уходящего солнца, кое-как попадающего на лицо взвинченного герцога. Джерар остановился в метре от Канцлера, отчего спящего кота можно было рассмотреть во всей красе — животное удобно примостилось в руке, уткнувшись довольной мордой в изгиб локтя. Редфокс мысленно цокнул, но позицию не сдавал, ведь знал, с кем имел дело. И у кого здесь явное превосходство, несмотря на титулы и дарованную Короной власть. Голос Джерара — непринужденный и привычно добрый — коснулся высоких стен тронного зала, из-за чего прошло едва слышное эхо. Или в тот момент Гажил хотел верить, что отбивающийся конец сказанной в лёгкую фразы — эхо, а не его собственная фантазия, решившая невовремя сыграть злую шутку. — Потому что Вы наверняка уверены в том, что она мутная, Канцлер. Ведь сказанное кронпринцем надолго осело в сознании герцога Редфокса, будто бы предупреждение о том… Что не стоит быть таким легкомысленным.И о том, что речь шла вовсе не о воде в пруду.
***
Свадьба состоится через два дня.
Октябрь. 1888 год. Столица Империи Фиор, Крокус. Императорский дворец.
Каждое заседание парламента давалось Нацу с трудом. В особенности, когда роль ведущего на себя забирал — о Боги, очевидно — Гажил с его извечной манерой одним своим видом намекать на то, кто тут царь и бог, а кто просто пресмыкающиеся. Официальность мероприятия тоже вызывала ту ещё головную боль, отчего жутко хотелось сорвать со своего тела раздражающие броши, висюльки и якобы заслуги перед империей, стоящие ровным счетом ничего. Нацу замедлился, бросив нахмуренный взгляд в сторону второго этажа, отличный обзор на который как раз открывался с того коридора, где Драгнил решил провести время до отъезда домой в гордом одиночестве. Его внимание привлек Гажил и один из бестолковых министров — герцог Дреяр при полном параде. Взгляд — максимально равнодушный и раздражённый — коснулся их невероятного тандема, бурно обсуждающего итоги сбора. Будь Драгнил немного эмоциональнее (ну или моложе), он бы с радостью разрешил себе бросить парочку бранных словечек вдогонку, да вот только сейчас собственные принципы не позволили. Оставалось только цыкать и мысленно отдавать приказ палачу о снесении головы непутёвого Канцлера — и то, так глубоко в душе, что вряд ли о таком потайном желании кто-то узнает даже на смертном одре. Хотя, стоило бы сейчас подумать о Люси и о дальнейшем развитии их отношений. С таким-то букетом событий, Хартфилия, избегающая его общества третьи сутки подряд, успела стать персональным призраком из дома Драгнил, околачивающегося в собственной спальне, столовой или библиотеке. Вероятно, Нацу всё же поспешил с откровением, пусть и считал тот инцидент с Кьёкой идеальным поводом поговорить «по душам». По крайней мере, насколько понятие «по душам» в лице Князя Драгнила вообще возможно. Лорд, остановившись между небольшими колоннами, всё ещё смотрел в сторону удаляющихся Канцлера и министра, однако интерес давно улетучился, ухватившись за кое-что весьма… Настораживающее. Шуршание за спиной. Чьё-то сиплое дыхание. Тихий звон ножен от меча, ударяющихся о каменные стены замка.Преследователи.
Рука моментально — рефлекторно — ухватилась за рукоять собственного оружия на поясе, удачно прихваченного с собой во время утренних сборов. Был всё-таки от этой вычурной торжественности хотя бы малый толк. Лицо — и без того раздраженное и хмурое — внезапно охватила темная вуаль. Пальцы сжались на рукояти, а тело — знающее отточенные годами движения — было готово в любой момент сорваться, чтобы напасть первым. Всадить острие в глаз, повалить наземь, заломать руки и вырубить одним ударом по затылку.Однако… Останавливало только одно. Императорский дворец.
Нацу, цыкнув, сжал кулаки и позволил себе немного грозности в голосе. — Есть у вас ко мне какое-то дело, то самое время выйти из тени. В ответ — молчание и… Легкий смешок. Женский. Надменный. Нацу встал в полуоборот, наблюдая за тем, как фигура в плаще выходит из-за угла слишком смело для того, кто формально бросил вызов самому первому советнику. Драгнил злился и негодовал, но всё же не мог определиться от чего больше: от того, что преследователем оказалась женщина, или от того, что местечко для своих темных делишек она выбрала крайне неудобное, ведь разборки в императорском дворце затея не самая удачная. Да вот только раздражение тут же сменилось мимолетным недоумением, стоило незнакомке поднять капюшон и представиться. Равно как и её извечному спутнику, по-прежнему стоящему за спиной, будто глыба льда. — Окажете мне милость, Ваша Светлость? — С чего бы? Надменность с его губ сорвалась неумышленно, но вполне характерно для человека, который не приветствует подобного рода встречи. Особенно, когда второй стороной — додумавшейся идти по пятам с самого окончания собрания — оказалась никто иная как Принцесса Акванты.Она же Джувия-Роксана де Акванта Локсар. Восьмая принцесса королевства Акванты, слава которой, как варварского государства, известна даже странам третьего мира. Формально невеста кронпринца Фернандеса, фактически — политический заложник Короны.
И эта ухмыляющаяся шестнадцатилетняя девчонка не имела в Империи Фиор ровным счетом ничего, кроме поддержки разваливающегося дома Фуллбастер и весьма проблематичного рыцаря-телохранителя и по совместительству младшего брата принца Джерара. Два одиночества нашли друг друга — иронично. Грей, стоящий позади спутницы, предпочёл оставаться молчаливой тенью, защищающей принцессу ценой собственной жизни. Однако если поднимется вопрос о битве один-на-один, Нацу придётся хорошенько так попотеть, ведь фехтование — явно не та вещь, в которой первый советник практиковался каждый день. Налоги, судебные процессы и соблюдение законов — да. Фехтование — увы, нет. Лицо Нацу даже не дрогнуло: ни от удивления, ни от непонимания, как же так вышло, что все привело к их встрече. Очевидно, нежеланной, ведь с Герцогом Фуллбастер вести переговоры крайне трудно, а с рядом стоящим ребенком, не имеющим толк в приветствиях — подавно. Несмотря на то, что Драгнил всё же был рад предложенному альянсу с Принцессой Акванты, о котором говорила Люси… Проблема заключалась в том, что представителем стороны дома Драгнил выступала именно Люси. А вот Нацу… Нацу переговоры не любил всей душой и сердцем, пусть это и было его едва ли не основной обязанностью во дворце. Да и чего греха таить… Драгнил видел в союзе с Принцессой Акванты исключительно временную выгоду для правильного внедрения в Общество Благородных Дам. Но от вида её самодовольного лица вывод напрашивался сам. Джувия целенаправленно искала встречи именно с ним, первым советником. Принцесса смело сделала шаг вперед, наслаждаясь ситуацией в целом, да вот только Нацу был не из тех, кто так легко позволяет сокращать дистанцию. Он, смело сняв меч с пояса, вытянул оружие в ножнах вперед, направляя его на опешившую Принцессу, будто предупреждение. — Ещё один шаг и я не побрезгую обнажить меч, Ваше Высочество. Соблюдайте дистанцию. В ответ у шеи Нацу оказался другой меч, на этот раз протянутый Герцогом Фуллбастером. Грей среагировал почти моментально, стоило Драгнилу дать повод в виде прямой угрозы. Первый советник не дрогнул, не испугался и не опустил меч, лишь сильнее нахмурился, буровя взглядом стоящего за спиной недоумённой Джувии Генерала севера. Стычка двух мечей была пусть и молчаливой, однако Принцесса очень хорошо ощущала бросающиеся из стороны в сторону искры. Рука Грея никогда не дрогнет, если речь зайдет о защиты Джувии, ну а Лорд Драгнил, прослывший в высшем обществе как талантливый политик, не лишённый скверного характера, явно не уступал в аспекте свирепости. Грубо говоря, между двух огней. Джувия, мягко коснувшись руки Фуллбастера, поспешила обустроить для себя более комфортные условия для переговоров — пусть и спонтанных. — Грей, спокойнее. Лорд Драгнил, опустите меч, я безоружна. Джувия подняла руки кверху, демонстрируя свою безоружность наглядно. Фуллбастер послушно опустил меч, но настороженного взгляда с Князя не спустил. Секунда на сомнение выдалась почти двумя минутами. Нацу, по-прежнему склоняясь к тому, чтобы далеко оружие не убирать, опустил меч и раздражённо вздёрнул бровью, наблюдая за этой картиной маслом. Отшельница королевских кровей, заточённая в Сапфировом замке без, как казалось, права выйти, и волк-одиночка с северных границ, знающий толк в убийствах. Формально будущая императрица и Меч и щит империи. Политическая заложница и Изгнанник, лишённый права наследования.Какой милый дуэт (ни разу).
— Вы хотели что-то обсудить, Ваше Высочество? — Верно. Уверена, Вам придётся по душе то, о чем я хочу с Вами обсудить, Лорд Драгнил. Её довольная улыбка не вызвала ни грамма доверия, из-за чего Нацу напрягся сильнее. Теперь-то он полностью ощутил то, что чувствовала Люси, оставшись сам-на-сам с этой бестией с детским подобием. Она хороша в манипуляции и задавании интриги, да вот только подобный трюк с первым советником — едва ли не мастером в подобном ремесле — вряд ли пройдет удачно. Драгнил цыкнул и надменно вздернул подбородком, оставаясь по-прежнему привычно серьёзным. — Спешу огорчить, я не из тех, кто соглашается на сделки. Я тот, кто их предлагает, Принцесса. Простая философия и завуалированный подтекст: «Черта с два я соглашусь на Ваши условия, чтобы Вы там ни собирались предложить» сразу дали чётко понять позицию Лорда в этом щепетильном вопросе, да вот только ухмылка Джувии от этого стала ещё шире. Она, словно довольный новой куклой ребёнок, предвкушёно хлопнула в ладоши и плотоядно — почти маниакально — настигла Нацу, успевшего среагировать как-то опосля. Стоило ему моргнуть, как дистанция между ними сократилась вдвое. Испуга как такого не было, только инстинкты, кричащие о том, что внешняя детская оболочка — не более чем попытка обмануть бдительность и посеять ложное чувство уверенности в том, что ребёнок никак не сможет приставить кинжал к горлу. Благо, Джувия по-прежнему была безоружна, однако подозрение к её хрупкой (лишь на вид) фигурке возросло. — Уверена, Вас заинтересует моё весьма скромное предложение. — Что-то сомневаюсь. Нацу парировал уверенно и по-прежнему хладнокровно, словно у него и мысли не было о том, что он будет делать в случае нападения буквально в лоб. Он, горделиво ухмыльнувшись в ответ на громкое заявление Джувии, не собирался проигрывать кому-то вроде неё. Локсар, сделав ещё шаг вперед, ухватилась за имперскую брошь на его груди. Всего секунда: Нацу был готов перехватить её руки, но отчего-то застыл. Золотой солнечный диск с эмблемой красной розы, обрамлённый закручивающимися лучами, блестел на свету и пускал на стены солнечных зайчиков. Драгнил, недоумённо вздёрнув бровью, позволил ей такую вольность в силу того, что, кажется, понял, о чём пойдет речь. Девушка, ловко сняв с камзола брошку, самовольно прокрутила её в пальцах — так, будто бы дразнила и намекала одновременно. Улыбка на её лице перестала казаться довольной, ведь детское лицо внезапно исказила пугающая, воистину зловещая гримаса. — Так может, для начала хотя бы выслушаете, Князь Драгнил?***
Октябрь. 1888 год. Княжество Драгнил. День свадьбы.
— Леди, позвольте, Ваша рука. Люси, нехотя протянув правую руку Лаки, смиренно ждала, пока та снимет эту чёртову ажурную перчатку. Биска, внезапно заменившая Браю (так как она по приказу Люси ещё залечивала раны), расшнуровывала корсет слишком обременительного во всех смыслах свадебного платья. Хартфилия — или уже нет — стояла лицом к зеркалу, наслаждаясь видом своей собственной печали. Ах, да. Свадьба кончилась. Слава богу. На самом деле, в местных свадьбах нет ничего интересного и запоминающегося. Сходили в церковь, подержались за руки, послушали священника, получили благословление Короны и вернулись в поместье: гости — пить и есть, молодые — заниматься тем, чем обычно занимаются молодые в первую совместную ночь. Вот только Люси свято верила, что даже взгляда на Нацу не поднимет. Впрочем, так и прошла её свадьба — в полной тишине и лишь изредка проскакивающей заинтересованности к мелькающим на фоне героям знакомой истории. Начиная от Канцлера, додумавшегося поздравить новую ячейку аристократического общества кратко и довольно холодно, заканчивая Принцем, сияющим в соборе ярче, чем Люси в украшениях и нежно-голубом платье недешёвого покроя. Главный герой как никак. — Долгих и прекрасных лет совместной жизни, Лорд и Леди Драгнил. Искренне надеюсь, что дом красных пионов только расцветёт с наступлением столь многообещающего брака. Люси, рефлекторно присев в реверансе, ответила молчаливой благодарностью, перекладывая ответственность за приевшееся горечью «благодарю за пожелания» на Нацу. Он, стоящий подле неё и через раз подхватывающий её ладонь, изумительно изображал влюблённого вусмерть супруга, чему Люси была рада. Так как ей довольно сложно подделать такую слащавую манеру поведения даже на публику. Принц, оставшись немногословным, передал в руки букет привезённых из-за океана красных пионов специально для сегодняшнего торжества в знак этакого императорского благословления. Люси же, улыбнувшись то ли горько, то ли почти убедительно благодарно, приняла цветы, попутно разглядывая принца и как оказалось… Вполне очевидную ауру, витающую вокруг него. До ужаса красивый и обходительный. Высокий, статный. Идеально сочетающийся с образом в красной императорской накидке и сдержанной очаровательной улыбкой на устах… С виду и не скажешь, что в голове ветер ходит. Однако даже это невольное воспоминание в такой-то светлый праздник не помешало Люси мысленно смутиться и отвести взгляд в сторону. Не от того, что в голову ударила любовь с первого взгляда. А от осознания того, что если визуально выбирать с кем кентоваться лучше: с распрекрасным и предсказуемым в силу шаблона образа принцем или со стрёмным, полным своих подводных камней и тусующихся в башке тараканов первым советником, то… Люси однозначно выбрала бы принца, а не того, кто крепче сжал её руку. Потому что с Нацу сложно. И вряд ли после законного брака станет легче. Джерар, качнув головой в сторону, хохотнул, подметив как Люси поникла. Он вёл себя крайне обольстительно и, если честно, типично галантно, что, собственно, и должно быть свойственным человеку с должностью «эй, это главный герой, кронпринц, между прочим» в бульварном романе для одиноких барышень за двадцать пять. — Княгиня, Ваша улыбка прекрасна. Позвольте гостям сегодняшнего торжества её увидеть. Нацу что-то спешно съязвил в ответ, чтобы отвести ненужное внимание, однако резко опешившая Люси и сама не поняла, как провела принца взглядом, пока тот не встретился с настороженным Канцлером. Мысли спутались окончательно. Драгнил крепко держал её за руку, в упор игнорируя её странное поведение и переключаясь на очередную тонну сухих поздравлений от аристократов первой и изредка второй линии. Да только Люси ощутила холод. И от касаний законного супруга. И от взгляда Джерара, который чувствовала на себе весь оставшийся вечер. Встреча с принцем Фернандесом запомнилась лучше всего и даже сейчас — ощущая облегчение от того, что эту тяжелую свадебную ношу, наконец, сняли с обмякшего тела — Люси по-прежнему прокручивала этот момент в голове. То, как ушёл, как смотрел во время поднятия бокалов за столом, как перешёптывался с Канцлером и фальшиво смеялся над подливающими в бокал вино дамами, щебечущими о каких-то милостях. И как её хрупкую фигурку в свадебном платье, выполненного в фамильных цветах Хартфилия, буравил взглядом Канцлер, не брезгующий демонстрировать своё истинное отношение к мероприятию. Наслаждаться собственным праздником в таких-то реалиях довольно трудно, так что прямо сейчас Люси готова упасть в постель и промычать заветное: Эй, я как бы пережила афганскую войну. Да только рано радоваться, что этот день закончился, так как по плану впереди ещё долгая и вполне себе мучительная ночь в компании одного заносчивого мужчины… Который с недавних пор официально принадлежит Люси. Ну почти. — Госпожа, желаете чего-нибудь? Вина, фруктов, французских сыров? Яду, Лаки, яду. — Нет, благодарю. Люси ответила сухо, лениво натягивая на плечи часть ночного убранства — длинный халат в пол, выполненный из нежнейшего шелка. Все эти вычурность и благородное благородство приелись Люси чем-то противным. Но гораздо больше её выводила из себя мысль, что ей нужно будет остаться сам-на-сам с Нацу, так как с того разговора у неё в спальне они ни разу не сталкивались лбами. Не разговаривали. Не обедали. Даже не передавали привычные поручения через слуг. Каждый заперся у себя в уголке в особняке и целенаправленно забивал голову какими-то малозначимыми делами. «Было ли это правильным?» — вот о чём думала Люси всё это время, раз за разом прокручивая слова Нацу в голове. И отчего-то каждый раз приходила к выводу о том, что, видать, судьба у неё настолько несчастливая, что Драгнил даже и шанса на взаимность давать не хочет. Не потому, что не может. А потому Люси в его понимании — лишь часть стратегии, напротив которой очень надобно поставить галочку, мол, «выполнено». Не жена. Не друг и не любовница. Инструмент. Гончая дома Драгнил. Эти мысли — именно в таком удручающем духе — поселились в голове бывшей Хартфилии надолго. И насколько долго — одному только Господу Богу известно. Девушка присела на край приготовленной кровати, ожидая, когда Лаки с Биской закончат с последними указаниями. Они копошились тихо, а может, просто Люси выпала из реальности настолько, что даже не заметила, как те покинули покои, пожелав Госпоже — теперь уж точно на всех правах — хорошей ночи. Люси сгибала и разгибала пальцы, выискивая в этих движениях что-то необычное. Её взгляд — разбитый и опустошённый, бездумно вглядывался в собственную кожу и аккуратные изгибы, в надежде, что Нацу попросту забудет дорогу сюда. Что не придет, не постучится в дверь и не скажет характерное только ему холодное: — Я могу войти? Люси тихо шепнула себе под нос «да», прежде чем дверь открылась. Она по-прежнему сидела на краю кровати и игралась пальцами, понурив голову так, будто бы сегодня не свадьба, а похороны как минимум. Девушка даже не подняла взгляд, не поприветствовала как должна была, а просто осталась неподвижно сидеть на месте. Наплевав на всё, Люси смирилась со своей участью быть лишь частью какой-то там великой стратегии. Нацу явно не в самом приподнятом расположении духа присел рядом — в нескольких сантиметрах от собственной супруги. Если говорить о сроках, то прямо сейчас — с момента как все двери закрылись, слуги спешно убежали, а гости на первом этаже особняка запели традиционную песню — стартовала первая брачная ночь, которую Нацу и Люси начали по-своему. В полной тишине и интимном полумраке, когда из освещения только полыхающий камин и свечи. Окна предусмотрительно зашторили, подушки взбили, а минимальные яства оставили на прикроватной тумбе. Казалось бы, что из всей это до ужаса мотивирующей атмосферы могло выбиваться настолько, что настроение сошло на нет? Вероятно, затянувшееся молчание и тихое дыхание, редко напоминающее о том, что в комнате они только вдвоём. Первой сдалась Люси. — Я не видела Кьёку. Что с ней? — Отбывает наказание. Люси дернулась, но почти незаметно. Нацу ответил коротко и привычно равнодушно, будто речь шла о чём-то незначительном. Девушка прикусила губы и силком сжала собственные пальцы, чтобы не выдать своё секундное замешательство. Последние дней пять Кьёка исчезла из поля зрения, но тогда ещё Хартфилия мало заботилась об этом, так как приоритетом была подготовка к свадьбе, которой и так занималась Биска в качестве доверенного лица Кьёки и Нацу одновременно. Платье трижды ушивали, торт составляли по личным пожеланиям, а Мадам Харт-Кройц отправила минимум пять эскизов с обновленным гардеробом уже Княгини Драгнил в фамильных алых, черных и золотых цветах. Параллельно этому Люси умудрялась посещать библиотеку, подписывать приглашения и практиковаться в танце, который они с Нацу так и не исполнили на собственной свадьбе. Другими словами, вопрос о Кьёке растворился на фоне активной подготовки, от которой Люси не могла отказаться даже в силу своего паршивого настроя после разговора с Нацу. Поэтому прямо сейчас, услышав фразу о каком-то наказании, бывшая Хартфилия чувствует некое негодование. И подкрадывающееся к горлу любопытство: что же случилось с Кьёкой? — А что… — Тебе правда хочется знать? Нацу перебил её буквально стоило Люси заикнуться — он казался по-прежнему холодным и чересчур серьёзным, отчего девушка вжалась в собственные плечи сильнее. Только-только появившийся настрой вести хоть какой-нибудь разговор угас, толком не разгоревшись. От этого воздух в покоях ощущался тяжелее. — Да. Она ведь жива? — Вероятнее всего, уже нет. Драгнил отрезал ответ очень резко, без каких-либо колебаний. Уверенно и слишком просто для того, кто буквально только что подтвердил самые страшные догадки Люси. Кьёка погибла — другими словами, понесла наказание, о котором сама Люси заикалась в своих мыслях от силы раза три и то — в пылу эмоций. Действительно ли Нацу приказал её убить? С одной стороны — это достойное наказание для той, кто посмел опорочить честь будущей хозяйки знатного дома, а с другой… Не жестоко ли это? Хотя… Припоминая все те ужасы, которые она не брезговала делать с лёгкой руки, Люси не чувствовала ничего кроме… Опустошения. — Почему? — Потому что она вышла за рамки дозволенного. — Стоит ли мне трактовать это как то, что Вы защитили мою честь, Милорд? Нацу впервые за этот недолгий разговор сдвинулся с места. Он, аккуратно и слишком вольно для самого себя приподнял подбородок опешившей Люси так, чтобы та, наконец, подняла голову и встретилась с ним взглядом. Однако Люси не знала, что делать и как правильно ответить на читающуюся в его глазах решимость. Она лишь глотала воздух ртом и старалась как можно быстрее отвлечься на что-то постороннее. Никак не на Драгнила и проявленную им фривольность. — Сколько мне ещё нужно доказывать тебе то, что ты для меня важна? Важнее Кьёки и всей прислуги в доме. Люси сжалась изнутри, тут же грубо отмахиваясь от его рук у своего лица. — Не нужно доказывать то, что и так очевидно, Милорд. Я прекрасно осознаю своё положение. — Осознаешь и всё ещё продолжаешь избегать встречи со мной? Нацу стоял на своем и давил фактами — конкретикой, которая слишком плотно укоренилась в их отношениях. Люси его избегала все эти дни, добровольно погружаясь в собственноручно придуманные якобы обязательные обязанности. Она делала абсолютно всё: что от неё, как от невесты, требовалось и что нет, и всё ради того, чтобы не сталкиваться с ним в коридоре или за обеденным столом. Было больно, непривычно и до жути обидно, будто бы Люси своими руками пытается запихнуть свои едва-едва пробившиеся наружу чувства себе же в задницу, лишь бы не слышать, не видеть и — упаси Господь — не вспоминать, что когда-то она с кем-то там целовались по собственному желанию и внутреннему хотению. Что был такой человек, при виде которого сердце трепетало, а руки дрожали, будто бы от холода. Что был такой человек, чьи теплые касания заставляли плавиться, тянутся в ответ и искать блаженства в этой идеальной идеальности, от которой впоследствии ничего не осталось. — Не говорите так, будто Вас это волнует. — Меня волнует. Ничего кроме разбитой Люси и разрушенной иллюзии, созданной Нацу. Ничего кроме их двоих — ныне настоящих и смотрящих друг на друга с непониманием и тревогой. Кроме их и пылающего в камине пламени, будто подстрекающего продолжать, не останавливаться в откровениях. Ничего кроме правды — болезненной, жестокой, но сейчас… Просто необходимой. — Правда? Тогда ответь мне, Нацу... Ты любишь меня? В ответ — молчание. Нацу не опешил и даже не удивился, просто резко проглотил язык, буровя супругу взглядом — больше недовольным, нежели сбитым с толку. Ведь именно такой вопрос — о чем-то великом и непостижимом — ставил всех в тупик. Всех кроме Драгнила, видящем в этом вопросе двойное дно.«Всё это время ты обманывал меня?»
И будь у него чуточку больше высокомерия, он бы без зазрения совести отрезал бы холодное «да» на вопрос обманывал ли и равнодушное «нет» на вопрос о любви. Ведь это в какой-то степени правда. Ведь перед взором Нацу сейчас не Люси, а нечто более масштабное. Его амбиция. Его желание. Его цель, которую он поставил себе ещё в двенадцать лет, когда начал понимать суть происходящего по-настоящему. Люси усмехнулась — горько и так, словно была на грани того, чтобы расплакаться. — Не можешь ответить, да? Потому что всё, что между нами было — фальшивка. И твоё утешение, и слащавые фразочки и, тем более, тот поцелуй в саду. Поэтому я должна волновать тебя в последнюю очередь. — С чего ты… — С того, что теперь я знаю, какой ты настоящий и кем я была для тебя всё это время. Инструментом для достижения цели. Не жена, а то, чем ты с радостью пожертвуешь, если будет стоять выбор. Было ли это правдой? Не было бы — Нацу сейчас бы не отмалчивался. А Люси… Люси не утирала бы слёзы слишком сильно для своего и без того измождённого и покрасневшего лица. Девушка, откинув волосы на плечи, прерывисто выдохнула. Сердце болело, слезы лились нескончаемым потоком, а руки дрожали, время от времени сжимая собственные плечи. Люси хотела высказать абсолютно всё, плюя на то, какой сегодня день и для чего они вообще сидят в этой комнате. С другой стороны, Люси хотела сбежать. Пусть босиком, пусть в одной лишь ночной сорочке, пусть прямо тогда, когда их особняк переполнен гостями, на улице глубокая ночь, а Нацу сидит буквально в нескольких сантиметрах от неё. Люси было плевать, ведь ей просто хотелось избавиться от этого гнетущего — уничтожающего изнутри — чувства, когда ты… Когда ты не знаешь, что с тобой. — Чего ты добивался? Зачем? Зачем ты заставил меня поверить, что между нами может быть нечто большее, чем фикция? Зачем нужно было читать стихи и утешать меня тогда, когда мне было плохо? Зачем ты шёл мне навстречу, зная, что я уже открыла тебе своё сердце? — Потому что мне нужны гарантии. Всё, чего я хочу — чтобы ты меня полюбила. И помогла мне в будущем. — Так даже мои чувства для тебя не больше чем способ меня контролировать?Тишина. Вот, что было потом, после этого вопроса.
Люси шмыгнула носом и тут же опустила голову, скрывая свое распухшее, заплаканное лицо в волосах и собственных ладонях. Её плечи вскакивали в такт её тихому голосу, но Люси по-прежнему пыталась утирать слезы рукавом сорочки, смазывая и размазывая этот тихий ужас так, чтобы хоть немного его улучшить. Чтобы остатки былой гордости остались при ней. Нацу сидел неподвижно рядом, с сожалением наблюдая за тем, как она трепыхается и пытается казаться сильной. Драгнил сжимал губы и молчал, в надежде, что когда-нибудь она поймет, почему он так сделал. Хотя… Опустив взгляд на крохотные ладошки, сжавшие подол промокшей сорочки, Нацу внезапно осознал простую истину. Будь он на месте Люси, вряд ли бы понял подобную мотивацию. Тогда… Стоит ли идти дальше? Стоит ли продолжать на неё давить, когда уже самому непонятно, что правильно, а что нет. Голос Люси — сорванный, пугающе хриплый — прозвучал тихим шёпотом. — Потому что когда любишь, не предаешь, да? Это ведь наилучшая из гарантий… — Люси… — Я не хочу этого. Девушка резко вскочила с места, быстрым шагом направляясь к двери. Невыносимо. Больно. Осточертело. В этом есть логика, ведь любовь делает людей безумцами. Ведь именно любовь порабощает, держит в плену этого круговорота чувств и ощущений и не отпускает до тех пор, пока не дашь повод. А с учетом поведения Нацу и его активных попыток успешно и очень быстро закадрить собственную невесту, повода не было бы. Идеальный муж — не придраться ведь. И Люси едва ли не повелась на красивую и обходительную облицовку, за которой прятался истинный мотив.«Ты мне нужна». Маска с идеальной идеальности спала.
Стоило приблизиться к двери и ухватиться за ручку, как чья-то ладонь коснулась девичьей. Люси застыла, даже не думая о том, чтобы обернуться. Нет, только не сейчас. Не тогда, когда в груди болит абсолютно всё: начиная от захлёбывающихся лёгких, заканчивая разбитым сердцем. Не тогда, когда от прикосновений Нацу всё ещё бросает то в жар, то в холод и не тогда, когда он по-прежнему пытается играть на её чувствах. Слишком жестоко. Слишком неправильно. Слишком больно. — Клянусь, что больше не заставлю тебя плакать. Буду честен с тобой. Поэтому, прошу доверься мне и будешь в безопасности. Я сделаю всё возможное, чтобы мой основной замысел тебя никак не коснулся. Он держал её за руку крепко, говорил уверенно и решительно, сдвигал возвышающиеся горы слишком легко для того, кто до этого пользовался лишь чужой наивностью. — Уже. Она вырвала руку из его хватки, содрогаясь в хриплом крике. Нацу нахмурился, однако больше не пытался к ней прикоснуться — не глупый, всё понимает, от этого и злится. Да вот только Люси, сцепив зубы, готова была расплакаться ещё сильнее. Закричать так громко, чтобы на первом этаже оркестр перестал играть музыку, а гости — пить и радоваться за «красиво смотрящуюся вместе пару». Люси готова была убежать так далеко или спрятаться так хорошо, чтобы не видеть и не слышать этих клятв. Потому что в них нет ни смысла, ни тени надежды на то, что Нацу фон Игния Драгнил, будучи первым советником Империи Фиор и первым антагонистом истории, не втянет её в кулуарные игры и политические интриги. — Я уже часть твоей стратегии. Ты готовишь меня к выживанию в Обществе для того, чтобы моими руками сделать то, что тебе угодно. Хочешь меня защитить? Тогда давай вернемся к изначальному контракту. Я расскажу, что произойдёт в будущем, ты же отправишь меня далеко — на окраину Княжества, обеспечишь мою жизнь, пока я не умру, и исчезнешь навсегда. Она подняла взгляд — разбитый и затуманенный. Люси ожидала, что Нацу опустит руки и выполнит то, о чём они договаривались изначально — разойтись по разным сторонам баррикад, пусть и состоять в формальном браке. Однако Драгнил, сжав кулаки, оставался непоколебимым. Всё таким же: что здесь, что в книге — пугающим и властным, не лишённым этой глупой-преглупой детали, от которой хотелось спрятаться в закрытой на ночь прачечной. Целеустремленность. Бывшая Хартфилия отвернулась, стиснув зубы до противного скрежета. Ею воспользовались. Её чувствами — светлыми и невинными, только-только проткнувшимися наружу — сыграли, будто бы это ничего не стоит. Тогда есть ли смысл продолжать? Есть ли толк и дальше закрывать глаза и думать, что такая судьба в два раза лучше, чем смертный приговор от любимой сестрички? Ведь тогда, когда Люси больше всего нуждалась в защите, Нацу остался позади. Ведь тогда, когда Люси желала искренности, Нацу ухмылялся и оговаривался намёками на намёки. Ведь тогда, когда Люси готова была отдать всю себя без остатка… Нацу сказал:«Кажется, что-то произошло. Досадно».
— Я не могу. И прямо сейчас Люси задаётся вопросом… — Почему? На кого ты обижаешься больше, Люси? На Нацу, который априори выглядит как тот, кто не собирается влюбляться так легко? На человека, который изначально раненый в голову, ибо сюжетом так прописано? На персонажа, чьё прошлое темнее тёмной комнаты с чёрной кошкой? На того, кого ты ненавидела всем сердцем и мысленно звала ублюдком, когда читала книгу и смотрела сериал? — Я не могу тебя отпустить. Уже не могу. Или на себя — ту, что так легко повелась на очевидную манипуляцию? Ту, что всё время спотыкается о собственные ноги и падает, набивает шишки и снова падает? Ты ведь та, кто придумал себе эти чувства. Ты ведь та, кто верил, будто всё происходящее между вами — правда. Ты та, кто всё это придумал. И та, кто допустил ошибку. Взгляд — потерянный и опешивший одновременно — прыгал от уголка двери, подола сорочки до чересчур серьёзного лица Нацу и обратно. Осознание настигло слишком резко, отчего её ладонь, ранее сжимающая дверную ручку, медленно сползла вниз. Люси стояла так с минуту — тихо и пугающе, что Нацу уж было заикнулся тревожным «ты в порядке?». В порядке ли она? Да. Уже да. Девушка, утерев остатки слёз и перекинув светлые волосы на спину, подняла голову. Бывшая Хартфилия выглядела странно для того, кто буквально мгновение назад пытался сбежать, разрыдавшись. Нацу слегка удивился, но виду не подал — всего лишь пристально наблюдал за ней, мысленно перебирая варианты, в чём же причина резкой смены настроя: в его словах или в самой Люси. — Тогда что ты предлагаешь? Секунда. Две. Три. Пламя в камине внезапно вспыхнуло. Занавеси пошатнулись от пробравшегося через окно сквозняка. Стены спальни сужались, а тени на гобеленах и ручной росписи на стенах закрутились в причудливом танце. Люси, утерев слёзы, сделала шаг навстречу. Нацу, принявший жестокую правду и последствия своего эгоистичного решения, протянул ладонь. Было ли произошедшее правильным? Есть ли тот, кто действительно виноват в том, что произошло? И стоит ли вообще искать виноватого? А может… — Давай заключим новый договор. Новые условия. Новые гарантии. Стоит начать всё сначала? — Наш брак с сегодняшнего дня полностью настоящий, никакой фикции. Я твой муж, ты моя жена. Я люблю тебя, а ты меня. Ты помогаешь мне, я защищаю тебя. — И какие же гарантии? Люси вольно протянула руку вперед, тут же ощутив табун мурашек по коже. Казалось, прямо сейчас в пределах этой комнаты не существовало ровным счетом ничего, кроме неё, Нацу и того тепла, что они удерживали в руках. Что-то крохотное, настолько маленькое и хрупкое, отчего Люси боялась сделать еще один шаг на встречу. Боялась, закусывала губы, но уверенно отвечала на взгляд Драгнила, желая того сумасшествия, о котором он говорил слишком смело для того, кто привык скрывать свои мотивы. И Люси отвечала тем же — взаимностью. Она, закопав внутри себя те обиду и сожаления, решилась на ещё одну попытку. — Моя жизнь. Я ставлю на кон свою жизнь. Никаких масок, никакой фальши, никаких притворных улыбок и недосказанности. Секунда. Две. Три. Люси тяжело вздохнула, с сожалением оглядывая его фигуру совсем рядом. Вот оно — то самое, о чём она думала последние дня три уж точно. Истинный мотив, стоящий за фигурой первого советника. То, за чем Нацу гнался весь сюжет книги и большую часть жизни здесь. И то, что Люси хотела бы с ним разделить, чтобы помочь. Ведь раз с этого момента их брак настоящий, если они оба готовы сделать шаг навстречу друг другу и открыться, Люси ещё только предстояло столкнуться с подлинной причиной, почему же главной целью первого советника выступает именно Канцлер. — Ты готов обременить себя этим браком и поставить на кон жизнь… Нацу, я не понимаю. В ответ — горькая усмешка. Не хитрая и не та, от которой бросало в холод. Люси, сжавшись изнутри, шмыгнула носом: остатки истерики напоминали о себе колкой головной болью и чувством разбитости. Бывшая Хартфилия лишь понимающее кивнула — придет время, и он расскажет, в чём дело. Не сейчас. Не тогда, когда этот день вроде бы заканчивается на хорошей ноте. Даже обнадеживающей. — Прямо сейчас я с тобой честен. Люси, этот брак — не бремя для меня. И ты — не просто инструмент. — Говоришь так, будто бы я… — Я ведь пообещал, что буду любить тебя. Тот, кого любишь, не может быть просто частью какой-то стратегии. Смешок вырвался сам по себе. Глаза щипало от слез, но это были слезы спокойствия: она выговорилась, разобралась в отношениях с мужем и, наконец, приняла для себя важное решение идти дальше. Даже если через тернии. Даже если через пропасть. Потому что даже среди терновника цветут розы и раз уж жизнь уготовила Люси судьбу того самого цветка, прорывающегося через все испытания, однако цветущего краше всех остальных, Хартфилия — нет, Драгнил — прямо сейчас готова принять эту судьбу. Почему? Если бы Люси знала. Разговор с Нацу по душам растормошил в ней что-то странное, но мотивирующее двигаться вперед. Что-то такое, чего ей не хватало все это время: возможно ей просто хотелось выговориться (поскандалить), возможно ей просто… Хотелось какой-то уверенности в том, что она поступает правильно. Что с Нацу не будет сложно после брака. Что она выживет в терновнике Общества и буйно зацветёт. Внутри бесновалось ощущение, что прямо сейчас Люси — маленькая заплаканная девочка, споткнувшаяся и содравшая коленку, а Нацу — тот, кто единственный из всей толпы мимо проходящих зевак протянул руку помощи. И тот, кто… Драгнил, легонько коснувшись её щеки, утер скатившиеся слезы. Ласково и нежно, отчего Люси оторопела. Дыхание сперло, а сердцебиение отбилось эхом в голове. Девушка свято верила в то, что в тот момент время остановилось, а вся обстановка вокруг: и лёгкий сквозняк, и тёплые отголоски пламени, треск углей — всё это крутилось вокруг Нацу и его улыбки. Впервые какой-то непривычной. Удивительно чарующей и заводящей в омут щекочущих живот бабочек. Люси млела, таяла, тянулась вперед. Она хныкала, дрожала, но смело — слишком смело и бездумно для самой себя в тот момент — сделала шаг навстречу. Коснулась губами его и прошептала что-то о серьёзности своих намерений. — Пусть сегодняшняя ночь будет доказательством нашей решимости, Нацу. Поцеловала ещё раз, сильнее обхватила ладонями его лицо и, кажется, потерялась. Заблудилась между понятием «правильно» или «неправильно», «быстро» или «слишком медленно». Поцеловала слишком порывисто — утратила нить происходящего между моментом, когда сердце сделало обратное сальто, упав в пятки, и моментом, когда тёплые руки Нацу коснулись её шеи. И так снова, снова и снова. Пока потолок не закрутился, а перед глазами остался один лишь Драгнил — запыхавшийся и нависший сверху. Его дыхание — горячее и прерывистое, обжигало кожу и сбивало с нужной мысли. Его руки — касались слишком бережно, неуверенно, пусть вся драгниловская натура говорила об обратном. Он сам — вынуждал задыхаться, обжигаться и хотеть большего снова и снова. Люси не сожалела, поэтому поддавалась. Люси закрывала глаза и отдавалась полностью, потому что верила, что завтра уже будет другим. Что она с завтрашнего дня больше не Анна-Люси Хартфилия, а некто другой. Более смелый. Более уверенный и отважный, чтобы вот так взять и изменить курс своей жизни на все сто восемьдесят. Тот, кто не боится довериться, крепко взять за руку и, наконец, увидеть, как постепенно, понемногу, маленькими шажками… Они с Нацу станут ближе друг к другу. Ведь если бы у них не было и шанса, они бы оба не хотели сделать шаг навстречу. И прямо сейчас единственное, что в их силах — поверить в то, что принятое решение… Что фиктивный брак, исключающий фикцию — не был ошибкой. Люси отвечала на поцелуй мятежно, пылко, вкладывая в него всё, что у неё было. Всё, что бесновалось внутри и рвалось наружу. Она касалась Нацу слишком вольно и слишком скованно одновременно, боясь сбить настрой или и вовсе сделать что-то не то, однако сам Драгнил не мелочился. Сжимал податливое тело в ладонях, углублял поцелуи и заводил, провоцировал чертовку, томящуюся внутри прокряхтевшей девушки. Тёплая ладонь незаметно проскользнула под подол сорочки, очерчивая изгибы разгоряченного тела — плавно, нежно, будто бы кисть художника, касающаяся мягко и щекотно. Люси выгнулась рефлекторно, закусив губы до крови и зажмурившись так сильно, что перед глазами стояли блики. Девушка хваталась за простыни и почти скинутую с Драгнила рубашку непривычно дико и требовательно, ведь прямо сейчас всё её естество поднималось и резко падало вниз — куда-то в пятки. Внутренние качели, кульбиты и сальто отдавались приятной истомой и чем-то покалывающим в кончиках пальцев, отчего хотелось вскрикнуть, простонать на радость гостей, только и ждущих хоть каких-то звуков, но Люси держалась. Держалась, сопротивлялась внутренним желаниям, пока не почувствовала мучительно-томный поцелуй на шее, плавно спускающийся чередой к оголенной ключице. Хартфилия, содрогнувшись, тихонько простонала в ладошку, жмурясь и пряча жутко красное — краснее фамильного цвета Драгнил — лицо в собственных спутавшихся волосах. Нацу, хохотнувший слишком внезапно, остановился и навис над безудержно пристыженной Люси. Он сам — знатно вспотевший, но чертовски довольный — выглядел так, будто готов сорваться в любой момент. Только дайте команду. Драгнил, приводящий в порядок сбившееся дыхание, хищно улыбнулся, поглядывая на Люси с каким-то желанием, похотью. Девушка, в свою очередь, забыла, как правильно глотать. Повисшая тишина, прерываемая писком Люси и тяжёлыми выдохами Нацу, растянулась в нелепом фарсе из гляделок. Однако долго сражаться не пришлось: первой сдалась смущённая до жути Хартфилия, прикрывшая лицо ладонями, лишь бы не давать повод для насмешек. — Как насчет того, чтобы продолжить, Милорд? — С условием, что ты не будешь отмалчиваться. Нацу, подмигнувший чересчур сексуально в тот момент, опустился к её пылающему от стыда уху и тут же оставил легкий поцелуй у виска. Его губы, казалось, провоцировали воспламенение всего вокруг — начиная от Люси и заканчивая простынёй под ней. Хартфилия, ворочаясь и ёрзая на месте, и сама толком не заметила, как её руки оказались где-то над головой, а Драгнил, сипло прошептавший неожиданную пошлость — около её груди. Ночная сорочка, мешающаяся под руками, раздражала обоих: Люси — из-за причиняемого дискомфорта и ощущения, что она лежит укутанная в мехах и Нацу — этим вычурно розовым бантом, красующимся у впадинки ключицы. И эта святая невинность раздражала, дурманила сознание и рушила, втаптывала в землю вроде бы чётко составленный план не растягивать удовольствие, ведь для Люси этот процесс в новинку. Нацу вздумал шутить с собственными инстинктами, поэтому, столкнувшись лоб-в-лоб с лежащей под ним Люси, закусывающей пухлые губы неумышленно соблазнительно и ворочающейся от нетерпения, смирился с поражением. Приятным, томительным и провоцирующим остатки того безумия, которое Драгнил собственноручно похоронил пару лет назад, когда всерьёз посвятил себя деятельности первого советника. Длительный перерыв и вся эта ситуация, обстановка: начиная от интимного полумрака и тяжелого, прерывистого дыхания Люси, заканчивая концом банта, застрявшем в ложбинке между грудей — вынуждали Нацу сдаться и пойти на поводу у собственных — безусловно, порочных — желаний. Другими словами, в тот момент у него конкретно снесло крышу. — Н-Нацу?.. Девушка тяжело дышала, краснела по градации и горела: изнутри и снаружи одновременно. Нацу, опустившись к застрявшей ленте, подцепил её зубами и потянул на себя. Выдержано, даже слишком манерно в такой-то ситуации, когда в ответ на такое Люси только и могла, что скрипеть, кряхтеть и мысленно ругать себя за то, что она постепенно вошла во вкус. И то, что рефлекторно сводила ноги, перебирая пальцами шуршащую простынь. — Тебе нравится? Вопрос застал врасплох. Жар нещадно прилип к щекам, перекочёвывая на всё тело, словно паразит. Люси, нервно вдохнула воздух и тут же им подавилась, не в силах оторвать взгляд от происходящего. Края сорочки, ранее собранные лентой, плавно опустились на нежную кожу. Пуговицы клацнули одна за другой, а ранее недосягаемые территории тут же оказались во власти Князя.Буквально.
— Тебе ведь нравится, Люси? Касание за касанием, отметина за отметиной, поцелуй и легкое поддразнивание. Люси стонала, не сдерживаясь; выворачивалась и слепо тянулась навстречу, млея от каждого слова, обжигающего её ухо. Непроизвольно просила большего, рефлекторно прижималась ближе и вытворяла то, о чём лишь читала в романах с высоким рейтингом. Она позволяла себе вольно скользить по его телу, очерчивая изгибы и рельефы; позволяла утробно дышать в плечо, царапать спину и теряться в омуте ласки, дурманящего запаха и вкуса чужих губ. Люси лихорадочно нашёптывала его имя, непозволительно часто растягивая гласные в такт каждому его движению: то резкому, то плавному, неторопливому. И это выбивало из колеи каждый чёртов раз, когда Драгнил начинал думать, что пришел в себя и что вполне себе может контролировать ситуацию. Внутри бесновалось пламя, обжигающее не только кожу, но и воздух, нависший паром между Нацу и Люси. Внутри было неистовство: выжимающие из сознания остатки трезвости и сеющие одно лишь вожделение... Похоть, безумство и животные инстинкты. Будто наваждение, переросшее в искру. Во внутренний взрыв, подорвавший и остатки выдержки. Люси громко вскрикнула, резко вынырнув из стоящего доселе тумана. Она жмурилась, с трудом дышала, но упёрто старалась держаться в сознании. Она кричала, срывая голос, и целовала пылко, зная, что Нацу чувствует тоже самое. Она откидывала голову на подушку, теряясь в собственных спутавшихся волосах, а после всё также доверчиво прижималась к его груди, грубо проводя пальцами по ребрам и лопаткам. То возгорающееся пламя заполонило всё вокруг. Оно приятно облепило тело и повисло в воздухе, словно дымка. Оно парализовало сознание и осело где-то внутри — глубоко-глубоко, в потайных закоулках души и трепещущего естества. То самое пламя, от которого оба сгорели нещадно и где-то под утро, когда солнечные лучи тёплого рассвета только-только коснулись шёлковых подушек. И когда первое, что пришло на ум после взявшей своё судороги, сковавшей тело, ничто иное, как…Утро, знаменующее начало чего-то нового, однозначно выдалось добрым.
***
— Изверг. Люси утробно простонала в подушку, чувствуя, что ног она явно не чувствует. Весёлый получился каламбур, если не учитывать тот факт, что поясница на момент девяти утра болела неистово, а коленки и вовсе не сгибались. Хартфилия — чёрт возьми, со вчерашнего дня уже бывшая — лежала на животе и бурчала в подушку о том, что кое-кто не знает меры. Хотя о какой мере может идти речь в первый-то раз? — Думаю, потом будет легче. Легче — говорил он, ага. Нацу, сидящий рядом, помогал, чем мог: массажировал ноющую поясницу, стебался и раз через раз намекал на бурное продолжение, когда Люси отклыгает. Если отклыгает вообще, потому что нынешнее состояние сравнимо исключительно с побитой собакой в подворотне. Его руки — бесспорно приятные и умелые — прошлись лёгким массажем вдоль позвоночника, отчего Люси тут же блаженно заныла. Именно заныла, потому что на комплименты у неё попросту не хватало сил. Девушка, уткнувшись носом в подушку, тихо шепнула что-то вроде «о, выше», а после «э, нет, давай правее». Напряжение между ними улетучилось со скоростью «один серьёзный разговор, типичное супружеское примирение и совместное утро в одной постели», отчего Люси больше не приходилось следить за своим языком и использовать официальную речь (хотя, если честно, она немного провтыкала момент, когда начала вольно обращаться к Драгнилу на «ты» и без шёпота). Сам же Нацу ворчал чисто для галочки, приговаривая, что Люси как-то резко осмелела для той, кто буквально позавчера ныкался в библиотеке лишь бы лбами не сталкиваться. Ответ, конечно же, растворялся в смехе, привычных для бывшей Хартфилии «бу-бу-бу» и подколах, которые отчего-то казались будничным делом. Будто бы это не первое такое спокойное утро, когда Люси может голышом валяться на кровати и нежиться от массажа, будучи уверенной в том, что Нацу уж точно не свернёт ей шею, если она внезапно задремлет. Драгнил — настоящий, а не скрывающийся за пятью масками доброжелательности и угроз как минимум — оказался довольно отходчивым и забавным человеком, которому жутко не нравится вся эта вылизанная важность в общении, а ещё больше — лимонные тарталетки. И, если честно, это лишь малая доля того, о чём узнала Люси в разговоре под утро. Малая доля того, что ей хотелось и только предстояло узнать о Нацу фон Игния Драгниле, её законном супруге, и со вчерашней ночи… Друге, с которым у неё куда больше общего, чем казалось на первый взгляд. Странно, конечно, называть мужчину, с которым как бы провела ночь, другом, однако это лишь стартовая позиция их отношений, которые будут расти по мере проведенных вместе дней и ночей. По крайней мере, дружба — это в разы лучше, чем то, что было до этого. Люси, довольно заурчав, потянулась. Пусть поясница ещё покалывала, да и сидеть было трудновато — всё это лишь временный эффект, дело привычки. Девушка, блаженно прикрыв глаза, приобняла подушку, чувствуя, как Нацу ласково поправляет её сбившиеся в гнездо (не иначе) волосы. — Если будет болеть, можешь вызвать врача. — Я просто отлежусь сегодня. Уверена, до завтра пройдет. На губах расцвела довольная улыбка — до жути счастливая. Люси, подняв взгляд на Нацу, сидящего совсем рядом, не знала: нормально ли это — так радоваться? Однако стоящая между ними атмосфера умиротворенности дурманила, будто бы сладкий-сладкий сон, от которого не хотелось проснуться и вовсе. Девушка, мурлыкнув про себя, решила не перегибать палку в первое же совместное утро, поэтому постаралась немного сбавить темпы в своей реакции. Она, прокряхтев, с трудом приподнялась, попутно немного размяв затвердевшие мышцы шеи и рук, и подхватила валяющуюся в ногах сорочку. В двери постучались и Нацу, подкатив рукава рубахи до локтей, вышел из спальни, чтобы поговорить о завтраке. Люси, стараясь не зацикливать внимание на внезапно проснувшемся вожделении, отвернулась в сторону окна. Неужто после потери девственности ей светит хроническая озабоченность? Ну, главное виду не подавать. К слову, несколько минут назад Люси предложила позавтракать здесь, в кровати, так как Драгнил взял выходной, а сама девушка чисто физически преодолеть один этаж и крутую лестницу в и без того пережимающем органы платье не смогла бы. Он, к большому удивлению, согласился, оговариваясь о том, что раз Макао занят работой, а Кьёки больше нет, то можно и понарушать денёк. Правилами этикета запрещено проводить приемы пищи в местах для этого не предназначенных, но с учетом того, что вчера был довольно громкий праздник, а сегодня всем как бы похер, то почему бы и нет? К тому же просит не абы кто, а сами хозяева особняка, в списке которых теперь есть и Люси. И этот маленький — почти незначительный — факт радовал больше, чем обещанные Нацу клубничные эклеры в качестве десерта. Бывшая Хартфилия, мысленно злорадно хихикнув в адрес покинувших поле боя Мишель и Кьёки, бухнулась на кровать и сладко потянулась. Иметь власть — жутко приятно, а тем более полезно. Даже если эта власть пока что ограничивается землями размером с Канаду. Нацу вернулся буквально через минуту-две: в предвкушении от оглашённого меню и того, что завтрак принесут в ближайшее время. Он, развязав шнуровку рубашки, так как все приличия после похода на кухню закончились, кивнул хитро ухмыляющейся Люси, тонко намекая, что в его планах лежать в кровати до конца дня. Поэтому девушка, хихикнув, подвинулась и уступила подушку на пару с пригретым местечком. Драгнил, тут же оказавшийся рядом, вызвал искреннюю улыбку, которую Люси, к счастью или сожалению, не могла сдерживать. Это было чем-то непроизвольным и обыденным для неё в тот момент: сидеть вдвоём на кровати, шутить о глупой, совсем не вписывающейся в общий интерьер картине-портрете над камином и обговаривать готовящийся завтрак. Чем-то привычным. Люси, невзначай подняв взгляд на Нацу, рассказывающего историю о том, как он минимум месяц возился с новым шеф-поваром-иностранцем, так как тот постоянно готовил блюда с греческими орехами, думая, что они нравятся князю, когда в реальности он их терпеть не может, задумалась. Она ведь может взять его за руку прямо сейчас. Опустить голову на плечо или даже попросить об утешительных объятиях. С таким Нацу — относящимся к жизни куда проще, чем любой другой аристократ и Люси включительно — найти общий язык оказалось совсем не трудно. А его общество не угнетало, скорее — наоборот. Поэтому, под влиянием эмоций и какой-то тоски, девушка непроизвольно переплела пальцы и крепко сжала его ладонь — большую и по-прежнему тёплую-тёплую. Взгляд — затуманенный этим странным чувством спокойствия — вглядывался в завитки на постельном белье, а губы, подрагивающие в такт непривычному волнению, произнесли случайное: — Таким ты нравишься мне больше. — Каким? — Настоящим. Нацу довольно сощурился, но всё же сжал её ладошку в ответ. Его ухмылка — привычно игривая и непривычно вызывающая интерес, а не опасения, привлекла внимание. Люси, осознав, в каком духе её фраза могла звучать, тут же зарделась и отмахнулась в сторону. Драгнил же, насмешливо тыкнув её в плечо, опалил шёпотом покрасневшее ушко. — Аккуратнее, Люси. То, что у тебя сегодня внеплановый выходной, не означает, что я забуду о супружеском долге завтра. И отпрянул довольный-довольный, смотря на безудержно мычащую и смущающуюся девушку по-особенному предвкушёно. В тот же миг в его лицо прилетела подушка — достаточно отчаянное решение отчаявшейся Люси, знающей, что эта её затея лишь позабавит мужчину сильнее. Впрочем, оно так и было, ведь Нацу лишь засмеялся. Смело и безумно — всё в стиле Анны-Люси Хартфилии, явно не ищущей лёгких путей. И явно не отличающейся подбором безобидных, но уморительных прозвищ. — Заноза в заднице. — Старая добрая песенка? Я даже успел соскучиться. — Хочешь, могу каждый день будить тебя этим прозвищем? Если Лорд Драгнил того захочет, конечно же.. — Пожалуй, откажусь. — Брось, тебе ведь понравилось. И… Судя по прогрессу и несомненно доброму утру, Люси прямо сейчас могла смело сказать, что, да…Дом красных пионов обязательно зацветёт ещё ярче, так как их совместная история — история Великолепных Мерзавца и Мерзавки — уже получила многообещающее начало.