За кулисами жизни. Версия 2.0

Робин никогда не опаздывала. Обычно ей приходилось ждать того, с кем они решили встретиться. Никто и никогда не видел, чтобы Робин опоздала на встречу и никто не слышал, как она просила прощения за опоздание. Это было достаточно странно, особенно в силу того, что Нико как-никак женщина, а женщины имеют привычку опаздывать. Наверное, из-за сладкой мысли о том, что ее ждут, и что она кому-то все же нужна. Женская психология. Вот и сегодня то же самое, она уже двадцать минут сидит за столиком и ожидает Нами. Вообще, та должна была появиться минут пять назад. Робин оглядывает место. Не назвать его злополучным, конечно, но и благородным оно далеко не является. С чего бы Нами намечать встречу в таком месте? Ведь она сама любит бары по-шикарней, чтобы расслабиться. А тут одни полу-бандитские лица. Хотя, в общем-то, обстановка неплохая, да и бармен на вид вполне дружелюбный и адекватный. С забавным носом. Длинный такой нос. Мило. Через некоторое время к Робин подсаживается какой-то молодой блондин. "Молодой" - для нее это почти приговор. Робин усмехается и, натянув на лицо привычную улыбку, кивает, давая согласие. Они говорят о чем-то, впрочем, Робин даже не запоминает о чем. А зачем запоминать то, что должно выветриться из головы через час? "Должно", ибо не стоит этим засорять голову. Робин привыкла к одноразовым знакомствам. В последнее время она заводит только такие, так как боится привязаться. Привязанность - самое худшее, что может случиться с человеком. При привязанности человек слаб и беспомощен. Робин уже пережила это и не хотела повторять. Нами опоздала на час, но, увидев ее усталое лицо, Робин не стала напоминать о проведенном в ожидании времени. Рыжая упала на стул практически без сил и вымученно улыбнулась ей. - Привет, милая, - привычно начала Нико. - Устала? - Как собака. Представляешь, этот идиот скинул на меня двух своих пациентов, а сам улетел на неделю на Гавайи! Отдыхает, сволочь! - мгновенно "взорвалась" рыжая. В силу своего характера она легко выходила из себя и принималась проклинать все и всех вокруг. - Ну, нельзя откидывать тот вариант, что двигатели самолета, на котором он полетит, откажут, и он рухнет прямо в океан, - с наимилейшей улыбкой сообщила Робин, на что Нами, давно привыкшая к подобным ее "закидонам", лишь тяжело вздохнула. - Нет, такого мне не надо. Пусть деньги он мне не платит, но все же страхует, когда меня на месте нет и помогает. Вообще, он неплохой. Даже немного милый. - Мы сейчас говорим об одном и том же человеке? - брюнетка скептически вскинула левую бровь и недоверчиво посмотрела на Нами. Та лишь улыбнулась. - Абсолютно. Трафальгар Ло - опытный хирург и неплохой человек с... - Поганым характером, - докончила уже Робин. - Ну, есть что-то. Да и не нам судить. Я тоже не ангел, знаешь ли. После этих слов Робин хитро улыбнулась и нагнувшись к рыжей, коротко поцеловала ту в губы со словами: "Конечно. Ты мой личный чертенок". Нами лишь улыбнулась на подобное поведение любовницы. Ничего странного в этом не было. В этот момент в бар буквально залетел запыхавшийся парень со странной блондинистой копной волос на голове, вокруг которой была лысина. Выглядело, как куст, посаженный в детской песочнице. Все люди, сидевшие в помещении, с удивлением покосились на блондина, который пытался отдышаться, но дело оказалось до крайности неблагородным. Кое-как придя в себя, он подошел к барной стойке. - Эй, парень, - подозвал он бармена. - Вообще-то меня зовут Каку. - Вообще-то это неважно, - передразнил блондин. - Чего желали? - Сюда сегодня утром, часа в четыре, заходил веснушчатый брюнет в шляпе. Помнишь его? - Ну помню. - Так вот, он потом не возвращался? Или когда уходил, ничего не говорил? Может, он что-то тут забыл? - Хм... - бармен задумался. - Вообще-то, часам к шести вечера он вернулся, сказал: "Спасибо за совет" и ушел. - А что за совет ты ему давал? - блондин потупил взгляд. - Сказал, чтобы нашел свою девушку и попытался вернуть ее, - уже менее уверенно проговорил Каку. Глаза блондина после этого заявления широко распахнулись, а зрачки расширились. Тот лишь смачно выругался и кинув напоследок: "Спасибо, Каку!", убежал. Так же, как и появился тут. Бармен, казалось, даже не был удивлен. Видно, такие случаи происходили тут каждый день. Истерика. Того парня, блондина, охватила истерика. Когда он услышал из уст бармена про совет, когда его глаза распахнулись - это была самая настоящая историка. У каждого это проходит по-разному. Видно, должно было случиться что-то воистину ужасное, если тот блондин с кустиком на голове сделал такое трагичное выражение лица. А Робин разбиралась в эмоциях. Истерика. Вы знаете это слово? Робин как-то давно пробовала его на вкус, испытывала на ощущения, пыталась прочувствовать, горько оно или сладко. Слово оказалось до одури неприятным, но та сцена из жизни была в разы неприятнее. Робин не могла истерить. Не могла плакать, смеяться, кричать, стонать от боли, не могла говорить или звать на помощь. Она просто молчала, не смея даже чувствовать боль. Боль - что это? Жгучее чувство с неприятным запахом и отвратительно-гадким вкусом? Или какое-то наслаждение все же? Для Робин болью стал ее сводный брат - Кузан. Кузан вырвал сердце Нико с корнем, его пришлось восстанавливать чуть больше, чем целую жизнь. Как он мог так поступить? Он до сих пор каялся перед ней, но такое вряд ли она была в силах простить. Он вывернул ее наизнанку. Не спеша, наслаждаясь, ведь даже легкое ощущение высокоградусного алкоголя в крови срывало Кузану крышу, и он знал об этом. Он смаковал момент, когда избивал ее. Он оставил уродливый шрам на ее пояснице, который Робин ненавидела до сих пор, и стыдилась также. Он оставил на ней много синяков и кровоподтеков, он изуродовал ее тело, тело такой маленькой и невинной девочки, он ее испоганил и обесчестил. Кузан изнасиловал Нико, той самой ночью, оставил глубокие царапины на боках. Она не могла плакать, кричать, вырываться. Глаза девочки в миг потеряли блеск и стали на много оттенков светлей, превратились в чистый лед прозрачных стен душевой. За глазами - ничего, а перед ними - ужас, который мог бы сломать любого. Любого, но не Робин. Она была сильной, и она не сдалась. Она разучилась плакать и истерить навсегда, после той ночи, потому что слезы просто высохли. Навсегда. Истерика. Для кого-то это битье стен, для кого-то крики на весь квартал и до неба, а для Робин - песни. Стихи, которые начинались с обрывчатых выражений и фраз, которыми она исписывала поля тетрадей, они переросли в целые тексты. Это была музыка ее души и ее личная истерика. Той ночи тоже было кое-что посвящено. Чтобы навсегда забыть о чем-то, нужно рассмотреть это в деталях, и Робин это сделала.

Однажды, проклиная смелость, Пряча жизнь в зелёных почках, Цветы безумия посеял летом в сердце моём Мой старший брат, кому хотелось Целовать меня ночью, Он создал страсть для меня – но не меня для неё.

Робин не стала прежней. Она не стала той же девочкой, хотя отчаянно пыталась это доказать всем. Надевала маску, но потом устала, ведь как бы долго Нико не носила ее, маска не срослась с лицом, чего Робин жаждала безумно. Она ненавидела себя, а брата - еще больше, но пообещала себе, что об этом никто не должен знать. Потому, что это - не их дело. Музыка стала ее стихией. То единственное, чему она могла отдаваться полностью и без остатка, окунаться головой - музыка. Мир музыки был для нее живей, чем этот. Намного живей. В музыке есть прекрасная вещь — когда она попадает в тебя, ты не чувствуешь боли. И это именно то, что помогло Робин вырваться из той злосчастной клетки боли и страха. Как-то один писатель выразился: "Из всех циклических и ритмических процессов музыка – самый приятный процесс. Уступает в этом отношении, может быть, только любви. В ее ритмической парадигме". И он оказался чертовски прав, как позже поняла Робин. Она полюбила. Научилась любить благодаря одному человеку, которого теперь уже не могла отпустить. Это была не просто привязанность, как бывает с теми, кому помогли выбраться из тьмы, это была истинная, высшая любовь, о которой писать словами - как танцевать о чувствах. Эта любовь была мелодией... У этой мелодии имелись в наличии имя, цвет, запах... Эту мелодию звали Нами, она была ярко-оранжевого цвета и пахла мандаринами. Робин не понимала ассоциации про последнее и не помнила, откуда она возникла. Ведь у Нами аллергия на цитрусовые. А любовь, как верно, лечит раны. Все царапины и все шрамы - их больше не будет. Они смоются и забудутся. Ни во что другое Робин уже не верила. Или, вернее, не собиралась верить.