В золотом и алом

Зеркала — мои единственные верные друзья. Я редко снимаю с них плотные чёрные завесы. Чтобы ничто не проникло в мои владения с той стороны. Ведь граница между явью и небылью здесь рискованно тонка. Но ещё, пожалуй, потому, что мне не хочется лишний раз встречаться взглядом с собственными отражениями. Иногда я всё-таки набираюсь смелости и срываю пыльную бархатную ткань. Разочарование приходит сразу же. Чего я ожидал? Моё лицо не меняется уже десятки столетий. ...Но не сейчас. У человека в зеркале всё те же черты, но глаза незнакомца. Я рассматриваю его, пытаясь понять, в чём подвох. В освещении? В усталости зрения после рабочего дня? Я не узнаю себя, как если бы на мне была маска с тайных встреч Календарного Совета. — Что ж, Май, теперь ты прекрасно видишь, что она тебе и не нужна, — говорю я отражению. — Никому и так нет дела до того, кто ты на самом деле. Называй себя как хочешь, ничего не изменится. Ты просто забытый в подсобке музейный экспонат, древний и скучный. — Но я должен жить, — упрямо отвечает оно. — Если не для себя, то для Освобождения Ночи. И ради Отеля. Не терплю, когда со мной спорят. Сдаётся мне, Август плохо на него влияет. — Но скажи, зачем тебе этот Отель? Он никогда не заменит твой разрушенный храм. Бледное подобие, позолоченная иллюзия. А в униформе управляющего ты выглядишь так, будто тебя только что выгнали с карнавала. Мне самому становится смешно от осознания. Действительно, вычурный покрой, ряды блестящих латунных пуговиц и прочие отчаянные попытки сойти за истинного лондонского денди сразу выдают самонадеянного иностранца. Пламенно-красный шейный платок на благопристойных светских вечерах производит то же впечатление, что и на быков в испанской корриде. А с такой бородой впору только играть дьявольски хохочущих карикатурных злодеев в провинциальном театре. Из царей — в шуты... Умноженное в зеркалах отражение тоже не может сдержать смех: — То есть как это зачем?! В моём замечательном Отеле все будут счастливы! Все бедняжки с разбитыми рассудками и сердцами, которые я собираю по кусочкам. Они будут в безопасности, согреты, сыты и спокойны. Никто не будет печален или одинок. Все будут улыбаться, как я. И я буду любить их, а они за это будут любить меня. И никогда никуда от меня не уйдут. Не то что те, кто погиб в лакре. Не то что тот, кто бросил меня. — А что, если они этого не захотят? — скептически спрашивает Май. Радостное выражение Весёлого Джентльмена искажается в нечто среднее между вымученной гримасой и оскалом. — Знаю, поначалу они боятся. Никто не благодарен мне за то, что я стерегу их сон ночами. Они даже не здороваются со мной в ответ, когда встречают на улице — ни на первой, ни на второй, ни на десятой подряд. Но я не обижаюсь. Они так несчастны. Им нужно всего лишь немного ободрения и заботы, и чтобы кто-нибудь забрал все их кошмары и плохие воспоминания... — Ты всё делаешь не так! — теряю я терпение. — Ты внушаешь только страх и подозрение. Ты не можешь быть мной. Я — Менеджер, настоящее лицо Отеля. Серьёзный и уважаемый человек, умеющий с первого слова вызвать расположение и доверие. Потому что все знают, что, несмотря на зловещую репутацию, Бедлам безупречен, и что я могу в мгновение ока устранить любую проблему, и... — ...Что ты такая же фальшивая приторная маска для окружающих, как и он, — замечает Май. — Да и смотри, ты с самим собой-то не можешь разрешить конфликт. — Абсурд. Я хозяин. А он — вечный незваный гость. Я гарант безопасности моих клиентов. А он — угроза. — Даже ты не любишь меня! — тень Весёлого Джентльмена расстроенно ускользает, тая до привычного: скрипа двери в ночной тишине, эха стука трости по мостовой в тиканьи часов. Но я знаю, что он продолжает наблюдать из темноты. Как всегда. — Сумасшедший. И глупец. Нельзя же всё сводить к любви, — мрачно комментирует Май. Слишком циничный и уставший, чтобы быть деликатным в выражениях. — Ты прекрасно знаешь, что для меня именно к ней всё и сводится. Не понимаю, почему я защищаю его, хотя ещё недавно сам обвинял. Может быть, мне всё-таки нравится видеть узнавание и суеверный трепет в глазах прохожих. Напоминает о том, кому когда-то принадлежало это проклятое место, где ютится их город. Такой же обречённый, как и мой. ...Зря я об этом подумал. Вот и он. Ещё один, тот, кого я избегаю больше всех. Белые одежды вместо моего чёрного фрака. Тихая скорбь, от неизреченной глубины которой исчезает моя ухмылка. — Посмотри, в кого ты превратился, — укоряет Царь-Жрец. — Раньше они сами шли ко мне за исцелением и утешением, а теперь ты сплетаешь паутину низменного коварства, ловишь их, когда они беззащитнее всего, обездвиживаешь неволей и паразитируешь на их душевных недугах. Раньше всем было очевидно величие моего владычества, а теперь ты прячешься за льстивой услужливостью. Я презираю тебя. — Но я отпускаю тех, кто выздоравливает. И здесь их никто не тронет — ни общество, которое отвергло бы их, ни Хозяева Базара, ни... — запинаюсь я. — Да почему я вообще должен перед тобой оправдываться? Ведь я не стал бы таким, если бы не ты! — Только не снова... — вздыхает Май. — Хорошо. Вот между собой и ищите виноватого, — предлагаю я. — А я слишком занятой человек. — О, нет, с ним мы не поладим, — Май многозначительно пристально смотрит на меня из отражения. — Он правитель, а я революционер. Он жрец, а я богоборец. Он прошлое, а я будущее. Я стараюсь не отводить взгляд. Кажется, он намекает, что считает меня лишним. — Будущее! Ещё бы. Пятый из двенадцати, который ввергнет вселенную в хаос и вечную ночь! Да Весёлый Джентльмен по сравнению с тобой годится лишь для того, чтобы им пугали впечатлительных непослушных детишек. К тому же, им я был всего несколько десятилетий, а тобой... похоже, гораздо дольше. Даже до того, как вступил в Совет. Так почему претензии не к тебе? — Потому что жалобы должен принимать Менеджер, — скалится он. Совсем не так, как обманчиво приветливый кошмар лондонских улиц. А с ненавистью и болью. Действительно, кем же я стал?.. Я прячу лицо в ладонях. Белые перчатки кажутся жалким обрывком светлой мантии Царя-Жреца, насмешкой, обманом — мои руки больше не чисты от зла, в моём сердце больше нет праведного покоя. Но почему-то он всё ещё здесь, никак не желая уйти в забвение вслед за Первым Городом. ...Когда я поднимаю глаза, я снова один. Как и был весь вечер. Как и был тысячи лет. Часы бьют полночь, выводя меня из отрешённости. Дела не ждут. В Отеле всё спокойно. Если не считать чьих-то стенаний с нижних этажей и невесть откуда берущегося звука шагов по пустой крыше, на который жалуются жители верхних. Записываю, чтобы не забыть с этим разобраться. Гашу свечи. Надев пальто, взяв трость и шляпу, я привычно выхожу в стоящее передо мной зеркало.