И помню я, и помнишь ты, Как слишком быстро все мечты сбылись! И вот мы стали как одно. Кто не прошёл весь длинный путь, Тот с лёгкостью теряет суть, Зачем такое счастье нам дано? /А.Красовицкий/
Лето в Петербурге — особенный феномен. Когда-то давно моя подруга в разговоре о погоде и материнстве (странное сочетание, согласна) сказала: «Сложнее всего в этом городе объяснить ребёнку времена года. Вот в моём сибирском детстве всё было понятно. Зима — это когда снег. Осень — когда жёлтые листья. Лето — когда купаться. Весна — когда дедушка нарвал яблоневых веток и мы вместе рассматриваем, как из безжизненного дерева распускается зелень.» И вот это, как по мне, лучшее описание здешнего климата — мы никогда не знаем, как его объяснить даже самим себе. Особенно летом. Лето — это когда на стуле активного одёжного запаса лежат шорты, несколько футболок, рубашка и джемпер, а на спинке этого стула висит пальто. Летнее, само собой. И шарф. Тоже летний. А если бы под стул было принято ставить обувь, то там стояли бы сандалии, кеды и ботинки, а ещё — вполне вероятно — резиновые сапоги. Но они стоят в коридоре. И в отличии от зимы, когда одних ботинок достаточно, летом определить количество живущих в квартире становится почти невыполнимой задачей, потому что при входе организуется обувной склад, напоминающий если не роту, то, как минимум, маленькое солдатское подразделение. Моё лето проходило степенно. Перетекало неспешным ручейком из одного дня в другой, наполняя их по очереди работой, бумажными стаканами с пожеланиями хорошего дня, душными пробками, прохладными набережными, мыслями о ней. Мне бы хотелось сказать, что я отвлеклась, не забивала себе голову или вовсе позабыла те русые косы, перепутанные с рассветом. Но я не позабыла. А обманывать не хорошо. Даже себя. Моё лето стремилось к августу. Медленнее, чем мне хотелось бы. Но гораздо быстрее, чем следовало бы из солидарности к северным жителям, которые и так почти не видят солнца. Ещё ни разу за почти тридцать лет я не торопила время с такой регулярностью. Ежедневно я смотрела на число под цифрами часов и даже расстроилась, когда вдруг оказалось, что в июле тридцать один день, а вовсе не тридцать. Календарь не ошибался. Я убедилась в этом, сложив кулачки вместе. С горечью отметила, что и июль, и август вопреки логике приходятся на выпирающие костяшки. И даже несмотря на то, что одна из них была сбита мною около груши в зале, дней было никак не тридцать. Нисколечки. Я разговаривала с собой. Вопрошала, не слишком ли глупо для взрослого человека думать о едва знакомой девчонке, ожидая призрачной встречи, аки Ассоль на берегу. И безапелляционно констатировала, что глупо. Но пока я занималась этой констатацией, сердечная мышца бунтовала так, что игнорировать её становилось просто невозможным. Она сжималась и разжималась с удвоенной скоростью, щемила и ныла, если вообще у неё есть такой функционал, согласно анатомии. — Ещё не закончила? — мурчащий бас бородатого коллеги вырвал меня из очередных мысленных баталий. До встречи оставалось четырнадцать дней с хвостиком. Календарь показывал тридцать первое июля. — Тестирую один и тот же баг третий час, — отозвалась я, не оборачиваясь, — он настойчив. — Но это, очевидно, пока до него не дошло, с кем связался, — хохотнул Димка в ответ, и по правую руку от меня со стуком приземлилась прозрачная кружка с кофе. Я улыбнулась такой ненавязчивой заботе и прислонила замерзшие пальцы к горячему стеклу. — Разумеется. — Может, по пиву? Пятница же, — не реагируя на мою попытку закончить разговор, продолжил Дима, а я не смогла сдержать стон досады, но не по поводу пива, а в ответ на очередную ошибку, выскочившую на экране белым квадратом. — Оставь, — он покосился в мой монитор и, развернувшись, облокотился на стол пятой точкой, — думаю, у него тоже уже пятница. — Вот и пошёл бы отдыхать, — заворчала я в ответ, впустую кликнув несколько раз мышкой, — Нет же, треплет мне мозги, зараза! — Русь, — выдохнул коллега, пряча лукавую улыбку за усами, — тебе реально в почти десять вечера заняться нечем? — А? — я удивленно подняла взгляд на часы на стене, — Чёрт! Засиделась. — Давай, допивай свой кофе и валим, — Димка пододвинул кружку ко мне ближе и, дотянувшись до вешалки, снял мою кожанку, единственную сиротливо оставшуюся на рогатом шесте. — Про Катю, я так понимаю, не спрашивать? — Ты, конечно, можешь спросить… — я хотела придумать что-то колкое, но соображала уже с трудом. — Не помирились? Я замотала головой. Хотелось бы наплести, что с сожалением. Но нет. Без сожаления абсолютно. Скорее с каким-то облегчением. Моя совесть этого облегчения, конечно, не поддерживала, но я давно научилась переводить её в спящий режим. — И не помиримся, — отрезала я, предугадывая дальнейшие вопросы, а потом почему-то решила ещё добавить информации для убедительности, — Я не люблю её. Дима посмотрел на меня смесью недоумения и доброго порицания, как старший брат. — А как же, ну… — представьте бородатого почти двухметрового мужика, который пытается вспомнить значение слова «консиллер» — вот примерно так выглядел Дима, когда начинал говорить о любви, — Почти три года… Всё же срок. — Срок, — согласилась я и, допив последний глоток кофе, неожиданно громко поставила пустую кружку рядом с клавиатурой. — Ну… Три года и хватит. Она всегда знала, кстати. — Ох, Русланка! — покачал головой самопровозглашенный психолог, — Неужели тебе не хочется, ну, чтобы дома ждал кто-то. — Если захочется, собаку заведу, — пробормотала я, задвигая стул, и принялась натягивать куртку. — Ну, а семью? — прицепился клещ с прежним усердием, — Чтобы вместе, не знаю, путешествовать, например, шторы вешать или ещё что там делают эти семейные. Я, уже не сдерживаясь, расхохоталась. Дима был не намного моложе меня и прямо-таки убеждённым холостяком. Но теория отношений, особенно моих, почему-то волновала его всегда гораздо больше собственных успехов на женском поприще. Он горячо болел за мою образцовую бывшую, пару раз я даже в шутку предлагала ему махнуться. Катя, и правда, была хорошей девочкой. И это, наверное, лучшая характеристика для неё — «хорошая девочка». Милая, заботливая, как музыкальная шкатулка, изысканная и полная девчоночьих причуд. И я даже повелась на её ненавязчивую симпатию. Как следует, я бы сказала, повелась, аж на три года. Но когда на горизонте у Кати вдруг нарисовалась вполне серьёзного вида байкерша, я зафиксировала отсутствие ревности. Ну, а это, сами понимаете… Хреновый расклад для того, кто, вроде как, в паре. — Только после вас, — сквозь хохот выдавила я, и Димка ломанулся к двери, спровоцировав новый приступ смеха, — И я сейчас не про выход, Дим! Мы вышли на давно пустой паркинг. Почти по центру стояла одна единственная машина. Привычная картина последних пары недель. Разве что звуковое сопровождение несколько отличалось — по металлической черепице ритмично барабанил дождь. Воздух был прохладным даже для кожанки, и я зябко поёжилась, втягивая голову в плечи. — Скажи честно, — обернулась я на коллегу, прищурившись, — Ты вытащил меня с работы, чтобы я подбросила тебя до дома? — Во-первых, я вытащил тебя на пиво! А во-вторых, — он протянул мне раскрытую пачку сигарет, предлагая угоститься, — да, идти до бара под дождём совсем не хотелось. Да и пить в одиночестве — это как-то… — О, брось! — я закатила глаза и, прикрыв зажигалку от ветра, прикурила, с сочувствием глянула на Димку, который с сигаретой в зубах рыл карманы так рьяно, будто там спряталось золото Инков, и протянула ему зажигалку. — Сомневаюсь, что ты потратил бы больше получаса на ни к чему не обязывающее знакомство. Дима проворчал в ответ что-то невнятное, смешанное с дымом и шумным выдохом, и я не стала уточнять. Мы просто уселись в тачку, открыли окна и совершенно молча покурили. Наверное, из-за таких ритуальных «покурить после работы» я и прикипела к этому здоровяку. Перезагрузка. Вышел с работы, выдохнул прошедший день колечками дыма. И главное, в тишине. А после — вы уже не два уставших программиста, вы — Руслана и Димка, хорошие знакомые, которые намерены провести вечер пятницы в компании пары пинт Гиннеса. Правда после перезагрузки разговаривать ещё какое-то время не хотелось. И было чертовски здорово, что мы совершенно молча выехали с парковки, попетляли по территории бизнес-городка и даже чуть быстрее положенного пронеслись по суетливой набережной под стук ливня и лёгкие гитарные рифы на фоне. Я, конечно, до последнего это отрицала, да и сейчас не отказалась бы отмазаться, но факт остаётся фактом: то место, где я когда-то подобрала девчонку, каждый раз, когда попадалось по пути, притягивало взгляд. Я настолько жадно всматривалась в эти пару домов, что в довольно короткие сроки выучила и покосившийся козырёк парадной, и орнамент балконов над ней, и даже несколько кусков выпавшей штукатурки, один из которых был поразительно похож на силуэт кота, сидящего спиной. В тот вечер там совсем никого не было, дождевая вода стекала вниз по козырьку и ручьём убегала к дороге, штукатурный кот оставался на месте. — Что ты рассматриваешь там? — удивлённо пробасил Дима, когда дом этот мы уже почти проехали, а моя голова всё ещё осталась повернутой в его сторону, упорно не желая возвращать взгляд к дороге. — А? Да ничего, штукатурка похожа на кота. — Кота? — коллега расхохотался и оглянулся, видимо, в поисках, но за пеленой дождя уже ничего не рассмотрел, — Точно тебе животинка какая-то дома нужна! Приходишь, а она тебе радуется! Он, вроде, говорил что-то ещё, но мой совсем не многозадачный мыслительный поток уже устремился в то злосчастное июньское утро. Звуки, запахи, девчонка. Чёрт возьми, я даже не знала, как её зовут. И так отчаянно хотелось почувствовать на языке хотя бы имя. Тогда, может быть, я смогла бы объяснить себе это помешательство хоть чем-то конкретным. Вот, конкретная Маша, Аня, Карина, которую мне хочется позвать на свидание. Но ни имени, ни возможности позвать, лишь какие-то обрывки ощущений, которые с каждым днём вовсе не меркли, а напротив — приобретали какие-то новые черты и нюансы. Я так часто вспоминала, как ощущала её рядом, как она улыбалась, как смотрела, что, наверное, начала сама себе придумывать даже больше того, что было на самом деле. Мне прямо хотелось убеждать себя в том, что она смотрела на меня заинтересованно. Конечно, иначе зачем бы я приглашала её. И когда мы танцевали, она, вроде бы, путалась пальцами в моих волосах. Сначала мне никак не удавалось вспомнить, а потом я решила — точно, путалась. Иначе бы откуда я мурашками по затылку знала это ощущение так четко, что аж замирала от флешбэков. — Дим, — я вдруг оборвала какие-то очередные его рассуждения, — Послушай, пива сегодня не получится. Я пообещала подруге помочь с… Переездом, — ничуть не смущаясь, соврала я. — Забыла просто совсем. Димка, очевидно, всё понял, но лишних вопросов задавать не стал. Я сменила направление в сторону его дома и уже через двадцать минут пожала на прощание его лапу «до понедельника», отъехала буквально пару домов дальше и снова закурила. Чёрт бы побрал этот романтичный город с его мостами. И девчонку эту, чтоб её.***
Дни то бежали, то тянулись и прилипали к пальцам как подплавленная резина, и никак мне не удавалось договориться с ними на какую-то усреднённую скорость. Рабочая неделя неслась с явным превышением, а вот последняя пятница, ну прямо как сломанная газель на буксире, тяжело, скрипуче и дотянуть бы до выходных. Хотя, если начистоту, я сама отказалась от всяческих традиционно-пятничных мероприятий. Друзья, правда, пытались, но желания не было. И по итогу даже нашёлся компромисс: все думали, что я страдаю по Кате, причем включая её саму, наверное, а я наслаждалась тишиной квартиры, запахом свежедоставленной пиццы и то сериалами, то короткими, ни к чему не обязывающими, рассказами. Что-то вроде добровольного затворничества. Если бы ещё часы до вечера не тянулись так мучительно медленно, можно было бы назвать этот аскетизм идеальным. Утром с нескрываемой радостью обнаружила на экране телефона восьмое августа. До встречи оставалось шесть дней, если не считать того, который уже начался. Суббота, по традиции, стартовала с тренировок в зале и бассейне, а после захотелось непременно что-то запланировать, чтобы день прошёл побыстрее. — Руслана? — окликнули меня со спины, когда я подошла к своему шкафчику уже после душа. Я замерла. Рус-ла-на. Звучало так привычно, обыденно. А думали ли она, как зовут меня? Предполагала? Я готова была поспорить, что никогда не догадалась бы. Прикрыв глаза перед распахнутой дверцей шкафчика в раздевалке, я попыталась воспроизвести своё имя её голосом. Как удивительно быстро память избавляется от звуков. Гораздо проще было представить себе улыбку и тонкий вздёрнутый нос, почувствовать прикосновения, запахи, ощущения касаний на коже. Голос же остался лишь короткими интонациями, проникающим под ребра шепотом. И как ни силилась я, примерить собственное имя к её губам никак не удавалось. Но я точно знала, что оно подойдёт идеально. — Руслана-а! — повторили со спины, и глаза пришлось открыть, — Вода в уши натекла? — рядом со мной щёлкнул замок, скрипнул металл открывающейся дверцы, — Ты поздно сегодня. По правую руку нарисовалась знакомая тренер. Смуглая, огненно-рыжая, — кажется, Таня, — улыбалась широким ртом, обнажая ямочку на правой щеке. Не стала отказывать себе в удовольствии скользнуть взглядом к кромке полотенца, затянутого на высокой крепкой груди. Импровизированный «наряд» после душа подходил ей прекрасно, не заставлял напрягать воображение, — спортивная, плотная фигура радовала глаз. Я улыбнулась в ответ. — Задержалась с грушей. Привет. — Вы с ней отлично смотритесь, мне удалось понаблюдать, — девушка лукаво прищурилась. Максимально прямой флирт. Сигналы от неё исходили весьма однозначные, и это, само собой льстило. — Я про грушу, — добавила она, ухмыляясь, очевидно, над моей идиотско зависшей улыбкой. Пришлось что-то срочно придумывать. — Попьём кофе вечером? — вдруг выпалила я, бесстыдно разглядывая ключицы и ложбинку, наполовину скрытую полотенцем. Я, конечно, ждала встречи, считала дни и всё такое, но, давайте будем откровенны, у меня есть глаза. А перед ними в момент, когда я открыла рот, мелькали мягкие женские изгибы, очерченные лишь полотенцем поверх. И что-то — возможно, это был змей-искуситель, но я не уверена в его существовании, — подсказывало, что стоит потянуть его вниз, и небольшой завернутый кончик вынырнет из туго затянутого края. Да в женской раздевалке даже дёргать было не обязательно. И поверьте, предложение кофе, было самое безобидное, что я смогла отыскать на языке между «может, ко мне?» и «может, к тебе?». — Думаю у меня найдётся пара часов, — игриво протянула точно Таня, я вспомнила к тем порам, и, бросив спортивную сумку на лавку сзади, умело прикрылась металлической дверцей, позволяя мне выдохнуть. — Только пара? — я восстановила дыхание и уткнулась в свой шкафчик в поисках белья. — Ну… Будет зависеть от того, насколько вкусный будет кофе. Кофе. Конечно. Я натянула трусы и топ со скоростью спартанца, чтобы не встретиться с ней взглядом в самый неподходящий момент, и растянулась на лавочке рядом с её сумкой. Таня обернулась. Её взгляд бесстыдно скользнул по моим плечам, груди, животу. Что и требовалось доказать. — Заеду в семь? — я оборвала её на пересчёте едва заметных кубиков пресса, над которыми я потела последний год. Девушка смутилась и вернула взгляд к моему лицу. — Идёт, пиши номер.***
Мне пришлось знатно перетряхнуть гардероб в поисках чего-то подходящего для свидания, если это, вообще, было оно. Откровенно говоря я искала что-то, в чём она не сможет мне отказать. Катя съехала почти месяц назад. Пожалуй, стоило слегка утолить голод, чтобы случайно не наброситься на девчонку, которая вирусом поселилась в моей башке, провоцируя одну ошибку за другой. Пиджак — слишком вычурно для кофе. Футболка — слишком привычно для тренера в зале. Рубашка. Джинсы, само собой, свободные — куда мне тягаться с её идеально-вычерченными бёдрами. Кожанка. Обыкновенный для меня беспорядок на голове, спадающий неровной чёлкой на глаза. Музыка с вибрирующими сексуальными басами на фоне. Попросила колонку запомнить плейлист, чтобы не тратить время на выбор, пока буду прижимать её к стене коридора. Старые кеды, готовые вот-вот развалиться, добавили несколько пунктов к образу очаровательного негодяя. Простой, но с терпкими нотками кардамона, парфюм. Напоследок убранные с кровати шмотки — пусть комкает в ладошках простынь, а не мой пиджак. К семи, как и обещала, я подъехала по адресу, который Таня любезно скинула мне заранее. Как только девушка появилась на улице, стало очевидно, что она прекрасно знает цену точёной фигурке, а узкое трикотажное платье набивает её вдвое. Когда Таня с платьем оказались в машине, и в полумраке салона её взгляд стал сильно темнее обычного, я поняла ещё кое-что: мы обе точно знали, чем должен закончиться вечер. И каждое слово, каждое мимолётное касание, каждый взгляд неуловимо приближали нас к закономерно ожидаемому финалу. Мы не оговаривали правила игры, они были очевидны. Я предложила прокатиться по вечернему городу, зацепить кофе по дороге и почему-то привезла нас на мою любимую набережную. Как говорят, «ноги сами привели», только в моём случае колёса. Я не выбирала дорогу, даже не думала о ней, просто алгоритм рандомных поворотов привел туда, куда привёл — на Петровскую. Таня заразительно смеялась, покачивая стаканчиком. Из всего вечера лучше всего мне запомнился её смех. Он был таким лёгким, простым, открытым. Она, очевидно, не собиралась меня обольщать, не зажималась, не создавала неловких ситуаций. И я была благодарна ей за это. Сначала мы прошли в сторону Авроры, а потом за разговорами не заметили, как оказались на пляже Петропавловки. Там было на удивление не много народу. Нева обдавала лицо влажной прохладой, мерно выплёскивая на песок тёмную воду. Я остановилась почти у самой кромки воды, всмотрелась в огни набережной напротив. Другое время суток, другая сторона, другая девушка. Всё другое. Противоположное. И я была совсем другой. Играла? Может быть и так. Хотя скорее просто позволила себе быть легкой, поверхностной. Мотнула головой, прогоняя неподходящие для этого вечера мысли. Ещё раз глянула на другую сторону Невы и обернулась в поисках Тани. И поиски мои закончились тут же, потому что она оказалась близко. Очень близко. Настолько, что, развернувшись я обнаружила себя вплотную к её носу. А вместе с ним и к губам. Таня очень приятно пахла, по-девичьи свежо, каким-то из популярных парфюмов. Я не эксперт, но уже точно чувствовала что-то подобное. Тем не менее, запах ей, действительно, подходил. Или в целом подходил обстановке, легкому ветру в её рыжих, растрёпанных по плечам, волосах. А ещё у неё было много веснушек. Очень-очень мелких, издалека они смешивались в общий тон кожи, а при пристальном рассмотрении рассыпались как коричный сахар. Я подалась вперёд первой. Коснулась её губ и совсем не робко притянула к себе, тут же почувствовав холодные руки на своей шее. Игра переходила на следующий уровень. Перед глазами почему-то показался победный флажок из «Марио» и пиксельная надпись: «You Won!». Поцелуй, и правда, был похож на награду. Таня целовалась максимально технично, могла бы, наверное, даже зарабатывать миллионы на авторской технике. Её губы были полными, на ощупь неожиданно плотными, настойчивыми и горячими. Она быстро перехватила инициативу и выписывала языком такие невероятные танцы, что у возбуждения попросту не оставалось шансов не явиться. Когда я изучила изгиб её спины настолько, что могла вслепую составить его график, моим рукам стало мало ощущения трикотажа, а возможности преодолеть его ни сверху, ни снизу не предвиделось, я, тяжело дыша, отстранилась и, мягко перехватив её ладонь у своего лица, переплела пальцы. Её глаза из карих стали почти чёрными, а грудь покачивалась от неровного дыхания. Не размениваясь на слова, я дала нам время отдышаться и потянула её за собой к машине. И я рассчитывала ехать ко мне, но мы знатно подогрели друг друга, пока прошли всю эту мою любимую набережную, которая оказалась вдруг очень длинной. Её ладонь была горячей и влажной, я слишком хорошо помнила, насколько горячими только что были её губы, и даже боялась подумать, насколько влажной я найду её под бельём. Под наверняка сногсшибательным бельём. Решение пришло мгновенно, когда я коснулась металлически холодной двери машины. И причин откладывать его не нашлось. Поэтому я просто распахнула заднюю дверь и, опустившись на сидение, вполне однозначно потянула девушку на свои колени. Никаких заминок или непониманий, никаких слов, вообще ничего лишнего — идеальная техника. Таня оседлала мои колени подтянув платье высоко вверх и под моими пальцами тут же оказался минималистичный чулочный пояс, к которому было пристёгнуто вовсе не кружево, а мягкий довольно плотный трикотаж черных чулок. они напоминали высокие школьные гольфы, и это почему-то очень возбуждало. Мне было не нужно даже раздевать её. Руки тут же пробрались под платье, поднимая его к талии, огладили спину, которая уже прогибалась мне навстречу, скользнули к груди, встречаясь с шершавым и явно очень тонким кружевом, через которое прекрасно прощупывались твёрдые соски. И так же прекрасно сжимались. Таня продолжала свои невероятные поцелуи, пока я беспрепятственно превращала её тяжелое дыхание в стоны. Получалось прекрасно. Сначала к выдоху добавился совсем тихий звук, а после того, как я, наконец, добралась до кромки белья на границе с бедром, голос её зазвучал в полную силу прямо у моих губ, запуская вибрацию в лёгкие. Едва сдержав собственный крик раненой чайки, я отодвинула тонкую ткань в сторону и беспрепятственно скользнула внутрь сразу двумя пальцами. Ожидания вполне соответствовали действительности: она была невероятно мокрой и почти обжигающе горячей, обхватывала настолько плотно, что казалось придётся теперь остаться внутри навсегда. Мне даже почти ничего не пришлось делать, Таня начала раскачиваться на моей руке сама. Картинка перед глазами была превосходной: красивая возбуждённая девушка, длинные вьющиеся пряди, рассыпанные по плечам, влажные, покрасневшие, расслабленно приоткрытые губы, приятный тембр звучания как раз на той громкости, что нужно. Кроме того, во вторую руку идеально легла половинка отлично подкаченной задницы, и это добавляло некоторой эстетики происходящему. В момент, когда она шептала о том, что уже близко и умоляла не останавливаться, — хотя не останавливаться стоило ей самой, — мне вдруг захотелось её сфотографировать. Это было красиво. В самом финале она впилась руками в мои плечи, совершив ещё несколько рывков, зажмурилась и прислонилась лбом к моему в протяжном стоне. Можно сказать это был не просто стон, а целый завершительный аккорд. Даже в фантазиях я вряд ли бы придумала, как можно кончить идеальнее. Знаете, говорят, секс со стороны — зрелище весьма странное и далеко не всегда эстетичное настолько, насколько уверены в этом участники процесса. И я понятия не имею, хорошо ли выглядела я, но Таня — просто превосходно. И это я вам говорю не только как участник, но и как наблюдатель. Я буквально получила зрительный оргазм от происходящего. — Выйдешь? — коротко уточнила она, когда отдышалась, и чуть двинула бёдрами. — А надо? — совсем не сексуально прохрипела я в ответ. Горло от тяжелого дыхания было сухим и неспособным на человеческие звуки. — Ну, хотя бы до… — она справилась самостоятельно, перебравшись на сидение рядом со мной, — Кстати, куда мы? Я потянулась за влажными салфетками между передними сидениями. Протёрла руки, протянула ей пачку, прикрыла глаза, размышляя. Хотела ли я продолжить? Чёрт знает. В целом, мне вполне хватило того, что было. Таня справа шуршала платьем, потом салфетками, после, судя по характерным звукам, достала из кармана пачку сигарет, чиркнула зажигалка, запахло дымом, и стало совсем тихо. Не открывая глаз, я слышала, как она жужжит вниз окном, втягивает в себя воздух, а затем выдыхает, долго, шумно. — Совсем ничего? — она спросила тихо, когда молчание затянулось. И я поняла, что мы на удивление хорошо понимаем друг друга, но сердце стучало ровно. От жгучего возбуждения не осталось и следа, и ему на смену пришёл абсолютный покой. Ни трепета, ни желания. — Было хорошо, — медленно на выдохе прошептала я в ответ и, открыв глаза, потянулась за своей пачкой, а вынув, снова посмотрела на неё. — Ты красивая. — Я знаю, — Таня улыбнулась, совсем просто и тепло, без игр, без намёков. — Если захочешь, можем повторить. Как-нибудь. Я закурила и приоткрыла окно со своей стороны, пропуская вечернюю прохладу сквозняком через салон. Хорошо, когда нет необходимости объясняться. Было бы куда хуже, если бы она задавала неудобные вопросы или, ещё чего, хлопнула бы дверью с криком, что я воспользовалась ею. — Может быть, — выдохнула я с очередной порцией дыма и улыбнулась ей в ответ. И мы поехали к дому, как будто совершенно забыв о том, что несколько минут назад она прыгала на моих пальцах с просьбами не останавливаться. Не было неловкого молчания, мы говорили о тренировках, о работе, она не спрашивала, есть ли у меня кто-то, не выясняла «почему так», не была грустной или подавленной. Да просто мечта, а не женщина, вот честное слово. Мозг готов был немедленно вести её под венец. Но… Все остальные части тела предательски молчали. Это я скорее о том странном органе в организме женщины, который вибрирует где-то под солнечным сплетением, заставляя руки дрожать, а слова путаться. Вот он явно не воспринял происходящее на свой счёт. А это значило, что попытки не имеют никакого смысла. Я уже пробовала мозгом. Вышло из рук вон плохо. Уже подъехав к своему дому и в очередной раз закурив, я вдруг задумалась, а способна ли я, вообще, на что-то большее, чем трахать. Хорошо, прошу заметить, и вполне самозабвенно, но без участия той внутренней вибрации. Может, у меня этот странный орган, вообще, отсутствует? Ну, заводской брак, забыли прикрепить деталь, которая выпускает бабочек в желудок, и всё такое. Перед глазами снова возник образ июньского утра. Июньского Солнца. Это было желание… Или? С чего вдруг я вообще решила, что из одной непродолжительной встречи сложится что-то большее? Всё это время я неустанно говорила себе, что обниму девчонку с запахом солнца в волосах и не отпущу больше. Это звучало странно. И вот в очередной раз представляя эту встречу, я вдруг задумалась, а что дальше? Заднее сидение автомобиля? Задранное платье? Так же разбросанные по плечам волосы только другого цвета? Дым непослушно проник в пищевод, заставляя закашляться. И я посмотрела на сигарету между пальцев. Между тех самых пальцев, к слову. И почему-то накатила тошнота. А за ней — отвратительное чувство отвращения к себе.***
За время воскресного затворничества я выдохнула из себя дурацкие мысли прошлой ночи и решила плыть по течению. В конце концов, как иначе можно узнать, что произойдет, если. Нужно было дожить до «если» и посмотреть. Я, конечно, несколько раз думала, вообще, запретить себе ехать на эту встречу, но каждый раз понимала, что обманывать я себя могу сколько угодно, а вот не поехать не смогу, и запреты тут не помогут уж точно. Рабочая неделя же началась с вполне приподнятого настроения и понеслась в привычном ритме. Понедельник. Вторник. Среда. Димка. Тестинг, курилка, тестинг. Вирусы и ошибки. Как обычно. К четвергу появился совершенно несвойственный мне мандраж. Я несколько раз проверила, ничего ли случайно не пообещала никому в субботу вечером, не договорилась ли ни с кем, случайно забыв о датах. Десяток раз за день я открыла календарь, усиленно разглядывая день без заметок, как будто от пристального взгляда в нём могло появиться что-то, о чём я запамятовала. Естественно ничего не появлялось. Ближе к вечеру позвонила подруга. Дашку в компании называли «человек-вписка». Неведомо откуда у неё были связи в концертной тусовке, а благодаря этим связям — халявные проходки на разного рода мероприятия. Совсем не светские, как правило. За это мы ценили её ещё больше. — Русь, в воскресенье «Энимал Джаз», — отрапортовала Даша после стандартных вопросов о делах, — У меня две вписки в випку. Не смей говорить, что ты не можешь! — Тогда мне, кажется, придётся молчать, — я закусила губу, размышляя. В пятницу всё должно было пройти хорошо, а значит… — Даш, а третьей вписки у тебя нет? — О, — удивленно протянула подруга, — Думаю, можно достать. И кто она? Если бы я ещё сама знала, кто она. Даже имени и того не было. — Ну вот если достанешь, то сразу и познакомишься. — Моё любопытство просто не позволит мне сплоховать, — хохотнула подруга, — Приглашай свою зазнобу, всё будет! — В воскресенье наберу. — Нет, дорогая, ты хотела сказать не наберу, а заберу! — Заберу-заберу, — заворчала я в ответ на её смех, — До созвона! Это было похоже на идеальный подгон. Учитывая то, что о девчонке без имени я не знала почти ничего, но то, что ей нравилась эта группа мне было известно наверняка. Ко-ко-комбо, как сказала бы Дашка, если бы я поведала ей историю целиком. Мог ли этот день быть более удачным? Сильно сомневаюсь. До встречи оставался один день. Ночь, день и несколько часов, если быть точнее. Засыпала я с ощущением скрученного в трубочку желудка.***
С утра субботы моя активность зашкаливала. Я потратила не меньше двух часов на грушу, без устали навернула двадцать дорожек в бассейне, а после зала решила прошвырнуться по магазинам в поисках чего-то подходящего друг к другу, чтобы выглядеть хорошо. Вообще, обычно магазины я терпеть не могу, но в тот день настолько увлеклась, что спустя три часа в торговом центре вывалилась из него с двумя парами новых брюк, одними неприлично рваными джинсами, несколькими свитерами и даже новой кепкой. Хотя, откровенно говоря, полка для кепок уже давно исчерпала собственные запасы пространства. Но кого это волновало, когда козырёк был мало того что прямой, так ещё и идеально по размеру моего лица. Кепка в дождь мне была, само собой, не нужна, поэтому сразу отправилась в перегруженное кепкохранилище. Я долго крутилась перед зеркалом, примеряя то один джемпер, то другой, то с воротом, то без. Надевала сверху кожанку, джинсовку, хлопковый бомбер — испробовала все варианты сочетаний по кругу и кое-как определилась с широким горлом, бомбером и даже шарфом поверх. Выглядело слегка небрежно, прямо в духе «стильный питерский бомж», как однажды сказала моя мама. Именно так и было нужно. Не собиралась же я сознаваться, что выбирала одежду два часа, как барышня на сватанье. Ночь надвигалась бесшумно крадущимся зверем. Это волновало. Внутри было ощущение поднятого со дна песка, он кружился, плавно опускался и резко взмывал на поверхность с очередной моей фантазией из серии «вот я увижу её и…». Впрочем реагировали на эти фантазии не только внутренности, ладони становились влажными и горели, в то время, как кончики пальцев и нос были совсем ледяными. Состояние напоминало озноб с отголосками тошноты. Может, съела что-то не то. Когда с наступлением нулей, цифра в календаре изменилась, усидеть дома я уже не могла. В моём распоряжении было ещё, как минимум, полтора часа, но в начале первого я сидела в машине и барабанила пальцами по рулю в такт редким каплям с неба. Дождь не пугал. Я сразу решила, что приеду заранее, ну и подумаешь, заменим прогулку по городу каким-нибудь ресторанчиком, чтобы не промокнуть. Или просто посидим в машине, покатаемся, если она захочет… Или… Да, точно, отвезу её на залив. Не в тривиальный городской парк, а прямо за город, туда, где из песка в небо взмывают сосны, где даже пахнет не просто свежестью воды, а ещё лесом и немного пряными прибрежными кафешками. В этих кафешках и спрячемся, пока вода с неба будет шелестеть в сосновых лапах. К двадцати минутам первого колёса привели меня к цветочному. Цветы, Русь? Серьёзно? Я помотала головой, ожидая, что яркая вывеска передо мной рассеется, как туманное наваждение. Но она упорно продолжала светить в глаза. Сопротивление пало, и я оказалась внутри. Розы, мимозы, какие-то аляпистые букеты с кучей травы — всё было в точности так, как представлял мой сарказм. Но романтичный подросток, невесть откуда взявшийся в арсенале моих сторон, буквально орал, что нам необходимо присмотреться и найти что-то подходящее. И я повелась. Прошла несколько раз между высокими вазами и зацепилась взглядом за ворох белоснежных ромашек. — Можно эти? — я обернулась на тучную цветочницу. Она подняла на меня взгляд, оставив заготовку для букета на столе, вышла из-за прилавка и вопросительно нахмурилась, уточняя, о чём был вопрос. Я ещё раз указала на ромашки. — А, они для букетов, — выдала она так, будто это сразу должно было о чём-то меня уведомить. — По веточкам не продаём. — Мне нужны все. — Все? Ну… — женщина нахмурилась ещё более напряжённо. А я, поймав за хвост сарказм, который вот-вот был готов вытолкать меня из магазина, просто сунула ей в руку несколько купюр. — Столько хватит? В ценах на цветы я разбиралась не слишком, точнее будет сказать, слишком не разбиралась. Но сияющее лицо цветочницы вполне доступно объяснило, что ценность ромашек, которые она почему-то не хотела продавать, я повысила, как минимум, раза в два. Не переставая улыбаться, она закивала, быстро спрятала добычу в карман передника и принялась, наконец, суетиться с цветами. — Вот тут выбирайте упаковку, бантик, — заворковала женщина значительно более приветливо, раскладывая пышные веточки на столе. Я скептически оглядела слишком блестящий ассортимент. — Заверните просто в бумагу. На секунду назад улыбающееся лицо вновь вернулось мимическое уведомление о системной ошибке. Она ещё раз посмотрела на меня оценивающе: а можно ли, вообще, продавать ромашки этой ненормальной? Но потом, скорее всего, вспомнила о деньгах в переднем кармане и довольно ловко упаковала веточки в тонкую крафтовую бумагу. Вышло даже симпатично.***
Я двигалась по направлению к набережной, пышная связка ромашек ехала со мной на переднем сидении и всё больше радовала меня. Часы на панели приближали время к часу ночи. До встречи оставалось почти полтора часа. Тишину в машине нарушил мой телефон. Звука на нём, конечно, не было. Этой функцией я не пользовалась, пожалуй, с самого универа, но вибрация отчетливо гудела в кармане куртки. Вынув девайс, я мельком взглянула на экран и как-то машинально нажала на тормоз, наверное, от удивления. На экране поверх нашей общей фотографии, которую я, естественно, не потрудилась убрать, значилось: «Катя». И всё бы ничего, кроме того, что я точно знала — для того, чтобы позвонить мне, у неё должна была быть веская причина. Очень веская. И это напрягало. Несколько минут я смотрела на имя, убеждаясь в абсолютной реальности звонка, потом зачем-то глянула на приборную панель, желая удостовериться, что у меня нет галлюцинаций, и только после этого решилась ответить. — Русь, ты? — еле слышно зачем-то уточнила бывшая на фоне акустики пустого помещения, будто возможен был ассортимент отвечающих на мой телефон. — Привет, — ответила я настороженно. — Привет. Ты не занята? Чёрт, прости, ты можешь мне помочь? Это важно. Самая подстава была в том, что я знала, я, блин, точно знала, что Катя никогда не позвонит просто так. Поэтому я постаралась выдохнуть так, чтобы она не услышала этого обречённого шума в трубке, и максимально спокойно спросить: — Что случилось? — Я, кажется, ногу сломала, — без прелюдии выдала Катя, — Меня привезли в травму недалеко от твоего дома… — Ты одна что ли? — не было идеи съязвить, я на самом деле удивилась, потому что по моим данным, у неё там всё очень даже складывалось. — Нет, — в трубке зашуршало и Катя зашептала что-то мимо, дала мне возможность ещё раз вздохнуть незамеченной, — Я не одна, но с гипсом на мотоцикле… Сама понимаешь. Русь, я бы не позвонила, ты же знаешь… Знаю. Конечно, я это знала. Именно это мешало мне отправить её на все четыре стороны, даже не смотря на то, что разошлись мы относительно мирно. Похоже, мой годовой запас удачи был истрачен на Дашин подгон с концертом и шоппинг. Знала бы о лимитах, наплевала бы на новые свитера. — Кидай адрес, — выдохнула я в трубку, прикрыв глаза, и отключилась, не дожидаясь ответа. Посмотрела на часы. Тридцать пять минут первого. Шанс успеть был. В травме я появилась подобно локальному цунами, сметающему всё на своём пути. План был разработан поминутно: хватаю Катю, да хоть на руки, если придётся, везу её домой, и на всех парах мчусь к месту икс вместе с ромашками. На всё про всё час. Всего час, но если не терять времени зря, то вполне. Катю я нашла быстро: она сидела на металлической скамейке в коридоре, вытянув ногу на небольшую табуретку напротив. Её новая любовь, виновато понурив голову, расположилась на той же скамейке. А между ними отдельное место занимало пионерское расстояние. Похоже, произошёл какой-то разлад, но думать мне было совершенно некогда. — Ну, рассказывай, — я упала на лавку поближе к Кате, она вздрогнула от неожиданности и подняла от телефона уставший и влажный взгляд. Плакала. Я грозно зыркнула на байкершу, которая тоже повернула на меня голову. — Русланка-а… — протянула Катя с улыбкой и, шмыгнув носом, уткнулась в моё плечо. Я осторожно притянула её к себе, стараясь не навредить положению ноги в пространстве. Наверное примерно тогда и пришло понимание, что мы с ней и на бывших-то мало похожи. Друзья, знакомые — всё не то. Я бы сказала «не чужие люди». Вот просто так, по умолчанию не чужие, и всё. От объятий было тепло. И чёрт с ним, что не сложилось. Катя была мне по-своему дорога и совсем не злоупотребляла этим. — Ты будешь ржать, — начала она после нескольких минут молчания и поведала мне увлекательную историю о том, как одновременно пыталась слезть с мотоцикла и снять шлем. Снять удалось, слезть — с потерями. Я, конечно, сердилась на эту её любительницу ездить верхом, можно было и помочь даме как-то справиться. Но лезть в их разборки не стала. Каждая минута была на счету, мы ждали очередь в гипсовую. Секунды тикали в моей голове мерным ритмом, я пялилась на часы по два раза за один круг секундной стрелки, хорошо, что они были прямо на стене передо мной, а то вышло бы неловко. Когда Катю забрали в кабинет, молчание в коридоре стало неловким. Просто потому что кроме меня и девицы со шлемом в руках там больше никого не осталось. Сначала она долго смотрела на меня, а потом поднялась с места и направилась к выходу, по дороге бросив в мою сторону невнятное «покурим?». Вы когда-нибудь курили с новыми своих бывших? Никогда бы не пошла, если бы заранее знала, насколько это будут долгие и неловкие несколько минут. Мы просто стояли недалеко друг от друга, тянули каждая свой дым и молчали. Я думала о ромашках и времени, она — хрен знает о чём, может, о Катьке. Но когда я закурила вторую подряд с расчётом на то, что мне удастся посмаковать её в одиночестве, байкерша почему-то не ушла. Она долго смотрела на мой профиль, почти прожигая его, а потом отвела взгляд и куда-то в пустоту выдала: — Она же любит тебя… Изо всех сил хотелось сделать вид, что это не мне. Она же смотрела куда-то прямо, может там её слышал кто-то. Я перевела взгляд к тому месту, где должен был стоять тот самый слушатель, но там, естественно, никого не было. Дым вырвался из легких грузным вздохом. — И я люблю, — вдруг как-то слишком легко сорвалось с губ, и звучало очень правильно, совсем без страстей и надрывов. Наверное, я бы говорила также о любви к сестре, если бы она у меня была. — И? — напряглась девушка, очевидно не совсем понимая, что я имею в виду. — Как тебя зовут? — Дина. — Хорошо, — вздохнула я и, выбросив остаток сигареты в урну, с сожалением поняла, что курить больше совсем не хочется, — Так вот, Дина, — я впервые посмотрела на неё прямо, отметила некоторую привлекательность, и даже подумала, что она мне нравится, хорошая, подходящая Кате, — это любовь, но… Другая. Так что у тебя есть все шансы. Не просри, — для убедительности я хлопнула её по плечу и замерла на полпути к металлической двери. — А если сегодня я успею оказаться там, где мне нужно, может быть, я не просру свой. Взгляд Дины после перекура заметно потеплел, как будто я выдала ей какую-то стратегическую тайну, отдала козыри не несколько игр вперед или пообещала вагон безлимитного мороженого до конца жизни. Когда смеющуюся Катю вывезли из процедурного на коляске, часы на стене показывали половину второго, а уровень моего напряжения стремился к критической красной отметке. Не без юмора и при помощи некоторой матери мы запихали Катю на заднее сидение, и поехали к её дому дружным кортежем из автомобиля и мотоцикла. Я сильно превышала, пренебрегала желтыми сигналами светофоров, и отчаянно сверлила красные, надеясь, что это их ускорит. Надо отдать должное, Дина не на секунду не отставала, даже при моём дёрганном стиле вождения. Сложно сказать, куда я смотрела чаще: на дорогу или на часы. Нашпигованные окнами высотки проносились мимо одна за одной. Катя на заднем сидении задремала, позволяя мне погрузиться в себя. Я успевала. Успевала, если ещё чуть-чуть поторопиться. Когда все одноногие Золушки и их принцы были доставлены по адресу, на часах было два. До последнего моста оставалось двадцать минут, до встречи и того меньше. Но с верой в то, что я смогу вымолить прощение, если опоздаю на несколько минут, я сиганула в сторону Невы, прожигая резиной асфальт. Правый поворот. За ним левый. Потом длинный проспект, а после него — финишная прямая до моста. Сердце выстукивало неровный, взволнованный ритм, пальцы на руле сжались так, что задеревенели и стали ледяными. И только когда я выехала на ту самую финишную, все мои внутренности моментально перестали биться, дышать, функционировать, вообще, они просто оторвались и упали общей кучей вниз живота. Дождь усиливался. Мост был уже разведён. 2:15. Чтоб тебя, грёбаный город! Знаете, такое чувство несправедливости, когда что-то украли у вас из кармана, а наказать воришку невозможно, потому что он оказался хитрее. Вот, то же самое. У меня город, чёрт возьми, украл из кармана пять минут! И поливает дождём, проклятый мерзавец, с таким убийственным спокойствием, будто ничего не произошло. Какое ему дело до одной из восьми миллионов Русланы, действительно. Подлый, паршивый, жестокий мраморный уродец! Бессильно я опустила голову на руль, оповестив об этом всех вокруг протяжным гудком. Последняя тонкая ниточка оборвалась между мной и июньским рассветным Солнцем над Невой. Куда ей, невидимой паутинке, было противостоять скрипучему металлическому механизму, способному поднять целый пласт асфальта в небо. Да и была ли она, вообще. Может, я придумала себе её?***
Третья вписка осталась свободной, и Дашка потащила с собой какую-то свою знакомую девицу. Им почему-то было так весело, что уже через несколько минут после встречи я сильно пожалела, что пошла. Зрелище было не просто завораживающим. Это было моё любимое зрелище: море людей единым организмом раскачивались в такт музыке, сине-фиолетовые прожектора чертили на толпе витиеватые узоры. Музыка, — одна из любимых песен, — с первых рифов проникала под рёбра, не встречая сопротивления. Я облокотилась на металлические перила балкона, оставив Дашку с подругой за спиной. Виски обжёг горло в очередной раз. Я не забуду тебя, хоть мы и не встречались, Всё не случилось не зря — все радости, печали. В очередной раз пришло воспоминание той июньской ночи. — Нравится песня? — сделала я чуть громче, но так, чтобы ни в коем случае не заглушить тихого разговора. — Хорошая… — задумчиво протянула девчонка, не отрывая взгляда от окна. — В том году я была на их концерте. — О, правда? — я оживилась, нащупав крохотную, но точку пересечения, — У меня получилось попасть лишь на один, прямо перед Новым Годом… Я мучительно прикрыла глаза на целый куплет. Да что ж за невезение, ну. Как можно было почти два месяца готовиться к единственной важной встрече и так бездарно её просрать. А ещё больнее оказалось вдруг осознать, что она ведь ждала. Стояла там под дождём, всматриваясь во встречные фары, может быть, вообще, промокла и заболела. А даже если и не заболела, думает теперь, что я… Что я что? Забыла? Посчитала неважным. Такая же, как все, как любой случайный прохожий, мимолётный знакомый. Я была чудом. Была чудом для неё. Была. Ещё обжигающий глоток, и я снова опустила взгляд на плавно раскачивающийся танцпол. Справа от сцены глаза зацепили копну светлых волос, собранных в высокий хвост. Приехали, Русланка, глюки. Это грозило стать наваждением. Но я пригляделась внимательнее… Тонкая фигурка, руки поднятые высоко над головой, белая футболка, пшеничного цвета плавные волны… Пшеничного. Это было на сто процентов невероятно, но я была готова поклясться, что это она. Если бы я только начала думать, то скорее всего отговорила себя банальным «желаемое за действительное», но думать я не стала. Сорвалась к выходу с балкона, задыхаясь от внезапно накатившей паники. Ночь, фонарь и, конечно, аптека Для любви нужно два человека. Под моим зонтом не хватает тебя, Дыши. Уговаривая себя дышать, я перепрыгивала ступени лестницы через одну, и чуть не поцеловала бетонный пол в самом конце, но каким-то чудом даже удержала бокал. Потом была толпа: люди, лица, запахи, повышенная температура тел — я яростно стремилась к тому месту, где увидела похожую девчонку, наугад. Чёрт знает, вело ли меня сердце, но какой-то внутренний компас точно вёл. Где-то по пути я всё-таки выронила из руки стакан с виски и, судя по проклятьям в спину, кого-то облила. Второй куплет заканчивался, я оказалась почти перед самой сценой, чуть правее, как и нужно было, огляделась по сторонам… Через несколько человек от меня покачивался тот самый высокий хвост. Понятия не имею, чем думала, и думала ли вообще, — просто подошла со спины и обняла девчонку двумя руками. В лучшем случае мне должно было прилететь с локтя по почкам, в худшем — можно было и по лицу схлопотать, если девчонка, например, не одна. Но она замерла в моих руках, макушка оказалась как раз на уровне моего подбородка, и в нос ударил запах, который я не смогла бы забыть ни за что на свете, — солнца. И немного утренней Невы. Секунды стучали в висках, ребята на сцене переходили к последнему куплету, наполняя зал эйфорией. Вокруг что-то происходило, голоса вокруг смешались в единое эхо. Сначала я почувствовала, как мою руку накрыла прохладная ладонь, но никакого сопротивления не было. Она просто провела пальчиками по руке, заставив меня мучительно выдохнуть, а после развернулась… Если тебе не всё равно Если ты ищешь, ждёшь давно Просто не закрывай окно. Дыши. — Ты? — в оглушающих рифах я читала это по губам. В синих глазах застыло удивление, перемешанное с восторгом. Я, кажется, кивнула. Или не успела, не помню. В памяти осталось только то, как я потянулась к ней, ожидая оплеухи. Как мягко коснулась желанных губ с привкусом соли, как замерла, ожидая согласия. И… получила его. Робко, невесомо она прижалась плотнее и скользнула языком по нижней губе. А дальше… Пустота. Всполохи прожекторов под закрытыми веками, правильные, нужные слова, пробирающие до костного мозга, музыка, скрывающая вибрацию грудной клетки в попытке поглотить стон. И я пробьюсь к тебе сквозь лёд И на Земле произойдёт Наша любовь, чудесный взлёт Души. Сердце рвано выбивало рёбра, а под солнечным сплетением, — да, именно там, где я нашла в себе заводской брак, — разрывались фейерверки, отдаваясь дрожью в пальцах. Сквозь поцелуи, сквозь громкость музыки и голосов, я просила прощения и твердила, что не отпущу её больше, никогда не отпущу. А девчонка молчала и улыбалась не переставая, может, она вообще не слышала, что я говорю. Да и важны ли были слова, когда даже сквозь мосты, я исполнила своё обещание. И, кстати, Алёна. Но это уже совсем другая история.