Последний шанс Василиска

Много лет назад. Трансильвания. У Герберта фон Кролока были поразительно музыкальные пальцы, что сейчас летали над клавишами, извлекая из старинного инструмента одну печальную мелодию за другой. - Что ты играешь, сын? - граф чуть повернул голову, чтобы лучше видеть профиль потомка. Лицо вечно юного вампира лучилось безмятежным спокойствием, точно выточенное из белоснежного мрамора. Но эта видимая умиротворенность не могла обмануть отца. Виконт был печален, как никогда прежде, даже смерть горячо любимого Амадея не подкосила его так сильно, как недавний инцидент. Это настораживало. Как правило, грусть Герберта всегда оборачивалась для старшего вампира, если не проблемами, то заботами - точно. Однако юноша безмолвствовал, полностью отдав себя музицированию. - Герберт, - чуть громче позвал фон Кролок, вглядываясь в причудливые отсветы витражей на красивом лице. - Прости, отец. Я задумался, - ответил вампир с лёгкой, рассеянной улыбкой. - Это - Томазо Альбинони, правда мне не хватает сольной партии скрипки, да и струнные были бы весьма кстати. Однако, мне кажется, вполне узнаваема мелодия. Герберт вновь улыбнулся свои мыслям и принялся играть дальше, занавесившись от взгляда отца. Эти всепонимающие глаза, повидавшие все грани жизни и смерти, конечно, уже давно не пугали виконта, но не позволяли чувствовать себя уютно. Старую часовню, давно лишившуюся распятий, вновь огласили звуки музыки. Заунывная, трагическая мелодия полетела к высоким сводам, вырвав из груди графа тихий вздох сожаления. Единственный сын фон Кролока пребывал в печали и одумываться не спешил. Погружённый в себя, виконт не заметил как отец покинул часовню, оставив того наедине с музыкой и органом. Им троим и без старшего фон Кролока было о чём рассказать друг другу. Инструмент жаловался на недостаток внимания и заботы со стороны увлекающегося виконта, но, меж тем, был верен, как давний, хорошо изученный любовник и звучал под белыми пальцами так же хорошо, как и сто лет назад. Герберту на мгновение показалось, что на его плечи легли невесомые руки того, кто так и не стал любовником, но был одним из самых любимых и долгих увлечений наследника фон Кролока. Самый молодой кавалер ордена Золотой шпоры находил забавным желание ветреного юноши научиться играть, каждый раз недоумевая и поражаясь настойчивости порывистого во всём остальном ученика, который проявлял, казалось, бы несвойственную усидчивость в том, что касалось музыки. Истинная причина подобного влечения была не понятна виртуозу, но ясна Герберту и его усталому отцу, который со снисходительной усмешкой, притаившейся в углах губ, наблюдал за ночными уроками сына. Музыка была рядом с младшим фон Кролоком тогда, когда он нуждался в ней, как в самом искреннем и понимающем друге, которого никогда не мог найти ни среди живых, ни среди немёртвых, будучи и для тех, и для других одинаково непохожим и чужим. Люди страшились его клыков и осуждали влечение в мужчинам, вампиры презирали за излишнюю любовь, граничащую с восхищением, по отношению к смертности и ненавидели за расположение графа. Отец, хотя и любил Герберта, но не умел этого показывать, привыкнув выживать и бороться за свою долгую человеческую жизнь и последовавшее посмертие. Юный виконт же любил мир, несмотря на презрительные гримасы, коими он щедро делился с окружающими. Мелодия ластилась к нему, забираясь ветром в волосы, нежно перебирая светлые пряди, не позволяя тем упасть на лицо. Герберт улыбался, чувствуя как ком, клокотавший в горле уже неделю, наконец, опускается куда-то вниз, затаиваясь в груди ещё одним камнем на его небьющемся сердце. С этим уже можно было существовать, не боясь потерять лицо и позорно разрыдаться на глазах у отца или, того страшнее, Куколя. Вот уж кому точно не стоило видеть хозяйской слабости. Хватило того, что немой горбун застал виконта на рассвете после бала, когда Герберт, едва не обезумев от ярости и горя, порывался отправиться в лес, рискуя быть испепеленным солнцем. Схвативший уже рванувшего к дверям сына, граф не отпустил «сумасшедшего мальчишку» даже после того, как тот прокусил отцу ладонь и от души ударил пяткой в левое колено, которое было травмировано ещё при жизни фон Кролока. Тот бред, что шептал бессильный от горя и ярости Герберт невозможно было воспринимать всерьёз, если бы, конечно, не относилось к белокуром вампиру. Его истерики граф привык брать в расчёт, осознавая, что мальчишка может в порыве эмоций натворить таких дел, что разгребать придётся следующие два века. В создании хаоса из ничего Герберт был виртуозен. Сейчас исчезновение (не смерть, ведь останков так и не нашли) Альфреда казалось не такой уж и страшной потерей для молодого фон Кролока. Просто студент, неумелый охотник на вампиров, глупый влюблённый мальчишка... который так и не ответил на чувства Герберта. При этом злиться и истерить заставлял совсем не отказ смертного мерзавца, посмевшего коснуться давно почерневшей души вампира, а его трусость. Альфред испугался, но не клыков, ногтей или возможной близости с мужчиной, а себя. Собственных чувств и рамок, созданных себе самому. Фон Кролок встречался с отказами в ответ на свои ухаживания и научился относиться к подобным поражениям с достоинством - тот же Моцарт мягко отстранив от себя ученика остался ему добрым другом и всегда был светлым образом в воспоминаниях виконта. Альфред же смолчал, принимая ласку, подарки, внимание (а в этом, Герберт, к слову справедливо, полагал себя более, чем умелым - за долгое бессмертие научишься разбираться в том, чего хотят люди). Большие оленьи глаза студента покорно прятались за пушистыми ресницами и отнюдь не от страха, а от банального, но оттого не менее желанного наслаждения, когда Герберт невесомо касался руки студента, выписывая на ладони мальчишки древние трактаты о любви. Виконт умел быть милым и обходительным кавалером, чем частенько и пользовался, плетя сеть из ласки, намёков и оттенков голоса. И всё эта искрящаяся золотом, изящная клеть обвалилась никому не нужной шелухой, разлетевшись под гнётом трусости несносного Альфреда. Он бежал! После того, как Герберт не выдал любимого и его смешного профессора Куколю, запретил гостям Бала приближаться и даже смотреть на «своё сокровище». А взамен? Ни взгляда, ни слова. Ничего. Побег с деревенской девчонкой, что покусилась на богатство графа и сказку о красивой жизни. Что с неё взять - дочь трактирщика. Избалованная девица, без чувства стыдливости и такта, несчастная, не заметившая любви бестолкового студента. - Трус! - тонкий палец замер на последней клавише, выжимая из той тревожную ноту, последнюю в сегодняшнем концерте. - Я мог дать тебе всё, весь мир бы лежал у твоих ног, книги, какие ты пожелаешь, театры, путешествия... Герберт по-звериному встряхнулся и тут же отнял руки от инструмента, точно боялся причинить тому боль долгим нажатием. Студент пропал, что называется, без вести, точно исчез с заснеженной поляны в трансильванском лесу, будто бы его и не было никогда. Сара не помнила ничего, после того, как Альфред и Абронзиус увезли её из замка. В дороге её настигло превращение и она не помнила себя несколько минут своей новой жизни. В памяти девчонки отпечаталась только ослепляющая жажда и тревога в карих, оленьих глазах на бледном лице незадачливого влюблённого. Однако, девчонка не убила его, Герберт был в этом уверен, потому что, когда нашёл оборванку в пустой медвежьей берлоге, в которой та пережидала день, убедился в скованности её движений. Эта ненавистная ей «окоченелость» стала для глупышки единственным оправданием, счастливым стечением обстоятельств, благодаря которому Сара Шагал не упокоилась окончательно. Он отправил девчонку к отцу, а сам вернулся к поискам Альфреда, не удосужившись даже проследить за любительницей губок, потому был удивлён, когда отец сказал, что «звёздное дитя» так и не появилось в замке. Но виконту она была безразлична. Он потерял Альфреда. Снег не сохранил даже запаха, несмотря на то, что профессор Абронзиус каким-то чудом добрался до деревни, но, похоже, повредился умом, так как без устали повторял какую-то ерунду о кротовых норах и прыжках сквозь материю. - Отец! Я решил, - объявил Герберт, появившись в кабинете графа, сияя улыбкой. - Что же ты решил, Герберт? - фон Кролок поднял на сына взгляд, подавив тяжёлый вздох при виде нездорового блеска в серых глазах. - Нам нужно переехать, - юноша был полон энтузиазма и жаждал перемен. Он вскинул изящную ладонь в ответ на вопросительно вздёрнутую бровь. - Не перебивай меня, отец. Я понимаю, что такие дела не решаются быстро, потому предлагаю отправится в путешествие и выбрать новый дом. У нас достаточно средств, чтобы не испытывать трудностей. - Ты же понимаешь, что я не могу надолго оставить замок без управления, - осторожно заметил граф, пытаясь воззвать к уму наследника. - Я подумал и об этом. Пока ты утрясаешь дела и ищешь управляющего, я отправляюсь в путешествие и ищу нам хорошенький замок где-нибудь в уединенной местности, в дали от людских глаз и пересудов. Как только я найду подобное место, то сообщу тебе письмом - объявил свой план счастливый Герберт и, не дожидаясь ответа, как делал всегда, когда полагал свои действия правильными, отправился немедленно собирать вещи для долгого путешествия.