***
Яркий солнечный свет попадает в просторное помещение сквозь широкие окна, погружая ее в свое утреннее золотое сияние. В комнате удивительно светло, благодаря стенам, выкрашенным в простой, ничем не примечательный белый цвет, делая ее визуально еще более обширной и пустой. Большая часть комнаты освобождена от мебели, исключая мольберт, установленный ровно по центру. В самом дальнем углу расположилась небольшая зона отдыха, состоящая из удобных кресел и компактной софы с кофейным столиком. В другой стороне находятся тумбы с множеством инструментов. На их поверхности творится небольшой хаос, просто потому что омега редко успевает убраться при окончании своей работы. Этим занимаются домработники, что изредка входят сюда без его ведома, чтобы протереть пыль на поверхностях и навести порядок. Он замечает каждый их приход, потому что все картины, расставленные у стен, фантастическим образом меняют свое положение или место. Кстати о них. Омега откладывает вымытые и высушенные кисти, неуверенно оборачиваясь, окидывая блеклым взглядом помещение своей студии. Множество холстов накопившихся за годы его работы оперты о стены, размещаясь просто на полу: самые ранние из них покрыты слоями пыли, прячась за более поздними полотнами. Несколько совсем новых холстов сохнут под палящими солнечными лучами, помещаясь на широких подоконниках. Они крепкие и выдержат даже омежий вес, чем он изредка пользуется, разглядывая однотипный вид из своего окна, компактно размещаясь на широкой поверхности. Чонгук все чаще думает над тем, чтобы избавиться от самых старых, забытых им холстов, чтобы расчистить помещение. Каким-то магическим образом даже собственные картины давят на омегу своим однообразием. Наверное, потому что в каждой из них неизменно видит себя, отражение своей потрепанной души, которую уже долгое время пытается описать мрачными красками и серой однотонностью, что частично присутствуют во всех его работах. Потому что такова его сердцевина. Она разрушена и изломана, и он пытается рассказать об этом через свои работы, боясь произнести вслух. Возможно, если одна из его картин когда-либо попадет кому-то в руки, только тогда этот человек сможет счесть завуалированную в мрачности оттенков мольбу о помощи. А если нет, если никто не сможет прочесть сквозь мазки, если ни одна из его работ не вырвется из порочного круга чужой жадности, он так и продолжит творить в тени своего супруга, скрывающего его талант от других, не позволяя миру узнать о художнике-любителе, который всего-навсего хотел осуществить свою мечту. Чонгук никогда не гонялся за тем, что лучше, больше и дороже. Ему достаточно бы было небольшой, успешной и уютной студии, где бы он мог создавать свои творения и делиться опытом с подрастающими учениками. В свое время омега шел к этой мечте. Он почти был готов открыть крохотную художественную школу, чтобы начать свое дело, но брата неожиданно подкосила болезнь и все средства, накопленные за долгие годы тяжелой изнурительной работы, ушли на лечение и продление хосоковой жизни. Это так же сильно подкосило и омегу, заставляя на время забыть о своей мечте, погружая в пучину бесконечных тревог и забот о своем единственном родном человеке. Чонгук был молод, а Хосок - для него всем. Старший брат опекал и лелеял его после смерти родителей, будучи старшим на более, чем пять лет. Оформил на себя опеку над младшим, еще несовершеннолетним братом, когда их семью постигло горе, взвалил на себя груз неподъемной ответственности сразу за две жизни. Чонгук ему многим обязан, потому отплачивает по сей день той же монетой, не собираясь брата в беде одного оставлять. Омега шумно выдыхает полной грудью, устало прикрывая веки, опираясь поясницей на тумбу позади. Ему было тяжело это пережить, когда абсолютно здоровый брат в один момент потерял связь с внешним миром. У него выявили рассеянный склероз, что по до сих пор невыясненным причинам быстро прогрессировал. Омега был в полном отчаянии, когда в его жизнь абсолютно неожиданно ворвался Чунмен. Они встретились на выставке, в которой Чонгук выставлял свои работы, чтобы их продать и заработать деньги на собственное одиночное существование. Альфа остановился у его автопортрета, надолго задержавшись у холста, не собираясь двигаться дальше, что заставило Чонгука подойти и завязать непринужденную беседу. И омега хочет вернуть время вспять, хочет никогда не появляться на той выставке, не подходить к мужчине, так странно заинтересовавшимся его работой среди других более впечатляющих своими техниками и пропорциями. Он и не подозревал, что в тот момент неловко улыбнувшись незнакомцу, проходящемуся по нему проницательным взглядом черных, затянутых мраком глаз, он привлечет в свою жизнь беду, что обернется ему катастрофическими последствиями. Чонгук сдавленно выпускает воздух сквозь приоткрытые губы, скользя ладонью по шее к затылку, чтобы убрать тянущую боль в напряженных мышцах. Застегнутая на все пуговицы рубашка с длинным рукавом скрывает под собой оседающую осадком в легких боль. Омега приоткрывает тяжелые веки, которые с трудом раскрыл на рассвете, проспав от силы несколько часов. Бесстрастный взгляд вновь скользнул по помещению, в котором он может проводить часы наедине с собой, где его не побеспокоят и не тронут. Это единственное место, в этом проклятом доме, где он может чувствовать себя в относительной безопасности. Гложущее чувство страха и напряжение не покидало изнеможенное тело, кажется, ни разу за последние несколько лет. Он уже привык жить с ними в тесном соседстве, что соизмеримо уже с целой вечностью. Омега с трудом припоминает те времена, когда ощущал себя беззаботным и свободным от тягостных раздумий и колебаний. Чонгук не верит в их кончину. Омега поджимает губы в скромной досаде, отталкиваясь от тумбы, забирая с собой вымытые кисти. В помещении стоит эхо, отражающееся от голых стен, когда он босиком, предпочитая такой максимально домашний прикид, добирается до мольберта, установленного посреди студии. Чонгук откладывает кисти, отходя к окнам, чтобы проверить полную готовность последних работ, сохнущих на подоконниках. Все это время его сопровождает мелодия, доносящаяся из динамиков установленного в углу радиоприемника. Медленная и плавная… что-то из современной классики. Чонгук не разбирается: он никогда не имел тяги к музыке, она просто блекло тлела на фоне художественного искусства. Это единственное, что действительно его всегда привлекало и к чему лежала его душа. Убирая несколько готовых холстов на пол, к старым работам, омега подходит к уголку небольшого подобия оранжереи. Он так давно не ухаживал за своими маленькими друзьями, что угрюмо подвяли из-за изнурительной жары, отдающей от раскаленного на солнечном свету стекла окон. Чонгук аккуратно перебирает зеленую листву, чтобы рассмотреть степень засухи грунта, но с удивлением замечает, что тот далеко не истощен. Кажется, сюда недавно заглядывал кто-то из домашнего персонала. Омега оставляет политые комнатные растения в покое, возвращаясь к мольберту в центре студии, аккуратно присаживаясь в кресло около него, для удобства подтягивая ткань свободных домашних брюк, которые не боится испачкать. Он не использует фартук, несмотря на крайне опасные для одежды масляные краски, которые с трудом можно соскрести с белоснежной ткани, в которую облачен его верх. Чонгук тянется к ее плотно прилегающим манжетам, чтобы закатить для удобства рукава, но расстегнув всего одну пуговицу, замечает посиневший ушиб на запястье, моментально застегивая его обратно, скрывая от собственных метнувшихся в волнении глаз за плотной, хлопковой тканью. Спокойная и монотонная мелодия, что была включена во время перерыва на радиостанции, заканчивается, и омега обращает на это внимание, отвлекаясь от боли в запястье, которое мягко оглаживает ладонью другой руки. Активно говорил задорный и уже хорошо знакомый голос радиоведущего, имя которого он до сих пор так и не узнал, хотя сутками напролет слушает их эфиры, просто включая для того, чтобы не ощущать себя окончательно одиноким в стенах просторного помещения. Ему приятно всего лишь слушать чужие голоса, даже не пытаясь понять их незамысловатые разговоры или обсуждения горячих тем. Он включает их для создания приемлемого фона, чтобы погрузиться в комфортную обстановку для творчества. Шумно выдыхая, словно настраиваясь на длительное времяпровождение с любимым делом, Чонгук тянется к кистям, бросая короткие взгляды на наполовину пустой холст, анализируя свой последующий ход работы. Но не успевает он поднести инструмент к требующему заполнения просвету, как в двери настойчиво стучатся, заставляя омегу застыть, так и не коснувшись тонким концом кисти подготовленного полотна, прислушиваясь к посторонним звукам извне. Дверь издает скрежет при открывании, вслед чего раздаются отражающиеся от стен шаги. Чонгук обессиленно опускает руку, откладывает кисть обратно на подручный столик рядом, оборачиваясь и встречая рассеянным взглядом низко кланяющуюся по пути домоправительницу. Она целенаправленно шагала в его сторону, аккуратно придерживая в своих руках серебряный поднос. Чонгук окидывает ее вопрошающим взглядом, скрывая за тенью поддельного непонимания искреннее негодование. Никто и никогда не врывался в стены его студии, пока он также находится здесь, а оттого ему неприятно неожиданное проникновение на его территорию, прервавшее его работу. - Хозяин приказал поить Вас отваром из шалфея. Он поможет справиться с возникнувшей проблемой. - женщина растягивает губы в мнимой радушной улыбке, оставляя небольшой поднос на подручном столике. Чонгук опускает взгляд, останавливая его на крупной чашке с мутным чаем, аромат которого он ощутил, стоило домоправительнице приблизиться с подносом в руках. - Я не буду это. Забери. - омега морщится от аромата заваренных трав, которые сгущаются благодаря теплу, веящему от чашки, отворачиваясь обратно к полотну, стараясь не замечать чужого присутствия. Женщина не спешит уходить, продолжая стоять позади его кресла и скользить своим любопытным взглядом по незавершенным наброскам, со слетевшим пренебрежительным хмыком опуская в итоге на его застывшую в осторожности фигуру. - Я не могу ослушаться приказа, Вы тоже, господин. Выпейте отвар, он абсолютно безобиден, его рекомендуют всего лишь в целях профилактики. - женщина складывает морщинистые руки с идеальным бесцветным маникюром перед собой, пользуясь тем, что парень не видит ее дрогнувшей в неприязни улыбки. - Ким старший уже мучает хозяина расспросами о наследнике. Для семейства Ким это важно, пожалуйста, не противьтесь. Вашему супругу нужны здоровые и крепкие детишки... - Замолчи. - глухо цедит Чонгук, обрывая вкрадчивую речь домоправительницы, что моментально умолкает, продолжая презрительно глядеть на парня сверху-вниз. Чонгук со вздохом переводит мельтешащий взгляд на женщину, оборачиваясь к ней, замечая мимолетную заминку, отразившуюся на ее равнодушном лице. - Забери это и уходи. - Ваше бесплодие излечимо. - домоправительница упрямо стоит на своем, не двигаясь с места, будто бы слова парня для нее ничего не значат. - Ваш отцовский инстинкт должен был уже сработать. Господин, разве Вы не хотите детей? - ее губы с алой помадой изгибаются в отвратительной усмешке, что быстро сменяется фальшивой снисходительностью. - Почему Вы отказываетесь бороться с недугом? Женщина знает, что подловила его на неприятной теме, что выражено ярким самодовольством на ее омоложенном лице. Чонгук поджимает губы в недовольстве, не собираясь давать ответ на ее вопрос, потому что также хорошо знаком с ее бесстыжим любопытством. Она не единственная, кто не упускает возможности напомнить ему о том, кем он является на самом деле. Она, как и многие другие здесь, считают, что ему крупно повезло приглядеться сыну крупнейшего корейского магната. И Чонгук не до конца понимает, что движет такими людьми, чтобы, не стесняясь, выражать всем своим видом свое пренебрежение его происхождением. Несмотря на долгосрочный официальный статус супруга их хозяина, его разглядывают, как любовника, как временное увлечение, которое Чунмен в конце концов бросит. Как жаль, что они многое не знают, иначе это бы мигом стерло их завистливые усмешки, смело выпущенные ему в спину. - Я не верю в целебные способности отваров. - заторможенно смаргивая рассеянность, наконец, твердо выдает Чонгук, изгибая брови в безмолвной претензии. Не будет же она запихивать в него этот бесполезный чай насильно? - Я так и передам ему, слово в слово. Обсудите это наедине. - чуть не фыркнув в возмущении, домоправительница быстро переставляет чашку с подноса на стол, забирая серебряную посудину с собой. Она ускоренной походкой стремительно движется к выходу, видимо изначально спланировав чем-то зацепить, оставаясь без ожидаемых результатов. Чонгук провожает ее взглядом, вплоть до хлопка массивных дверей, переводя задержанное в напряжении дыхание. Она наверное считает, что омега горюет от своего бессилия, что стесняется своего бесплодия, которое врачи подтвердили еще год с лишним назад, когда Чунмен очень хотел, но ничего не добился. Чонгук ни разу за их совместную жизнь не получал положительного результата теста, чему был несказанно рад. Возможность забеременеть не сделает его счастливым. И Чонгук, словно сумасшедший, благодарит небеса за этот дефект, который все еще дарит ему небольшую надежду выбраться из этого капкана, пока еще окончательно не сковавшего его по рукам и ногам. Дети не станут отрадой, они станут бременем, и он боится, что возненавидит их за это. Дети в этом браке станут такими же несчастными, как и он сам. Он этого всей душой не желает. Омега подхватывает чашку, покидая кресло, уверенной походкой двигаясь к установленной в углу для удобства раковине, ни секунду не думая перед тем, как вылить все содержимое чашки в нее. Его рука не дрогнула, стряхивая последние капли с каймы, со стуком отставляя пустую емкость на стол. Чонгук наблюдает за тем, как мутный отвар, пропадает в стоке, следом открывая кран на полную мощность, чтобы смыть остатки и избавиться от противного аромата теплых трав. Омега склоняет голову, опираясь на столешницу около раковины, прикрывая тяжелые веки. - Я не просто спасаю людей, я излечиваю их раны, в том числе и душевные. Чонгук приоткрывает веки, мечась мельтешащим взглядом по белоснежному углублению раковины, прислушиваясь к тишине, прерываемой голосами из до сих пор играющего радио, о котором он успел забыть. Знакомый задорный голос радиоведущего что-то спрашивает, но омега не улавливает самой сути вопроса, пытаясь прислушаться к словам, которые просочились сквозь мутное сознание, вернув его обратно в суровую реальность. - Множество пациентов приходят ко мне с похожими проблемами, но степень их серьезности очень разнообразна. Все они искалеченные не только внешне, но и внутренне. Многие из них сталкивались с чужими насмешками, непринятием, с проблемами, которые доставляли им врожденные дефекты или же приобретенные с серьезными травмами. Я избавляю их от этого, я дарю этим людям новую жизнь... Омега резко оборачивается, устремляя взгляд на радиоприемник, стоящий на подоконнике в противоположном углу студии. Чонгук ощущает неизвестный прилив эмоций, что заставляет его перевести спертое дыхание, во все глаза наблюдая за неподвижным устройством, издающим звук, изредка прерывающийся на шипение из-за плохой связи. - Вы помогаете людям бесплатно? Это очень великодушно с Вашей стороны. Но не является ли такая работа Вам в тягость? - Я занимаюсь своим любимым делом, совмещая его с добром. Я никогда не стремился заработать на проблемах людей. Мне не может быть в тягость видеть, как меняется взгляд этих обреченных на долгие годы страданий людей. Работая с внешностью, я заглядываю им в душу. Для меня прерогатива это счастливые и сияющие лица пациентов после операций. Если бы Вы видели их, Вы бы никогда не задали мне подобный вопрос. Омега растерянно смаргивает наваждение, пропуская мимо ушей восторженный вздох радиоведущего. Чонгук срывается с места, подходя обратно к креслу и столу, раздвигая кисти и краски, чтобы отыскать телефон. Несколько инструментов по неосторожности оказываются сброшенными на пол, по которому они раскатываются в разные стороны, создавая вокруг еще более хаотичный беспорядок. Омега тихо шикает, хватая найденный телефон, приземляясь в кресло. Нервно заправляя длинную прядь челки за ухо, Чонгук ведет пальцем по экрану, снимая блокировку, моментально открывая браузер, чтобы отыскать сайт радиостанции. В прямом эфире ведется съемка, и Чонгук хочет отыскать это видео прямо сейчас, пока таинственный гость радиостанции не ушел. Чонгук достаточно быстро находит официальную страницу волны, остервенело перелистывая ее вниз, кроме длиннющей описывающей радиостанцию статьи не находя ничего важного. Спустя нескольких хаотичных и не до конца обдуманных манипуляций он всё-таки выводит видео на экран, переворачивая смартфон, наблюдая за записью эфира в онлайн режиме. - Что бы Вы посоветовали напоследок нашим радиослушателям? - Не бояться. Приходить и говорить о своей проблеме. Не бояться получать помощь от незнакомых людей. Понимать, что не все люди от вас отвернутся, обязательно найдутся и те, кто помогут. Просто вам не повезло их еще встретить. Я жду вас, чтобы выслушать. Мы вместе пройдем через преграды, вместе преодолеем ваши страхи и вернем вас к жизни. - Боже, я сам не могу дождаться окончания эфира, чтобы записаться к Вам на прием! - В этом нет необходимости. Я не психолог и не терапевт. Я пластический хирург, который спасает человеческие жизни. - Спасибо Вам за выделенное для нас время. Нам было очень приятно услышать мотивирующие слова поддержки, доктор Ким. Ждем Вас в следующий раз на нашей радиостанции, как только Ваш график совпадет с нашими эфирами… Диалог прерывается очередной монотонной композицией, достигающей омежьего слуха откуда-то издалека. Но Чонгук все еще может видеть, что происходит в самой звукозаписывающей студии радио, где улыбчивый ведущий, который выглядит таким же открытым и активным, как и звучит в эфирах, встает с места, пожимая руку высокому молодому человеку, что представился доктором Кимом. Омега не знает, что им движет, но он продолжает наблюдать за мужчинами, мило переговаривающимся между собой, вновь и вновь возвращаясь взглядом только к одному из них. Камера в студии размещена в самом ее верхнем углу, потому ему с трудом удается разглядеть лицо высокого силуэта, вежливо кланяющегося ведущему радиостанции. Чонгук смотрит на них вплоть до того, пока задорный ведущий не вывел гостя из студии, уходя вслед за ним, оставляя в пределах камеры пустое помещение. Чонгук выключает телефон, не видя смысла больше в том, чтобы наблюдать за пустой студией, отводя мельтешащий в волнении взгляд в сторону окон. Омега накрывает верх грудной клетки ладонью, глубоко вздыхая. Мотивирующие, как выразился ведущий, слова пластического хирурга что-то серьезно перевернули в нем, переворошив установленный мнимый покой. Человек, спасающий чужие жизни путем серьезных операций, помогает другим людям отыскать покой и зажить спокойно. Чонгук именно этого и хочет. Он хочет исчезнуть, переродиться, хочет обрести новую жизнь, без следа исчезнув из старой. Он к этому так долго шел честными и не совсем путями. Омега множество раз пытался убежать от мучительного настоящего, но Чунмен находил к нему путь, будто шел по следам, когда Чонгук делал все возможное, чтобы этого не случилось. «Ты убегаешь, а я ловлю тебя. Сбегаешь, но я нахожу. Опять сбегаешь, и я опять возвращаю тебя обратно… просто прими тот факт, что тебе никуда не деться от меня.» Чонгук отбрасывает телефон от себя, зарываясь ладонью в черные пряди, сжимая пальцы у корней. Омега склоняется вперед, опираясь локтями о колени, закрывая голову и свое опущенное лицо дрожащими руками. Он ощущает сильное, давящее на грудную клетку отчаяние, которое вырывается наружу жалобным всхлипом. Ему действительно никак не уйти от этого, потому что Чунмен с фантастической легкостью нашел его в аэропорту, когда он уже собирался покинуть страну с поддельными документами, что помог сделать друг. Альфа замял дело в полиции, когда в очередной раз потеряв терпение, Чонгук подал заявление о домашнем насилии, которое каким-то неслыханным образом исчезло из стопки поданых в тот день исков. Ни один адвокат в этом городе не хочет браться за дело о расторжении их брака, просто потому что заведомо знают, что проиграют, будучи на его стороне. Ведь кто бы что не говорил, но деньги и власть все еще играют огромную роль в этом прогнившем в алчности мире. «Твое лицо… я вижу его всюду. Все они становятся похожими на тебя, когда тебя нет рядом. В одиночестве я схожу с ума.» Омега опускается трясущимися руками к лицу, проводя кончиками дрожащих пальцев по гладкой коже, сильно жмурясь и ежась от нахлынувших эмоций. Чонгук никогда не считал себя воплощением неземной красоты, относился к себе посредственно, принимая таким, каким он есть. Но только сейчас, с опаской оглаживая впалые щеки и гладкий контур, он понимает, что это лицо сделало его несчастным. Омега горестно взвывает, впиваясь пальцами в нежную кожу, ощущая ненависть к себе и собственной внешности. «Я многое отдам, чтобы вновь и вновь прикасаться к твоей коже. Я не представляю своей жизни без ее сладкого запаха, любовь моя… Твои глаза… я узнаю их из тысячи. Потому что только твои глаза могут совмещать в себе столько эмоций, которые легко счесть. Они - отражение твоей души, разбитой и изнывающей… однажды ты посмотришь на меня совсем по-другому… я увижу в них любовь и обожание, и тогда это станет тем самым моментом, когда мы оба поймем, что ты проиграл...» Омега вскрикивает от раздирающей изнутри боли, рывком поднимаясь с места, нанося сокрушительный удар по хрупкому мольберту. Конструкция моментально падает, утягивая за собой закрепленную к ней, незавершенную картину, на которую омега смотрит с ненавистью и презрением сквозь застилающие глаза слезы. От переизбытка воспоминаний Чонгук жалобно втягивает воздух носом, обессиленно падая обратно в кресло, закрывая исказившееся в отчаянии лицо дрожащими ладонями. «...пока твой брат у меня, ты не сбежишь. Запомни это… я оплачиваю лечение твоего брата, ты обязан быть мне благодарен… благодарность для меня - это твоя преданность. Не переступай черту, Чонгук, не заставляй меня злиться, потому что ты единственный, кто успокаивает моего яростного и опасного зверя, но если тебя не станет, он выберется наружу и не остановится ни перед кем и ни перед чем до тех пор, пока не найдет свое успокоение - тебя, моя радость.» Чонгук взбирается в кресло с ногами, сжимается, обхватив руками колени, пряча в них свое измазанное в слезах лицо. Разъедающая горечь подступила к горлу, отражаясь сильными позывами тошноты. Омега накрывает ладонью рот, беззвучно проливая горькие слезы на плотную ткань брюк. Он осторожно покачивается из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя и избавиться от наплывающих одним за другим обрывочных воспоминаний, словно волны, бьющиеся о крепкий камень, пытаясь его сломить. Только Чонгук уже на грани, ходит по опасному краю, с которого боится упасть, но которое под действием силы извне опасно пошатнулось, грозясь свалить его с ног. Тогда Чонгук смиренно упадет в ноги победоносно усмехающегося супруга, приклонив перед ним голову.***
Тонированная дверь отъезжает в сторону, позволяя альфе с тяжелым вздохом покинуть небольшое помещение и выбраться в узкий коридор. Он сразу же стягивает с лица маску и освобождается от одноразовых перчаток, собирая тыльной стороной ладони капли пота со лба и висков. Самая тяжелая из всех операций, которые у него когда-либо проходили, закончилась успешно. Было множество рисков, что заставили доктора переволноваться, но все прошло гладко. Пациент выдержал и остался в стабильном состоянии. - Сонхи, - Тэхен перехватывает за локоть пытающегося проскользнуть мимо младшего напарника, заставляя его обернуться, вопрошающе изогнув аккуратные брови. - этот пациент на тебе, следи за его состоянием до завтрашнего утра. Если будут какие-то вопросы звони мне. Хорошо? - Конечно, доктор Ким. Как скажите, так и сделаю. - интерн учтиво кланяется, забегав широко распахнутыми глазами по его форме, что была испачкана в некоторых местах в свежей крови. Тэхен его отпускает, с безобидным смешком провожая быстро убегающую по коридору маленькую фигуру прыткого напарника. Трудоспособный и амбициозный малый, только слишком активный. Тэхен опускает взгляд на свою одноразовую форму, которую однозначно стоит снять и выбросить. Альфа хоть и сталкивается с кровью чаще, чем с чем-либо другим, но ее вид вызывает у него такое же искреннее отвращение, правда менее сильное, чем у окружающих его людей. Сокджин, например, на этот этаж вообще подниматься боится, потому что до ужаса боится вида алой жидкости, начиная терять сознание только лишь от одного ее противного запаха. Но даже это не останавливает омегу, когда ему срочно нужна компания на время обеденного перерыва. Альфа тянется к пуговицам, расстегивая верхнюю часть защитной униформы, под которой скрывается белоснежная и идеально выглаженная рубашка, специально подготовленная для интервью на радиостанции, что прошло более, чем успешно. Тэхен движется по коридору, давно избавившись от маски и перчаток, выбросив в специальный контейнер у дверей операционной, теперь спеша в сторону кухонного угла, где сможет утолить свою жажду. Часто посреди операции возникает жуткая потребность в воде, которую приходится терпеть до самого конца, отвлекаясь на работу и сосредотачиваясь на процессе, в котором он не имеет ни единого шанса на ошибку. Если бы не ответственность, с детства привитая хорошим воспитанием родителей, он бы вряд ли когда-нибудь взял в руки скальпель. А благодаря выработанному годами практик внутреннему стержню, он не позволяет дрогнуть своей руке в самый ответственный момент. Тэхен залпом осушает стакан с прохладной водой, со звонким стуком отставляя на кухонную поверхность перед собой. Голова немного гудит и неприятно тянет в висках, но даже это не мешало ему сконцентрироваться на завершающих этапах операции. Для него это было не менее важно, чем для человека, который ее перенес. Он опытен в своем деле, но даже у профессионалов бывает что-либо в первые. Альфа склоняет голову вбок, устало прикрывая тяжелые веки. Это не конец дня. Сегодня он насыщен делами, потому Тэхен позволяет себе провести несколько минут в тишине и одиночестве для восстановления сил, пока поблизости никого нет. - Ты уже закончил с пациентом? - знакомый голос позади заставляет альфу выпустить удрученный вздох, потому что о долгожданном покое стоит позабыть. Тэхен натягивает улыбку, пытаясь скрыть в ее тени свою естественную усталость, оборачиваясь к окликнувшему омеге лицом. - Что ты здесь делаешь? Ты же говорил, что не сунешься больше сюда после прошлого раза? Забыл уже? - альфа подпирает поясницей столешницу стола, складывая руки на груди, глядя прямо на раздраженно закатившего глаза Сокджина. - Как я мог забыть? - омега скользит взглядом по его форме, цепляя им кровавые размытые пятна на рукаве и боку, поморщившись в отвращении. - Фу, как это гадко... Как ты с этим справляешься? - Привык. - Тэхен лениво пожимает плечами, следом скользнув взглядом по своему прикиду, все же отстраняясь от столешницы, чтобы в конце концов переодеться в свое. - И все же, я рассержен тем, как ты себя сильно загружаешь в последнее время. - Сокджин проводит его внимательным взглядом, поджимая губы в скрытом недовольстве, следуя за ним по коридору к личному кабинету альфы. Тэхен проходит в помещение, выделенное для приема посетителей, оставляя дверь открытой для следующего за ним по пятам омеги. Сокджин заходит сразу после него, аккуратно прикрывая ту за собой, чтобы создать подобие пространства для разговора личного характера, без присутствия лишних ушей. Ему есть о чем спросить в последнее время подавленного и многое умалчивающего друга. В конце концов у них никогда не было секретов друг от друга, но Тэхен стал возводить пока еще незаметную стену между ними, что не может не раздражать Сокджина, дорожащего их построенной на доверии дружбой. - Слушай, я знаю, что Сонёль нестабилен. Я разговаривал с твоим папой. - Джин замолкает, в неловкости обводя просторную комнату рассеянным взглядом, останавливая его на застывшей фигуре успевшего снять только верх медицинской формы Тэхена. Омега нервно сглатывает, медленно отходя от тонких дверей, за которыми их могут подслушать мимо проходящий персонал, не сводя сузившегося в проницательности взгляда с широких плеч, сейчас угнетенно опущенных и ссутуленых. - Папа звонил сегодня. - Тэхен продолжает стоять к омеге спиной, отмирая, чтобы оправить рубашку, обтягивающую стройное тело, опуская взгляд на низ не до конца снятой униформы. - он говорил, что что-то произошло с Сонёлем, но я не дослушал. Моментально сорвался к ним. - Прошло пять лет, Тэхен. - не позволяя молчанию воцариться в кабинете, следом проговаривает Сокджин, глядя блестящими от отражения дневного света глазами на фигуру в момент поникнувшего альфы. Тэхен молча присаживается на край дивана, на котором была оставлена накидка от его медицинской формы, остервенело зарываясь ладонью в свои волосы. Омега с осторожностью крадется ближе, наблюдая за отстраненным и потускневшим взглядом альфы, что метался по полу кабинета, в поисках того, за что можно было бы зацепиться. - Прошло так много времени, и мы теплили в себе надежду на его выздоровление все эти годы. Ты же прекрасно знал о прогнозах врачей. Он еще достаточно долго продержался... - Сокджин удрученно сводит брови на переносице, аккуратно присаживаясь на край дивана рядом с другом, продолжая наблюдать за его притворным спокойствием, под которым, он уверен, бушует ураган из отвратительного чувства безысходности. Тэхен не может помочь возлюбленному, когда он в этом нуждается, продолжая смиренно вместе с ним ожидать неизбежной кончины. - Сокджин... Боже, не говори мне такое. Мое сердце разрывается, а ты только нагнетаешь. - Тэхен прячет лицо в ладонях, наконец, давая волю истинным эмоциям. Не слезам, но сильным переживаниям и терзаниям за близкого человека, которого теряет буквально на своих глазах. - Ты помогаешь другим, потому что не можешь помочь ему, я прав? Ответь мне, Тэхен. Это так? Ты пытаешься искупить этим свою вину? - омега поджимает дрожащие губы, потому что сам чувствует себя паршиво, говоря это другу. Скопившиеся в уголках глаз слезы быстро смахиваются длинными ресницами, пока он тянется к альфе, накрывая его плечи своими объятиями. От него никогда не ускользали изменения в состоянии близкого приятеля, потому что Тэхена Джин знает, как никого и никогда, очень хорошо. Альфа не может обманывать себя и окружающих его людей своей искаженной болью улыбкой и спокойствием, сковывая в себе сильные эмоции скромно подкрадывающегося горя. - Поедь к нему завтра. Я отложу все операции, только съезди и проведи с ним эти дни. Омега всхлипывает в плечо альфы, ощущая, как тот трепетно накрывает своей ладонью его замок из рук, крепко обвивающих его плечи в утешающих объятьях. Сокджин шмыгает носом, утыкаясь лицом в затылок, моментально погружаясь в аромат отдающих горечью лилий. Успокаивающих и одновременно удушающих своей болью. Он на ментальном уровне ощущает чужое горе, не в силах что-либо с этим поделать, чтобы упростить страдания. Он бессилен перед привязанностью Тэхена к своему погибающему возлюбленному. И единственное, что он может сделать, это дать возможность альфе провести с Сонёлем его последние дни, даже если всем сердцем не желает подпускать альфу к кровати ненавистного ему человека. «Даже своей смертью ты доставишь ему очередную порцию невыносимой боли. Что ты за человек, Сонёль? Неужели тебе никогда не было жаль этого искренне любящего тебя альфы? Я позабочусь о нем, пускай твоя душа отныне обретет свой покой. Цветок горького ириса...»