Женщина из моря

- Каре, - Айтор изящно выкинул на стол не менее изящную комбинацию из четырех дам. Он бы с гордостью тряхнул шевелюрой, если бы таковая имелась. Эх, удержаться бы от нежных воспоминаний. В молодости он был обладателем чисто испанских волос – густых, тяжелых, черных, как самая непроглядная ночь. Да и вообще был ничего. И почему он думает об этом только рядом с ней? Известно почему. Старый, упрямый, одеревенелый осел! Иногда он читал это определение в ее глазах. Она даже не скрывала. И это, чего греха таить, ему льстило. Однако он точно знал, что не достоин такой женщины. Она бы, конечно, ответила, что уж как-нибудь сама разберется, кто ее достоин, а кто нет, но речь, слава Богу, не заходила. Давно не заходила. - Покажи рукава, - Бегония откинулась назад всем телом, изображая крайнюю степень досады. – Оба рукава, - потребовала она, мотнув головой. Ей-то было чем тряхнуть. Густые платиновые волосы, как всегда идеально уложенные, даже дома. Айтор повиновался, даже карманы пиджака вывернул. Они все еще сохраняли самый серьезный вид, но в глазах играли озорные огоньки. - Сколько я тебе уже должна? – озабоченно поинтересовалась Бегония, небрежным движением руки откидывая со лба мягкую светлую прядь. - Семь тысяч, - бесстрастным тоном банковского клерка отчеканил ее деверь. - Боюсь, сударь, мне придется заложить поместье, - она картинно оглядела далеко не бедную гостиную. - Это родовое, потребуется согласие всех членов семьи, - Айтор печально вздохнул. – Предлагаю понизить ставки и играть просто… на раздевание, - без намека на иронию предложил он. - Полагаю, то еще будет зрелище, - фыркнула Бегония, покачав головой. Спустя полминуты они смеялись. Это был один из тех вечеров, когда каждый из них мог смело назвать себя счастливым человеком. Он позволял себе навещать ее не чаще обычного, боясь, как бы ни вошло в привычку. Но визиты эти стали куда более близкими и душевными. Она посвежела. Она улыбалась ему, хорошей шутке, комплименту, новому платью, своим цветам. Раны потихоньку затягивались. И Айтору хотелось плакать от облегчения. Она постепенно возвращалась. Ён приезжал и уезжал, но это больше не отражалось на ней так, как раньше. Она снова приняла его в свое сердце. На этот раз искренне. Да и он, кажется, нашел в себе силы, если уж не простить себя до конца, то хотя бы жить дальше. Конечно, им никогда не забыть того, что произошло. Оно никогда не сотрется из их общей памяти полностью. Но оно изгладится. Время пожалеет и ее, и ее сына... как и всех на этом свете. Айтор был в этом уверен. Со второго этажа раздался детский плачь. Негромкий, но требовательно-голодный. Бегония резво соскочила с дивана и побежала вверх по лестнице. «Шестьдесят три», - подумал он, с улыбкой провожая невестку взглядом. «Четверо детей, четверо внуков, а все как девочка…» - быть может, это только для него так. Он снова улыбнулся, на сей раз встречая в гостиной еще одного члена семьи Аристеги. Бегония несла на руках весьма упитанную и румяную годовалую внучку. Она смотрела на ребенка со щемящей нежностью и сожалением. Так смотрят на детей, с младенчества лишенных матери. И Айтор поймал себя на мысли, что не хочет смотреть так же. Не хочет ставить на ребенке это клеймо вечного сочувствия, он знал, как это. Хотя его ситуация была совершенно иной. Чувство неполноценности. Он невольно ощущал его везде. - Сейчас будем кушать, - Бегония вместе с ребенком покачивалась из стороны в сторону. Девочка уже не плакала, но все еще недовольно посапывала, смешно морща нос. - До сих пор не могу поверить, что Амайа дает ее без скандала, - Айтор боролся с желанием начать покачиваться вместе с дамами. Это было гипнотически-заразительно. - Она, может, и не дала бы, - хмыкнула Бегония. – Да права не имеет. Да? – засюсюкала она, обращаясь непосредственно ко внучке. – Другая бабушка не имеет права не дать мне тебя. Никакого права… - И часто у вас с ней подобные разговоры? – ее деверь рассмеялся. – Не боишься, что ее первыми словами будут «бабушка Амайа не имеет права»? - На-ка, подержи, - вместо ответа она сунула ему ребенка, идеально скрывая ироничную улыбку. Две старые подруги, две старые вражды, две бабки на одну внучку. Никто уж толком и не помнил, что отдалило их тогда, в самом начале этой непростой истории, что послужило причиной, разорвало довольно плотно связывающий их узел. Казалось, они и сами уже не помнили, продолжая «щетиниться» по привычке. Неприязнь между ними давно улеглась. Айтор знал, что сама Бегония охотно пошла бы на сближение, если бы не упрямая принципиальность бывшей подруги. Амайа Ачоа была сложнее. Всегда. - Она делает вид, что не изменилась, но у нее не получается, - неожиданно сказала Бегония. – И ни у кого бы не получилось, - она отправила бутылочку с детской смесью в микроволновку. – Двое дочерей… не слишком ли для одной женщины? - Да, - Айтор печально кивнул в ответ. За шесть лет Амайа потеряла двоих дочерей. Молодые девчонки, самый цвет. Таким выходить замуж за приличных парней, да рожать им, пока рожается. «За приличных парней…» - он невольно призадумался. Были ли его племянники теми самыми «приличными парнями»? Что сказать, по местным меркам - более чем. А уж Хавьер-то по любым меркам… вот только… - И кто же у нас тут такой нетерпеливый? – он ласково покачал девочку на коленях. Она снова начала кукситься, давая старшим родственникам понять, что «сюсю» - это, конечно, хорошо, но обед по расписанию. Бегония уже достала бутылочку, и теперь проверяла, подходящая ли температура. - Кто-то очень похож на своего дядю, - Айтор погладил малышку по блестящим черным волосам, коротеньким, но уже очень густым. «Каждой черточкой похожа», - размышлял он про себя, вспоминая старшего племянника. Да ему, собственно, и не нужно было особо напрягать стариковскую память. Живой образчик был прямо перед ним. «А уж эти глаза…» - Даже слишком, - раздалось с кухни. Айтор почувствовал в голосе невестки напряжение. Она вышла к нему, мерно потряхивая в руке бутылочку. - Ну, ничего такого в этом нет, она его родная племянница. Она и на тебя немного похожа, - от всей души соврал он. Бегония села рядом с ним на диван, и он вручил внучку ее заботам. Некоторое время они молчали, слушая лишь то, как малышка жадно присасывается к бутылочке. Ей потихонечку вводили разный прикорм, который она ела с превеликим удовольствием, но от смеси пока не отказывались. Ребенок и так толком не успел увидеть материнского молока. Это было плохо, и обе бабки сильно переживали по этому поводу. - Иногда мне кажется… - Бегония не сводила с девочки внимательного взгляда. – Хотя… нет… не слушай меня, - поспешно проговорила она, словно отмахиваясь от самой себя. Айтор выразительно посмотрел на нее. В его взгляде читалось привычное «говори, раз начала». - Когда они вдвоем с Анне, - неуверенно сказала она, - кажется, что она дочь Ёна и племянница Хавьера, а не наоборот. - Тебя это удивляет? – Айтор смотрел на девочку, постепенно начинающую клевать носом у нее на руках. Она наелась и теперь собиралась спать. Дети-дети, порой искренне позавидуешь такому графику. - Не удивляет, - несколько раздраженно бросила Бегония, явно ожидая от него более развернутого ответа. - Бегония, есть ли теперь разница? - Айтор наконец обратился к ней, оторвав взгляд от внучатой племянницы. – Этот ребенок теперь ваш с Амайей. Ответственность за него легла на ваши плечи. И неважно, кто из парней отец. Хавьер слишком молод, а Ён слишком... – он замялся, подбирая нужное определение, - загружен. Слишком много пережил, - та едва заметно кивнула. Она была согласна. - Им обоим сейчас не до девочки, - сухо продолжил он. - А дальше… ты сама знаешь, что будет дальше. Они оба женятся, появятся другие дети. И мне кажется, что Анне будет лучше, если Хавьер будет ее отцом. Даже если это не так, - тихо добавил Айтор, словно боясь вдохнуть в эти слова жизнь. Бегония обреченно выдохнула. Тут не поспоришь. Да и стоит ли сейчас думать об этом? Возможно, она ошибается, в конце концов, у Ёна с племянницей одна кровь. Почему им не быть похожими. И неважно насколько сильно. Она отнесла внучку к себе в спальню и уложила на собственной кровати. Она частенько клала девочку с собой, когда Амайа оставляла ее на пару дней в доме горячо любимых Аристеги. Анне не нравилась «не ее» колыбелька. Упрямая, и есть в кого, думала Бегония, забирая маленькую капризулю к себе. Плохо было приучать, но особого выхода не наблюдалось. Позволить ребенку орать полночи она тоже не могла. - Твоя вторая бабушка утопит меня в собственной раковине, если узнает, - усмехалась она, укачивая беспокойного ребенка на руках. Да, с другими внуками она себе подобного не позволяла. Но и они не оставались без матери в полуторамесячном возрасте. Она спустилась в гостиную, все еще погруженная в свои размышления. Ответственность, о которой говорил Айтор, она действительно чувствовала ее тяжесть, где-то в глубине души боялась, что не успеет поднять этого ребенка. Сколько у них с Амайей времени на двоих? Никто не знает. Конечно, Хавьер хороший отец и будет таким всегда, вопрос лишь в том, какой будет «другая мать», полюбит ли она малышку, сумеет ли, хватит ли ей терпения и понимания… - Айтор, не хочешь чего-нибудь выпить? – он ничего не ответил, замерев над столом, словно кладбищенский памятник. – Айтор? – снова позвала она, чувствуя, как внутренности постепенно оплетает тугая, черная нить тревоги. – Что случилось? – она хотела было броситься к нему, но не смогла. Ее шаг замедлился, словно она шла по колено в воде. - Ён… - его голос будто бы по капле выжимали из самого нутра. Он явно искал нужные слова, но получалось так, как получалось. Он не знал, что говорить. Вернее, не знал – как ей это «говорить». Она остановилась в шаге от дивана, где он сидел, даже не надеясь, что он обернется. Она уже знала. Знала, почему, и просто молча ждала ответа. Время вновь остановилось в этом проклятом доме. Словно и не было той короткой, почти что счастливой передышки, этой приятно-реальной жизни «после». Год… всего один год. Как же нелепо, как же наиграно. Даже в сраных мыльных операх проходит как минимум полтора… или два, на самый шикарный конец. Год – это слишком тривиально даже для них… для испанцев, любителей ножа и топора, ярых поклонников острой драмы и финальной трагедии. - Что? – твердо спросила Бегония, поражаясь глубине собственного голоса, забивающего фоновый мигренозный шум, шепот, неумолимо переходящий в крик «а ты думала, что все… все прошло… просто так… закончится… дура, дура… дура!» - Попытка самоубийства, - бесцветно проговорил ее деверь.