Перевёрнутая Судьба

      Людвиг не любил делать поспешных выводов. Однако почему-то в последнее время только и делал, что спешил, да ошибался, давая волю эмоциям и отнюдь не положительным. Он не понимал себя. Впервые в жизни. Раньше он всегда мог с точностью сказать, что чувствует или же что нужно сделать. Людвиг мог знать, чего хотят другие и что они думают.       Сейчас всё поменялось.       Почему-то на него напала страшная тоска, которая не желала слазить с его плечей и лишь довольно сидела, свесив ноги и расслабившись. Неуверенность пришла следом и теперь Людвиг узнавал в себе лишь собственную тень, отражение. Не было того сильного и смелого Людвига Шульца, способного одним лишь взглядом поставить на место.       Нет.       Был маленький и глупый Brüderchen*, который желал получить поддержку со стороны родни. Это его раздражало. Людвиг всегда позиционировал себя как самостоятельного. Хотя, к собственному смущению, Людвигу нравилось, когда Гилберт редко обнимал его и называл «Mausebär»*. Брат обычно был скуп на проявления нежности.       Людвиг прекрасно помнит, как Гилберт игнорировал его, поджимал губы и уходил в самый дальний угол, особенно, когда рядом стоял отец. Тогда он ещё не понимал проблемы так явно. Лишь потом, застав Гилберта тихо плачущем над фотографией матери и обнимающим её кофточку, Людвиг понял, что брат злится на него за её смерть. Лишь тогда он понял, что Гилберт чувствует себя не так, как он.       Лишь тогда Людвиг понял, что брат ощущает себя одиноким.       После этого Людвиг стал часто звать брата с собой гулять, чтобы вместе потренировать Ареса или просто побегать по окрестностям; начал предлагать свои карандаши и книги и совершенно не мог заснуть без сказки на ночь, рассказанной Гилбертом.       И со временем всё наладилось. Брат перестал прятаться по углам и смотреть волчонком, а сам Людвиг чувствовать вину от того, что забрал у Гилберта самое дорогое.       Людвиг встрепенулся и покачал головой, поджимая губы. Он уважал и любил своё умение рефлексировать, но не считал это таким важным, особенно сейчас, когда дел и так невпроворот. В конце концов, главное, что сейчас их отношения с братом достаточно мирные и бесконфликтные. И этого нужно придерживаться, ведь ближе него сейчас у него уже никого не осталось.       Людвиг посмотрел в окно, где уныло летели тучи, и наконец встал из-за рабочего места, потирая затёкшую шею. Он не выходил из дома без крайней необходимости уже долго, очень долго и совершенно позабыл, что ему тоже нужен свежий воздух и малейший отдых. А то не долго и в любимую Ваней тоску впасть. В конце концов, почти все русские подвержены этому. А он, хоть и на половину, но таковым являлся.       Шульц вышел из кабинета, плотно закрыв дверь и, стараясь не смотреть по сторонам, вышел из дома. Воздух на улице был прохладным, но освежающим и бодрящим. Ровно таким, чтобы привести его в чувства и хоть немного вернуть к реальности. Просто открытое окно с таким давно не справлялось. Через него проходили лишь жалкие глотки воздуха, которых едва хватало лишь на то, чтобы надышаться не говоря уже о том, чтобы отдохнуть.       Вид здесь был достаточно живописный в силу того, что, как рассказывал отец и брат, место для дома выбирала мать, которой было очень важно, чтобы её семья не дышала городской пылью, а дети имели возможность наблюдать за природой. Раньше здесь и впрямь было достаточно мало людей, но теперь из маленького района города это стало настоящим элитным местом, где стремились поселиться все. Вот только позволить это могли немногие.       Именно из-за этого Людвиг знал Аличе, которая жила неподалеку. Почти все здесь так или иначе знали друг друга. Просто не все так тесно общались, как они.       Людвиг поднял глаза к небу, где лениво ползли большие, тяжёлые облака и вздохнул, чувствуя, как по коже проходит слабый морозец. Ноги сами понесли его к ближайшему парку, где шумели кронами деревья. Было странно и необычно не наблюдать, уже ставших обычным делом, берёз. Мимо проходили люди, о чём-то переговариваясь и иногда подозрительно поглядывая на Людвига, явно не пропуская возможности донести на него, в случае какого-то нарушения. Но нарушать ничего он не собирался, а лишь шёл вдоль деревьев, вновь возвращаясь к рефлексии.       Новой темой стали взаимоотношения с Иваном. Людвигу нравилось его доверие и внимание, но зачастую юноша лишь наоборот отвлекал его, вёл себя как ребёнком абсолютно не слушался. Шульца отягощали эти отношения. Отягощали ровно с того момента, как они начались. Но и расстаться он не мог. Что-то не позволяло. То ли обширное самолюбие, которое вещало, что он сможет изменить Брагинского под себя, то ли жалость. К себе или ему — неизвестно. Людвиг видел, что Ваня тянется к нему, тянется с каким-то болезненным блеском в глазах и иногда говорит какую-то бессмыслицу про их отношения. Тогда он просто спокойно объясняет, что ничего такого не было, а Иван лишь вздрагивает и опускает взгляд в пол. Шульц не понимал, откуда он это берёт, но потом быстро вспоминал, что фантазия у Вани всегда была отменная. Жаль, что работала не в том русле.       Людвиг наконец поднял голову и заметил чуть поодаль от себя знакомую девушку, которая разговаривала с менее знакомым мужчиной. Шульц прекрасно знал, что Элизабет на дух не переносит этого румына и с радостью бы воткнула его голову в какую-нибудь ближайшую клумбу, но бизнес ей был важнее мимолётного удовольствия. Поэтому он не понимал, почему Родерих так ревностно к этому относится.       Элизабет поджимала губы и что-то толковала (а точнее вталкивала) собеседнику. Людвиг решил пока не вмешиваться и просто постоять в сторонке. Вскоре Лиз сама подошла к нему, тяжело дыша. — Невероятный тупица. — И я рад тебя видеть.       Хедервари нахмурилась, не успев начать мысль, а после засмеялась. — Прости. Вывел он из себя. Я вот даже не понимаю, что меня раздражает: его идеи или то, что мне нравятся его идеи…       Шульц пожал плечами и глянул на небо, сжав губы. Элизабет вновь перестала говорить и лишь подняла одну бровь в непонимании. — Что стряслось? От тебя так и веет желание кого-нибудь прихлопнуть.       Шульц лишь отмахнулся и снова посмотрел на Лиз. — Всё нормально.       Элизабет цокнула и посмотрела на телефон. — Ой… Прости, но мне пора. Нужно столько дел ещё сделать! А мне уже хреново так, словно неделю без продыху горбатилась… — Это того стоит. — Пожал плечами Шульц и похлопал Хедервари по плечу. — Беги. А то опоздаешь.       Лиз улыбнулась и, смотря в телефон, направилась в противоположную сторону. Людвиг лишь покачал головой и направился дальше.       На телефон пришло очередное сообщение по поводу работы и Шульц сжал переносицу. У него уже голова шла кругом от того, что ему приходилось делать работу брата. Почему он не может просто бросить свои детские капризы и начать делать действительно что-то важное? Людвиг не знал. И больше всего пугало то, что это состояние стало для него обыденным.