Один день из жизни дворника

— Шемякин! Шемякин! — визгливый голос Ирины Семеновны доносится как сквозь вату. Получив тычок под ребра, Димка вздрагивает и открывает глаза. Он осоловело оглядывается. СанСаныч делает ему «страшные глаза» и кивает вперед, где Ирина Семеновна уже вошла в раж: — Это, Шемякин, полное неуважение к коллективу! Мы сюда собрались на планерку, а не для того, чтобы твой храп послушать! У нас тут, на минуточку, весенняя реорганизация, а спать вообще надо дома. Тем более, что тебе мы предоставляем ведомственную жилплощадь, за которую, — она переводит дух, заглядывая в свои бумажки, и заканчивает торжествующе: — два месяца не платил! После планерки зайдешь в бухгалтерию. — Хорошо, Ирина Семеновна, — послушно откликается Димка. И спрашивает шепотом: — СанСаныч, о чем вообще речь? — Да территорию снова делят, нашему ЖЭКу еще квартал добавили, а народ за зиму разбежался. Так что жди добавочки, до тебя еще не дошла. Димка зевает, прикрывая рот ладонью. Катя вчера сидела допоздна, всем своим видом намекая, что не против остаться насовсем. Она, конечно, хорошая девчонка, но Димка не хочет понапрасну ее обнадеживать. К Кате у него ничего нет. Он бы и рад в нее влюбиться, но не получается. Встречаются два-три раза в неделю, чаще просто гуляют, иногда Димка ее в кафе водит, но не часто. А Катя и не требует часто: у нее отец — инвалид-алкоголик, а мать в детсаду нянечкой. Катя деньгам цену знает. Идеальная жена из нее бы вышла. Только Димка не хочет жениться. Он и встречаться с Катей больше не хочет, но не прогонять же ее. Он и так себя свиньей чувствует за то, что не отвечает ей взаимностью. Уж лучше бы он тогда, в декабре мимо прошел. Катю в тот раз, не впервые, кстати, батя, напившись, из дому выгнал. Сидела она на лавочке, в домашних тапочках на босу ногу, в халатике, куталась в какую-то кофточку куцую. А на улице минус пять. Димка ее, конечно, пожалел, к себе привел, весь вечер горячим чаем отпаивал и слезы вытирал. Вот до сих пор и расхлебывает последствия. — Эй, Шемякин! Ты опять заснул, что ли? — Ирина Семеновна не дает надолго задуматься. — Никак нет! — бодро рапортует Димка. — Тогда обрати внимание, — толстый палец с блестящим маникюром обводит прямоугольники на плане района. — Теперь твой участок вот тут: Металлистов шесть, восемь, восемь А, десять; Курьерская два дробь двенадцать, четыре, шесть. И прилегающие территории вплоть до забора промскладов. Запомнил? — Но… — заикается было Димка. — Никаких «но»! — категорически заявляет Ирина Семеновна. — Мы с главным инженером все выходные сидели, распределяли, чтобы всем одинаковые по сложности участки достались, а вы, неблагодарные, еще и возмущаетесь! Стараешься тут для них, как для родных… Продолжая возмущенно бормотать, она уходит, но, спохватившись, заглядывает в дверь: — Не забудь зайти в бухгалтерию, Шемякин! А Димка бы и забыл. Он словно в трансе смотрит на карту. Улица Металлистов, восемь А, третий подъезд, третий этаж, окна во двор. Димка слишком хорошо знает, кто живет по этому адресу, хоть и не видел его целую долгую зиму. В реальности не видел. А во сне он приходит к Димке почти каждую ночь и мучает своим звонким смехом, и взглядом светло-серых крапчатых глаз, и дразнит своими мягкими розовыми губами. И Катя, она, конечно, милая и безотказная, но совсем-совсем не то… И как теперь прикажете работать на этом участке, когда он будет проходить мимо, взмахивать белой шелковой челкой и смотреть насквозь, не замечая, как смотрит на дворников большинство людей? Димка сильный, очень сильный, но ведь он не железный, он не выдержит. Первое испытание настигает его в тот же день. Прибирая площадку возле баков: бомжи распотрошили мусорные мешки, как обычно искали объедки и одежду, Димка вдруг видит торчащий клочок чего-то нежно-голубого. Он нагибается и тянет на свет майку с надписью иероглифами и картинкой с какими-то мультяшными героями. «Ну мало ли таких шмоток на свете», — успевает подумать Димка, но глаз уже цепляется за длинную желтоватую кляксу на груди. Нет, никакой ошибки, это его, Кости. Димка отлично помнит тот момент. Тогда был разгар лета, уже в шесть утра стояла неимоверная жара. Они чему-то смеялись, поливали друг друга водой из мятой двухлитровой бутылки и по очереди тянули ледяной апельсиновый сок сквозь тонкую трубочку. Димка встряхнул мокрыми волосами, разбрасывая брызги, как собака, и стянул совершенно промокшую майку. И Костя вдруг поперхнулся соком и закашлялся. Оранжевые капли растекались по тонкому трикотажу, впитывались, Димка предложил застирать, но Костя только махнул рукой, и потянулся целоваться. Было так сладко и томительно облизывать апельсиновые губы, и в груди дрожало и замирало, а в ушах бухала кровь… А сейчас кровь приливает к щекам, и губы немеют. Димка зажмуривается на мгновение, прикусывает губу и швыряет грязную майку в мусорный бак. До самого вечера он «обживает» дворницкую. У Гречишкиной, которая до него работала на этом участке, там были в беспорядке свалены инструменты, старые и новые, драные ватники, какое-то барахло, слежавшееся плотным заплесневелым комом, куча кособоких ящиков, картонные коробки, в ларе с песком почему-то хранился моток колючей проволоки, такой ржавый, что почти рассыпался при прикосновении. Естественно, Димка и мысли не может допустить, чтобы все так и оставить. Он вычищает, сортирует, выбрасывает, чинит, сколачивает подставки для метел и лопат, ремонтирует дверь и электропроводку. К восьми, когда по расписанию забор мусора на его новом участке, в дворницкой уже красота и порядок. Еще не настолько, как на прежнем месте, но Димка обживется со временем. По басовитому сигналу Димка узнает бригаду мусорщиков. Он выходит из дворницкой, салютует водителю ПалСанычу, здоровается за руку с парнями — Серегой и Михой. Пока ребята цепляют контейнеры, можно постоять рядом, обменяться сплетнями и свежим анекдотом, глядя, как мусор бодро заглатывает пасть машины. Миха толкает к подъемнику очередной бак, и Димка вдруг спохватывается. Он бросается вперед, пугая Миху, и разгребает серые шуршащие мешки. На какой-то момент ему кажется, что та футболка ему привиделась, ее нет и не было, но она обнаруживается, придавленная коробкой из-под электрочайника. Димка вытаскивает ее и запихивает в карман жилетки. Следующим утром Димка сидит на своей крохотной кухоньке и пьет чай из кружки с отколотой ручкой. На спинке соседнего стула висит еще влажная после стирки голубая майка. На ней много не отошедших пятен, кроме того, первого — из-под сока. От нее слабо пахнет стиральным порошком. Димка глотает обжигающий чай и думает, что сегодня, возможно, он увидит Костю.