Перевёрнутая Судьба

      Людвиг безусловно заметил то, что Ваня обиделся. Сложно это не заметить, когда он ходил молчаливый, резко ставил кружки с кофе и совершенно не проявлял былой нежности. Шульц сначала относился к этому, словно ничего и не происходит: пообижается и успокоится, потом сам ещё будет извиняться за детское поведение.       Вот только прошёл день, два, прошла почти неделя, а у Ивана не потеплел взгляд ни капли, не появилась былая улыбка и сам он не стремился обсудить проблему, как бывало раньше. — Ваня, — Людвиг сел в кресло напротив Брагинского и вздохнул, — Посмотри на меня, пожалуйста.       Иван, который работал за ноутбуком, поднял взгляд, хмурясь и поджимая губы. Людвиг покачал головой. — Нужно прекращать этот детский сад. Ты же знаешь, что я имел в виду. — Не понимаю, о чём ты.       Шульц раздражённо покачал головой. Ему и так хватало проблем, и так было чем заняться, но вместо этого он был вынужден выяснять отношения с Иваном, чтобы он перестал портить и без того плохое настроение своим недовольным лицом. — Хватит обижаться. Мы взрослые люди. — Людвиг, — Иван отложил ноутбук на туалетный столик и щёлкнул пальцами, протянув довольное «ах», — Я не обижаюсь. Ты был прав. Я просто стараюсь тебя не отвлекать, не мешаться. Прости, если со стороны это выглядит грубо.       Шульц не верил ни единому его слову. Иван, скорее всего, тоже. Но они оба решили сделать вид, словно проблема решена.       Людвиг встал и погладил Ваню по голове, на что тот улыбнулся. Жаль, что глаза так и не заблестели. — Я буду у себя. Заходи, если что. — Конечно. Но я пока поработаю.       Шульц довольно кивнул и собрался уходить, но его прервал телефонный звонок. Он не планировал никаких встреч на сегодня, а Гилберт предпочитал писать, но ответить всё-таки пришлось. — Люд? Что-то случилось? — Брагинский не оторвал взгляд от работы, лишь спокойнее стал нажимать кнопки, чтобы было чуть тише. — Намечается встреча. — Сегодня? Выходной же…       Шульц усмехнулся на это замечание. Ваня, даже обиженный, слишком сильно уважал выходные, даже чужие. — Чем мне ещё заняться, как не работой?       Иван внимательно посмотрел на возлюбленного и недовольно что-то произнёс. Кажется, это было что-то о глупости и тупости. И о неуважении. — Дорогой мой, я не хочу быть грубым, но тебе не кажется, что есть кое-что поважнее? И нет, это не я, — Иван вновь убрал ноутбук и подошёл к Людвигу, — И даже не Гилберт, хотя вам бы стоило поговорить наконец. Нормально. И спокойно. Понимаешь? — Шульц нахмурился, — Отец, Люд, отец. Сходи и навести его. Станет легче.       Людвиг шумно вдохнул и потёр переносицу. При упоминании отца в груди завязался всё тот же тугой комок, который больше по ощущениям напоминал маленькую грозу, которая била молниями по рёбрам и органам. Не так больно, как раньше, но тоскливо. — Люд, тебе станет лучше. Сходи. Расскажи ему обо всём.       Шульц посмотрел в глаза Вани и, взяв за подбородок, ласково поцеловал в уголок губ. Брагинский довольно зажмурился. Хоть какая-то доза любви от него. — Думаю, ты прав. Спасибо, Вань.

***

— Здравствуй, отец… — Людвиг стоял над серым надгробием, щурясь от слишком яркого солнечного света. Погода слишком сильно не подходила к ситуации, но это даже это немного имело смысл в глазах Шульца: отец всегда больше любил ясную погоду.       Положив букет цветов, Людвиг опустил взгляд, рассматривая землю под собой. Он чувствовал себя нелепо, не потому что пришёл проведать отца, а потому что решил жаловаться о мелочах. Поэтому, решил начать с более важного. — Я скучаю. Правда, скучаю. Думаю, Гилберт тоже, хоть и не показывает это. Ты его знаешь, он всегда делал вид, что ты ему не нужен… — Людвиг слабо улыбнулся. Гилберт правда любил игнорировать отца, делать всё самостоятельно и показывать независимость, но даже он каждую грозу предпочитал проводить у отца в комнате, чтобы не слушать гром и не видеть вспышек. Отец в такие моменты обычно читал ему сказки. Маленький Людвиг узнал об этом случайно, когда проходил мимо комнаты папы и услышал его сонный голос, а после и увидел напуганного старшего брата. Он тогда удивился, но ушёл к себе, чтобы не злить Гилберта. Папа наутро сказал, что он поступил правильно. — Мне кажется, что я веду себя глупо. После смерти мамы ты… Ты не закрылся в себе, заботился обо мне и Гилберте, а я не могу даже не грубить последним дорогим мне людям… — Тёплый ветер взъерошил причёсанные волосы Людвига, вызывая горькую улыбку, — Да, пап, я тот ещё дурак. Я надеюсь, что смогу всё исправить. И понять. Спасибо, что выслушал. Прости, что так мало, но, ты же знаешь, не люблю долгие разговоры.       Шульц провёл по надгробию рукой и кивнул, словно прощаясь, а после направился на выход из кладбища. Ваня оказался прав, стало легче.       Теперь стоит извиниться перед ним по-настоящему.