Not an Island (Не остров)

Корабль дрожал вокруг них, и Спок наблюдал, как шахматные фигурки дребезжат и съезжают с предписанных им квадратов. Он знал, что схватился за край стола, но не был осведомлен о силе этого захвата. Шахматные фигурки проехались до краев игровой доски и проскакали со стола, как камушки, сорвавшись с уступа и попадав на пол. Спок обнаружил, как думает, без какой-либо степени рациональности, что это была пешечная буря*. За исключением чрезвычайных ситуаций или иных обстоятельств, связанных со службой, Спок играл в шахматы с капитаном каждый день, когда смены их обоих заканчивались. Обычно это значило, что они могли найти совместное время только после 2300, поскольку Кирк брал командование альфа-сменой и Спок вел бету, и их расписание пересекалось в среднем на 1,9 часа. Конечно, красная тревога вытаскивала на мостик их обоих вне зависимости от времени суток, но в большинстве случаев они проводили дни, работая раздельно. Спока сбивало с толку, что после столкновения с Нарадой, когда их официально назначили командующими офицерами Энтерпрайз, Кирк часто разыскивал его как для совместной социализации, так и для обсуждения корабельных вопросов. У них обоих было очень мало свободного времени вне служебных обязанностей, и все же Кирк выбирал тратить его с ним, вместо своих многочисленных, более шумных друзей. Вне сомнений, Кирк находил их компанию более занимательной, чем общество неразговорчивого, замкнутого и социально неприспособленного (по человеческим стандартам) вулканца. Сам Спок не ощущал, что его время забирают от вопросов, более заслуживающих внимания. Он и Нийота видели друг друга в общественных зонах корабля, так что он не пренебрегал своей дружбой с ней. Вопреки корабельным слухам, у них с Нийотой не было официальных или давних романтических отношений. Она выразила свою привязанность к нему по-человечески и предложила утешение, какое могла, человеческое. В определенной степени Спок принял предложение. Он был осведомлен (признаться, после поиска в библиотечном компьютере), что его согласие принять ее поддержку создало намек на романтизм, и, возможно, на намерение участвовать в формальном ухаживании. К сожалению, он не был осведомлен об этом ранее, но Нийота не обиделась ни за его невежество или за его нужды. Она была замечательной женщиной, и Спок был рад считаться ей другом. Если бы он ощущал с ней какую-нибудь ментальную близость, он бы, возможно, мог ответить на ее ухаживания с более долгосрочными намерениями. Kaiidth*. Это было не для них. В любом случае время Спока вне обязанностей, научных изысканий и медитаций было в значительной степени свободно, и Кирк по неизвестным причинам решил занять его собой целиком. Спок не имел возможности самостоятельно изучить феномен дружбы до прибытия на Землю. Даже тогда Нийота была первой, кто по-настоящему попытался подружиться с ним. Спок считал это следствием странности в социальном устройстве Нийоты, раз она решила сблизиться с таким, как он, и каким-то образом даже находила в этом удовольствие. Если бы она не была от природы доброй, он бы решил, что она использовала его знания или влияние, предоставляемое его статусом в академии. По опыту Спока его компания не была ни приятной, ни желанной вне необходимости. Вулканцы в лучшем случае едва терпели его, потому что он был слишком человечен в их глазах, а большинство иных видов избегали, потому что он был слишком вулканцем. До Нийоты. Джеймс Кирк был нисколько не похож на Нийоту. Он был громким, противным, склонным к манипулированию, пугающе блестящим в той же манере, что и сам Спок, но без какого-либо реального контроля своих сил или намерений, подобных тем, которые Споку давало вулканское воспитание. И прежде всего, однако, Кирк являлся чересчур открытым, чтобы являться экстравертивным типом личности. Он приводил в ярость. Спок это признавал, по-вулкански это или нет: Джеймс Кирк выводил его из себя своей нелогичностью, и вторжениями в личное пространство, и его невыносимым (напускным и, вероятно, тщательно просчитанным) обаянием. Споку оставалось непонятно, как этот человек продолжал эффективно функционировать. Он подозревал, что это объяснялось наличием небольшой степени социопатии. Хотя Кирк определенно социопатом не являлся — Спок касался его достаточно часто, чтобы знать наверняка. Все люди были нелогичны, но Кирк выводил это на недостижимый уровень. Споку это не нравилось. И все же Спок принимал все приглашения на шахматы. И приглашения на обед, приглашения прогуляться во время «осмотра» корабля, одно приглашение «разбить лагерь» на кормовой смотровой площадке, приглашения на «вечеринки по оформлению документов» в каюте Кирка… Однажды Спок даже согласился — и никогда не поймет почему — проводить Кирка в дендрарий в 0300 по корабельному времени, просто чтобы Кирк мог погулять по зеленой траве босиком. Спок продолжал поддерживать с ним повседневные контакты без какого-либо рационального объяснения. Это случалось так часто, что Маккой начал называть Спока вулканской тенью Кирка, а Нийота действительно как-то раз спросила, не встречаются ли они. Это предположение было смехотворным. Нийота просто посмотрела на него и перевела тему, когда он сообщил ей об этом. — Черт побери, — пробормотал Кирк. Он сшиб последнюю оставшуюся пешку на доске, и Спок зацепился глазами за опустевший уровень королевы. Его уши продолжали улавливать треск фигурок, катающихся по полу. Постоянный дребезг маленьких, легковесных объектов, раскиданных турбулентностью. Со вздохом Кирк предложил: — Мы могли бы использовать магнитный набор из третьей комнаты отдыха. Уверен, мы оба помним, где стояли все фигурки. Спок уже забыл, где стояли фигуры. Он даже не следил за игрой последние 10,2 минуты. Стратегия, которую он использовал на начальных этапах, требовала очень небольшого осознанного участия после запуска. Поэтому он ее и выбрал. Палуба грохотала еще несколько секунд, пока не стихла, сменившись потрясающей тишиной. Его дыхание было не слишком громким в тишине, но оно было, очевидно, быстрее и резче обычного. В действительности, это было единственным, что Спок мог слышать хоть сколько-нибудь ясно. — Спок? Турбулентность в вакууме была не такой, как турбулентность при полетах в атмосфере или при землетрясениях, на базовом уровне. Пространственная турбулентность была единственной в своем роде. При землетрясении можно было броситься на землю и знать, что, пусть сейчас она тряслась, это все еще твердая основа. Даже в летательном аппарате оставалась определенность обшивки, и нестабильность ощущалась скорее как тряска внутри консервной банки, нежели что-либо еще. Турбулентность же внутри космического корабля ощущалась, как если бы сама ткань космоса во всех измерениях содрогалась вдоль линий субатомных промежутков. Чрезмерно обширное описание, но тем не менее точное. Все двигалось, и вибрировало, и дрожало — даже воздух. Это ощущалось, будто промежутки между атомами в его костном мозгу дрожали и раскалывались от напряжения. Как если бы не осталось больше стабильного места. Устойчивости. Опоры, за которую можно было бы зацепиться и которая бы не развалилась в следующий миг. Это ощущалось как предсмертные толчки планеты. Не осталось твердой земли, чтобы стоять, просто огромная сокрушительная пустота, за которую хватаешься в темноте. — Спок. Спок вздрогнул и посмотрел наверх. Ладонь Джима сжимала его руку, чтобы добиться внимания. Когда он успел обойти стол, чтобы перебраться на сторону Спока? Джим изогнул губы в странной улыбке, но только с одной стороны лица. — Не думал, что вулканцев укачивает. Он убрал руку с извиняющимся жестом, повернув ладонь к Споку, и отошел на шаг. Спок отклонил голову назад, когда Джим выпрямился, чтобы сохранить контакт взглядов. Это было неким якорем. Прошло 2,2 часа, как они вошли в ионный шторм, который и положил конец их ночной шахматной партии. Сейсмические амортизаторы не справлялись с гашением каждого витка турбуленции, чье давление неумолимо нарастало с середины бета-смены. Они не могли поддерживать варповый пузырь посреди электромагнитных помех, и шторм двигался достаточно быстро, чтобы субсветовой двигатель не мог преодолеть его без причинения значительного ущерба системы движителя* и корпусу корабля. Единожды задев край явления, они были вынуждены выбираться, подобно заякоренному паруснику. Спок все еще не определил причину, по которой они не смогли засечь формирование или приближение бури заранее. Ошибка приборов, вероятно. Он проведет необходимые процедуры диагностики после завершения ионного шторма, чтобы это не случилось снова. — Тебе нужен гипо или еще что? Боунс начал раздавать их, как конфетки, едва мы столкнулись со штормовым фронтом. Без какого-либо размышления о словах, или что они подразумевали, Спок выпалил: — Это ощущается, как Вулкан. Что заставило его сделать это, вероятно, навсегда останется тайной для Спока. Вулканцы не признавали свои эмоции, не вслух. Они не искали заверений. Они не оставляли себя уязвимыми из-за эмоций. Единственное допустимое разделение могло происходить между связанными узами, но даже тогда признание происходило только по связи, никогда не обличаясь в настоящую речь. Первой реакцией Кирка было застыть над стулом Спока, положив руки на бедра посреди вежливого отступления из личного пространства Спока. Затем лицо человека изменилось в мельчайших движениях, которые Спок не смог интерпретировать, и тот опустился, балансируя на пальцах ног, чтобы быть чуть ниже уровня глаз Спока. — Как... в последний раз, когда ты был там, ты имеешь в виду? Какой бы еще раз имел в виду Спок? Он не потрудился ответить, но сосредоточил беспокойный взгляд на поверхности стола и попытался вспомнить последнюю конфигурацию шахматных фигур. Он не мог сосредоточиться. Этот промах был постыдным. Он был вулканцем. Это не должно было так на него повлиять — надо уметь сохранять контроль. Периферическим зрением Спок мог уловить обрывки движений, как Кирк вернулся на свою сторону стола. Мгновение спустя тот снова появился рядом, на этот раз со стулом в руке, который, очевидно, подтащил, пока Спок не видел. Кирк поставил свой стул рядом с креслом Спока, достаточно близко, чтобы тот мог почувствовать тепло чужого тела, если бы он сел. Однако, Кирк не сел — не сразу. Он занялся сбором шахматных фигур с пола, разобрал шахматную доску и убрал ее уровень за уровнем с невидящих глаз Спока, а затем исчез за перегородкой комнаты на несколько долгих минут. Когда Кирк вернулся, то был с одеялом, перекинутым через локоть, и дымящейся кружкой в каждой руке. Он оторвал пальцы Спока от края стола и вместо этого обернул ими кружку с чаем, а затем толкнул его назад, пока тот не упал в кресло и не перестал горбиться над столом. Его плечи согнулись, а кружка прижалась к груди. Пар поднялся томными завитками, чтобы омыть лицо Спока, и он вдохнул тепло. Ему всегда было так холодно с тех пор, как он покинул Вулкан. Кирк накинул одеяло на колени и плечи Спока, затем сел рядом с ним, схватив свою кружку с беззаботностью, которую даже Спок мог идентифицировать как натянутую. Они оба были напряжены, обеспокоены откровением Спока. Если бы они были в любой другой ситуации, Спок удалился бы в свои покои, чтобы медитировать над своим неожиданным эмоциональным всплеском, но он не хотел оставаться один. Спок не привык нуждаться в чьей-то компании. Это заставляло его чувствовать себя неуравновешенным из-за подобной нужды. Взрослый вулканец должен быть самодостаточным. Они проходили определенные испытания, получали право, чтобы гарантировать их способность быть таковыми. — Знаешь, — прошептал Кирк, прерывая задумчивость Спока с силой молотка, разбивающего кристалл, несмотря на мягкость его тона. — Я до сих пор нервничаю, когда люди вокруг меня используют слово «голод». Веки Спока медленно опускались, пока он не мог больше сказать, застали ли его чужие слова врасплох в процессе моргания, или так проявлялись признаки сонливости. Своего рода вялое осознание овладело им, пока он обрабатывал заявление Кирка и анализировал его на предмет соответствия ситуации. Он не мог найти, поэтому отвел взгляд от того, куда смотрел, и остановил колеблющийся фокус на фигуре Кирка рядом. — Иногда я даже паникую, если кто-то говорит мне, что мне нельзя поесть, когда я голоден. Или что еды больше нет, даже если они просто имеют в виду, что ее больше нет здесь, а не то, что все пропало, — Кирк пожал плечами; жест состоял из подъема одного плеча и подергивания противоположной руки. — Они не хотят, чтобы это прозвучало со злым умыслом, но это так. Как-то раз в академии, у меня был грипп. И хотя меня выворачивало наизнанку, я был голоден, понимаешь? Живот пустовал, и я чувствовал это, и мне было нужно, чтобы это чувство исчезло. Я был в бреду от лихорадки, что не помогало. Боунс поймал меня, когда я заказывал что-то у репликатора — я даже не помню, что это было, — но он сорвался. Ты знаешь, какой он. Разошелся, мол, я идиот, мне нельзя вставать с постели и ни при каких обстоятельствах нельзя есть что-нибудь без его докторского одобрения. Джим покачал головой из стороны в сторону. Спок понял, что этот жест означал, что он насмехался над позицией Маккоя, хотя Спок не знал, каким образом. — Затем он заблокировал репликатор, чтобы я не мог им пользоваться. Спок моргнул, увидев профиль человека рядом с ним — своего друга, который не смотрел на него с тех пор, как занял свое место, — а затем позволил своей голове склониться и повернуться, пока взгляд снова не опустился в кружку с чаем. Джим рассеянно кивнул самому себе, возможно, в подтверждение, а может быть, просто чтобы стравить нервную энергию. — Я мог бы взломать, но это было похоже... В тот момент был только он, и он говорил мне, что есть еда, но мне ее нельзя. Я сломал ему нос и выбил левый клык, когда ударил его. Это было просто… Мне нужно было оказаться не там, даже мысленно, и единственный способ, которым я знаю, как это сделать, — это избавиться от ощущения пустоты в животе. Дело даже не в голоде, я полагаю, это просто... ассоциация. Пустой желудок просто напоминает мне обо всем остальном, и это... не лучшее место, чтобы там быть. Спок изучал свой чай с серьезностью, которой тот не заслуживал. Его мысли неровно блуждали над идеальной памятью о записях Джима Кирка в Звездном Флоте. Там была засекреченная часть, датируемая с 2245 по 2247 год. Только некоторые адмиралы обладали достаточно высоким допуском для доступа к этой части его записи, но, учитывая даты и признание Джима, содержание этой части теперь стало очевидным. Он наклонил голову и искоса посмотрел на Кирка: — Ты был на Тарсусе IV. Единственным ответом Кирка был кивок, который больше походил на поклон. Он остался в этой позе, обхватив руками нетронутую кружку кофе. — Все, что я говорю, это то, что у всех нас есть что-то, что нас не оставит. Куда бы я ни пошел, я беру с собой какую-то еду, а тебе не нравится, когда палуба трясется. Мы не идеальны, Спок. Это просто часть того, кто мы есть. Спок продолжал наблюдать за Кирком в надежде, что встретится с ним взглядом, но Кирк отказался отвести взгляд от своих рук. Спок в конце концов сдался и устроился наблюдать, как остывает уже прохладный чай, в то время как периодические толчки сотрясали корабль вокруг них. Когда шторм миновал 5,68 часа спустя, и с мостика объявили, что все в порядке, единственной уступкой Кирка их совместному бдению было принять одеяло, которое Спок вернул ему, и улыбнуться. Спок не выразил словесной благодарности, но Джим, похоже, этого не требовал. Они разошлись, не упомянув об инциденте. Однако, связь осталась. ________________________________ *Пешечная буря — прием в шахматах, когда игрок задвигает свои пешки единым фронтом на сторону противника, тем самым сокращая противнику пространство для маневра. *Kaiidth — вулканское выражение: что есть, то есть. *Движитель — устройство, преобразующее энергию двигателя либо внешнего источника, через взаимодействие со средой, с полезную работу по перемещению транспортного средства. (вики)