Один день из жизни дворника

Вчера Катя пекла оладьи. Это ее Костя укатал, даже продукты притащил: и муку, и молоко, и сахара целый килограмм, хотя столько не нужно. Теперь еще месяц хватит сладкий чай пить. Но Димка Костю понимает — оладьи у Кати получаются просто супер. Он тоже их весьма уважает, вчера штук двадцать стоптал, и еще бы влезло, но засовестился. И Костя, даром, что тощий как щепка, умял немало, куда только влезло. Одна Катя ела как птичка. Половину своей порции наглой попрошайке Джесси скормила. Не удивительно, что та со стороны попы уже не на спаниеля, а на бульдога похожа. Костя ржет, что скоро с ней стыдно на улицу будет выйти. Да чего там стыдно, они все равно с ней гуляют, когда во дворе никого — рано утром и поздно вечером. Еще с прошлого лета у них такая традиция. В другое время Димка стесняется. По Косте ведь сразу видно, какая у него ориентация. Если увидят их вдвоем, сплетен не избежать. Димке совестно перед Костей, но он ничего не может с собой поделать. Он не умеет, как тот, игнорировать шепотки за спиной. Поэтому у них есть Катя — прикрытие. Димка ее не обманывает, ни боже мой! Еще когда они с Костей снова встречаться начали, Димка с ней объяснился, знал, она поймет, а все равно ждал, что уйдет, хлопнув дверью. Но Катя не ушла, осталась, незаметная и незаменимая. Заботится о них обоих, ничего не требуя взамен, только чтобы не гнали. Стала им с Костей как сестренка, такая вот странная семейка получилась. У них за это лето даже подобие какого-то распорядка выработалось. По вечерам на ужин собираются все у Димки. Катя готовит, Костя с Димкой иногда ей помогают. Потом сидят за столом, болтают обо всем, телик смотрят или еще что делают. А ближе к ночи расходятся. Сначала все вместе идут Катю провожать, потом Димка Костю до дома доводит. А уж после идет в свой гастроном, где ночным приемщиком товара работает, принимает хлеб и «молочку», чтобы граждане поутру свеженькое могли купить. И в пять они снова с Костей встречаются возле дворницкой. Ночные часы долгие, тоскливые, тянутся как резина. Но иногда пролетают, словно минуты. Это когда Костя, заскучав, решает прийти. Ему за это влетает от родителей, так что случается такое нечасто, но Димка каждую ночь ждет. Не может не ждать. И сейчас тоже прислушивается, не услышит ли поскребывание в железную дверь. Грузчики с хлебокомбината стучат громко, кулаком, с молокозавода тоже не стесняются громыхнуть. А Костя не шумит, но Димка его всегда слышит. Но сегодня тихо. Заглянули постовые менты, конфисковали буханку ржаного, еще тепленькую, мягкую и пачку кефира, теперь до половины четвертого, когда со второго молокозавода привезут творог и йогурты ждать в одиночестве. Димка откладывает книжку и смотрит в окно. Там отражаются древние люминесцентные лампы, «вагонки» с хлебом и сам Димка. Он вглядывается. Что в нем такого, почему Костя в него влюбился? Сказать, чтоб какой-то особенно красивый, так нет, обыкновенный. Все как у людей: нос — ни большой, ни маленький, рот… ну рот и рот, обычный, глаза карие, в отражении совсем черные, ресницы, брови, уши, волосы вон на макушке с левой, нет, с правой стороны встопорщились смешно. Димка вздыхает и подпирает подбородок рукой. Его двойник в отражении делает то же самое. Димка машет самому себе и отворачивается от окна. Надо попробовать вздремнуть, пока есть время. Утром на траве и палых листьях иней. Белые полоски обводят прожилки и контуры, словно кто-то специально подрисовывал их тонкой кисточкой. Джеська с разбега влетает в кучу листвы, которую Димка нагромоздил за шестым домом. Недели через две, когда деревья окончательно оголятся, а куча станет по пояс, а то и выше, из горзеленстроя пришлют грузовик. Раньше, говорят, дворники сами жгли листья, но Димка этих времен уже не застал. Вышло распоряжение, что жечь костры вроде как вредно, в дыме много всякой гадости. А что вы хотите — город. Однако соблазн слишком уж велик. В маленьком скверике по Курьерской, возле забора промышленных складов Димка нагребает березовых круглых листочков, звенящих от сухости, будто они вырезаны из тонкой золотой фольги. Костя придавливает горку сверху парой веток. — Поджигай! — командует он, и Димка чиркает спичкой о коробок. Листья занимаются мгновенно, но пламя невысокое, прозрачное. Тонкий сизый дымок стелется низко над землей. Костя задирает голову и смотрит в серое небо. На его шее острый бугорок адамова яблока, и Димке ужасно хочется поцеловать туда, а еще под подбородок, где нежная кожа теплая и натянутая, и дрожит под губами, когда Костя тихонько смеется. — Слушай, а ты меня ревнуешь? — Нет, — с честными глазами врет Димка. — Я же знаю, что ты меня любишь. — А я тебя ревную, — Костя смотрит исподлобья и теребит пуговицу на Димкином дворницком жилете. — Меня?! — поражается Димка. — Да к кому меня ревновать? — К Кате, — вздыхает Костя и отворачивается. — Что? — сказать, что Димка удивлен, это ничего не сказать. — Ты серьезно? К Кате? Я разве даю повод? — Не даешь. И знаю я, что между вами ничего нет, знаю. Но она тебя трогает. — Как? — Руками, — Костя выпячивает нижнюю губу как маленький. — Она тебе волосы поправляет, и с лица вытирала что-то, и за плечо тебя хватает… Димка смеется, и Костя улыбается смущенно: — Я понимаю, что глупо, но мне хочется, чтоб ты был только мой, чтоб никто… — Ну, давай, я скажу ей. — Да не надо, — обрывает Костя, наматывая на шею Димке свой длинный шарф. — Пусть трогает. Что мне, жалко? Ты большой, нам двоим хватит. — Вот как? — притворно обижается Димка. — Тогда я буду ревновать тебя к Джесси, ты с ней целуешься! И даже при мне! Как не стыдно? Услыхав свое имя, подбегает спаниэлька и поддерживает заливистый Костин смех громким лаем. — Дурдом, — качает головой Димка, пряча улыбку в шарф, и подбрасывает листьев в костерок. У дыма горьковато-сладкий запах осени, а шарф пахнет Костей и немножко вчерашними оладьями.