Флогистон

Суббота, 1 августа, 1913 года, Ист-сити.

Низкое, порыжевшее солнце нагревало одеяло, косыми лучами скользило по её руке, подсвечивая бесцветные волоски и мурашки на коже. Яркий свет непривычно разделил комнату на квадраты. Понадобилось ещё немного времени, чтобы узнать очертания шкафа, стула в углу, комода с запирающимися ящиками, книжных полок и ситцевую полоску оконной шторы, изрешечённую солнечными лучами. Она вскочила. Звук, разбудивший её, продолжал доноситься откуда-то с периферии сознания. Тогда она поняла, что стучат во входную дверь. Лиза спустила ноги с кровати и пошла открывать. Она особенно не удивилась стоящей за порогом Ребекке Каталине. Лиза сняла цепочку и посторонилась, впуская подругу внутрь. — Где ты была? — Бекки пулей пролетела сквозь маленькую прихожую и тигрицей уставилась в открытые двери спальни. — Там мужчина? — Нет. — Так я и думала. Ты была у него. Я звоню тебе с полудня. Сейчас почти шесть вечера. Я собиралась дождаться кого-то из парней и выломать дверь. Лиза подошла к телефонному аппарату, который стоял на полу рядом с горшком филодендрона и частично прятался в пышных зелёных листьях. Это был подарок квартирной хозяйки, миссис Хенли, и Лиза тайно гордилась, что комнатный цветок за полгода не засох и даже не пожелтел. Трубка лежала правильно, но гудок не проходил. Лиза прокрутила диск на единице, чтобы связаться с военным коммутатором: ничего. Потом она попробовала гражданскую телефонную станцию: тишина. — Телефон не работает. — Не работает? Может нет электричества? — Бекки щёлкнула выключателем, и единственный торшер слабо осветил комнату. — Странно. В любом случае, сюда едут Хавок и Бреда. — Ребекка! — А кому мне звонить? Жандармам? Твоему полковнику? Мы договаривались пообедать, а ты не брала трубку весь день и не открывала дверь. В штабе тебя сегодня не видели. Я волновалась, что ты сделала какую-нибудь глупость. Лиза убрала спутанные волосы со лба. Сколько она проспала? Часов восемь? Она чувствовала себя, будто её сбил грузовик или товарный поезд. Накопившийся дефицит сна в конце концов дал о себе знать в такой важный момент. Должно быть, она постарела: раньше ей удавалось не спать сутками, дремать урывками, стоя или на бегу, оставаясь собранной, сильной, работоспособной. — Бекки, прости, мне надо в душ. — Я сварю кофе. От твоих волос пахнет какой-то пряной травой, — сказала Ребекка, продолжая выглядеть очень заинтересованной. — Ты кувыркалась в парке на пикнике или в деревне на сеновале? — Я была в пекарне Энфилда, — Лиза почти застонала, вспоминая вчерашний вечер. Она никогда не думала, что Ветчина способен не умолкать столько часов подряд. — И выпила галлон ромашкового чая. — Только не говори, что Ветчина наконец-то пригласил тебя на свидание. Лиза задумалась над правомочностью такого определения, одновременно разыскивая пару чистых полотенец в шкафу. Прачечная долго не входила в список её приоритетов. Бекки всё ещё бросала подозрительные взгляды вокруг, словно ожидая, что воображаемый любовник выскочит из створок чулана, или из-под кровати, и даст дёру в окно. — Это было не свидание, мы пили чай на крыше пекарни. Травяная свеча от комаров и булочки с абрикосовым джемом. — Пекарня Энфилда на Маунт-стрит? — Бекки разочарованно вздохнула. — Тогда почему у тебя такой замученный вид? — Последний месяц я плохо спала, — Лиза наклонилась над спортивной сумкой в поисках туалетных принадлежностей. У неё закончилось всё, что могло закончиться у молодой работающей девушки: зубной порошок, гигиенические полотенца, бумажные салфетки, дезодорирующие духи, мыло и всё тому подобное. Каким-то чудом сохранился маленький флакон шампуня, который она брала с собой на тренировки. Длинные волосы требовали более трудоёмкого ухода — иногда это безмерно раздражало. Но стоило освобождённой копне коснуться её спины, доставая ниже лопаток, и Лизе почему-то ничего не хотелось менять, только пропускать отросшие шелковистые пряди между пальцев. Вот и сейчас, её волосы рассыпались перед лицом, и она сердито подумала, что ко всем прочим неприятностям, вчера вечером, в проклятых норах, вырытых каким-то сумасшедшим, исчезла её единственная заколка. — Ты была в пекарне на Маунт-стрит? — спросила она у Бекки, закручивая волосы в небрежный пучок. — Ну, как-то раз, я пила там ромашковый чай и зализывала раны. Лиза слегка подняла брови, уголки её губ дёрнулись в полуулыбке. Она нащупала в сумке круглый шарик крышки от флакона и направилась с шампунем в ванную комнату. — О! Не делай такое хитрющее лицо, мисс я-всё-про-тебя-понимаю, — Бекки пошла следом и уселась на опущенную крышку унитаза. — Я тогда рассталась со Снайдером, Ветчина случайно увидел, как я валяла дурака на стрельбище. Старикан меня великодушно поддержал. Спас от переэкзаменовки. Три часа выслушивал мои жалобы на военных мужиков и поил ромашковым чаем с коричными булочками. А как ты попала в его лапы? Лиза пожала плечами. Она пыталась немного распутать волосы и умыться: — Задержалась в пятницу на стрельбище. Не думала, что Ветчина может так много рассказать о себе. Он долго вспоминал свою семью, а потом… — ей надо было произнести «мы говорили об Ишваре», но Лиза запнулась, волосы окончательно запутались, и она присела на край чугунной ванны. — Ты знала, что его жену звали Лидия, а сына Микки? Лицо Ребекки тоже помрачнело. Она отрицательно покачала головой и промолчала. — Думаю, он очень скучает по ним, Бекки. — А я когда-то думала, что он будет для тебя неплохим мужиком. Вы похожи. Это была правда: они действительно казались похожими. По их жизни проходила выжженная линия, граница, которая разделила мир на «до» и «после». Они смирились, что уже никогда не будут прежними, ибо непоправимое свершилось. Где-то глубоко внутри их тел зияла пустотой тщательно замаскированная рана, которая, разрастаясь, превращала живую плоть в мёртвую. Лиза не сразу поняла, что в пустыне, первым выстрелом однозарядной снайперской винтовки, она убила прежнюю себя, и теперь это никогда не вернуть. На крыше пекарни, увитой диким виноградом, она смотрела, как на востоке всходит красный диск раскалённого солнца, и понимала, что прямо сейчас Ветчина ищет причину жить дальше, существовать за подведённой чертой, за кровавыми отблесками похожей катастрофы. Но Лиза не знала. Она не могла. В её душе бушевало то же адское пламя вечного пожарища, те же крики и руины в песке, тот же свист пуль, залпы гаубиц и треск помех радиосвязи. Лиза молча гладила по голове своего бывшего инструктора по стрельбе, пока он плакал, уткнувшись в её колени, в синее сукно форменных брюк. Он вспоминал свою жену, их родной городок и медовый месяц в столице, рождение сына, первый дом, купленный на военную ссуду, в респектабельном и спокойном Роксфорде, очень далеко от границы с пустыней. На этом закончилось то странное утро. Они спустились вниз, в шумный торговый зал открывшейся пекарни, и Ветчина, немного смущаясь, познакомил её со своим другом, Ли Энфилдом, бывшим артиллерийским капитаном, который вышел в отставку, чтобы печь хлеб. А потом она села с бумажным пакетом булочек на первый конный трамвай, добралась до своей постели и рухнула на подушку, не в силах больше думать и глодать себя изнутри. — Лиза? Голос Бекки заставил её вздрогнуть. Лиза раскрутила вентиль, горячая вода хлынула в ванну. — Всё в порядке, Бекки. На кухне есть чай и булочки, — она улыбнулась своей лучшей подруге, — спасибо, что пришла и разбудила меня. Бекки что-то проворчала себе под нос и удалилась на кухню, шелестя пышным шифоновым платьем для танцев. Тогда Лиза поняла всю неотвратимость случившегося: наступило первое августа, день благотворительного базара и проклятого бала у Груммана. Она усмехнулась в запотевшее зеркало, встала под слишком горячую воду и принялась тереть своё тело мочалкой до красноты — некоторые вещи с её кожи не смоются никогда.

***

— Это здесь? — Хавок крутил вокруг головой. Они дёрнули шнурок и спрыгнули с подножки конного трамвая на углу Янг-стрит и Черри-лэйн. Обе улицы были застроены низкоэтажными кондоминиумами и соседствовали с большим пустырём, поросшим редким лесом, который местные жители облюбовали как парк для воскресных барбекю и игр в мяч на траве. Из-за конок и буйной зелени, здесь пахло лошадиным навозом и скошенной травой, как в деревне. Хавок потянул затёкшие руки и отправился вслед за Бредой. — Откуда ты знаешь куда идти? — подозрительно спросил Хавок. Он обливался потом в своём официальном костюме, но делать было нечего. Бреда тоже мучился со своей шерстяной тройкой, взятой напрокат, и Хавок предполагал, что в этом заключалась истинная цель проклятых благотворительных танцев. — Я видел карту этого района, — хмуро прояснил Бреда. — Думаешь, дело серьёзное? Бреда пожал плечами. Два часа назад им позвонила Каталина и довольно взволнованно — а Хавок знал, Каталина скорее съест свой кудрявый хвост, чем покажет своё истинное волнение — сообщила, что лейтенант Хоукай куда-то пропала и не пришла на условленную встречу. Они связались со штабом восточной армии, где сегодня дежурил Фьюри, с городскими жандармами, где у Хавока были друзья во всех участках. В общем, к вечеру они прошерстили весь Ист-сити и подняли на ноги всех, кого могли, за исключением одного — полковник Мустанг ничего не знал о таинственном исчезновении лейтенанта Хоукай. По этому поводу Хавок испытывал самые плохие предчувствия: если история закончится нехорошо, всем им крепко достанется. Но Каталина осталась непреклонной: боссу ничего не сообщили. Хавок догадывался, что у полковника полно дел с тех пор, как подозреваемого объявили в общегосударственный розыск: всем крупно повезёт, если Бэзила Лампспринга задержат на восточных территориях. Тем временем, они обошли пятиэтажный кирпичный дом, по форме напоминавший подкову. Главный подъезд украшала элегантная табличка с указанием десятка фамилий и звонков. Хавок жил в казарме, он не привык к такому богатству: может, там и привратник имелся? Бреда набрал по бумажке какой-то код, замок щёлкнул, и они зашли в небольшой холл перед лестницей. Внутри пахло восточными благовониями из Сины. Почтовые ящики блестели начищенной и отполированной латунью. Дверь справа, действительно, вела в комнату привратника, где размещался старинный конторский стол, несгораемый шкаф, несколько стеллажей с комнатными цветами и большая фотография дамы в полный рост со старомодной причёской, больше всего похожей на улей. Внизу таким же старомодным каллиграфическим подчерком было подписано: «госпожа Джулия В. Хенли, домовладелица и домопопечительница». Хавок толкнул стеклянную дверь, услышав где-то внизу перезвон колокольчика, и приготовился усесться на стул в ожидании аудиенции домовладелицы и домопопечительницы. — Хавок? Ты что там забыл? — Бреда уже тяжело поднимался по лестнице. — Нам на четвёртый этаж! — Разве мы не должны подождать даму в привратницкой? — Небеса, Хавок, проснись, ты уже в другом веке. — Дом роскошный. Откуда у девчонок деньги на такие квартиры? — Ты не знал? Мать Каталины — известная писательница, — пропыхтел Бреда после очередного пролёта. На ступеньках красный ковёр крепился к лестнице специальными фигурными держателями, что тоже напоминало Хавоку о недоступной роскоши, с чем его лучший друг не торопился соглашаться: — Не думаю, что здесь дорогая аренда. Слишком далеко от центра города и железнодорожной станции. Трамвайная линия до сих пор на лошадях. — Как же Хоукай добирается до штаба? — Хавок с любопытством припал к высокому, узкому окну лестничного холла, которое выходило на живописное море зелёных крон. В жизни на городской окраине были свои преимущества. Со второго этажа Хавок разглядел широкую полоску воды, мерцающей от вечернего золотого солнца, край городского парка на другом берегу реки и знаменитое колесо обозрения. Там, на высоте ста футов от земли, в непрерывно движущейся и вибрирующей от ветра кабинке, каких-то две недели назад, Эн Уорд разрешила себя поцеловать, и её губы пахли мятными конфетками. На первом свидании он занервничал, как школьник, и едва не свалился вниз. Хавок вздохнул и достал сигарету. — Очевидно, что её подвозят. — Но кто? — теперь Хавок разыскивал по карманам коробок спичек. — Очевидно, тот, кто приходит столь же рано. — Не могу представить, Хайми, кто приходит на службу раньше Хоукай. — Не зови меня Хайми, сколько раз тебе говорить, это домашнее имя, а ты не моя матушка! — Бреда пригляделся к номеру квартиры и постучал в 4Д. Он выглядел немного напряжённым и промокнул пот со лба. Никто не ответил. — Дай-ка я, — Хавок огляделся в поисках звонка, молоточка или какого-нибудь приспособления, но в таких квартирах эти блага располагались на уличной двери или в привратницкой, поэтому пришлось со всей силы колотить по деревянной панели. Наверху распахнулась дверь. Затем над их головами послышались мягкие шаги: — Святые небеса, мальчики! Вы поднимете на ноги весь дом. Поднимайтесь сюда, пока не прискакала мадам Лейка. Лиза у себя в квартире, всё в порядке. Хавок переглянулся с Бредой, они хором выдохнули. Именно таким неожиданным образом младший лейтенант Хавок попал в квартиру к старшему лейтенанту Хоукай. Не то чтобы он напрашивался в гости к своим многочисленным сослуживцам, просто он слишком мало знал о частной жизни лейтенанта Хоукай, хотя они проработали вместе достаточно долго. Хавок не мог отделить Лизу Хоукай от её военной формы, письменного стола, строгой причёски или снайперской амуниции на полевых заданиях. Хавок с трудом представлял, что она бывает обычной девушкой, которая заваривает чай, чистит зубы, раскладывает ежедневные покупки на кухне. Квартира лейтенанта Хоукай, пусть и в элитном кондоминиуме, оказалась небольшой и скромно обставленной. Мебели, пожалуй, даже не доставало для создания хоть какого-то подобия домашнего уюта. Лейтенант Каталина встретила их в маленькой прихожей, соединённой с гостиной высокой аркой. Сбоку виднелась закрытая дверь в чулан, а маленький коридорчик вёл на кухню, откуда доносился запах кофе. Где-то в квартире шумела вода. Но всё-таки это выглядело намного милее, чем комната на двоих в офицерском общежитие Хавока. Он ненавидел утренние очереди в душевые кабины и выкрики горластых сержантов с соседнего плаца. — Что ты там застыл, Хавок? Ждёшь особое приглашение на кухню? — крикнула Каталина. — Твоя девушка ещё не готова. Хавок покраснел. Он вспомнил, что лейтенант Хоукай идёт на благотворительный бал по его приглашению. Это считалось свиданием? Он должен называть её Лиза, а она его — Жан? Он почувствовал, как непрерывно и жарко краснеет. Может, ему не помешает немного выпить, например, несколько пинт холодного пива или эля? Но тогда он рискует опьянеть на официальном мероприятии со всеми армейскими шишками восточного штаба, а это совсем не лучшая идея: босс его зажарит, как петуха на вертеле. Зачем он в это ввязался? Он простой деревенский парень… Каталина вышла в полутёмный коридор и затолкала Хавока на кухню, когда тот всерьёз раздумывал отсидеться где-нибудь в чулане. Он заметил, что лейтенант Каталина тоже принарядилась для танцев: её красивое лимонно-жёлтое платье приятно шелестело от каждого движения, а тёмные кудрявые волосы были убраны в высокий хвост. — Хавок, ты весь дрожишь. Хочешь чаю с булочками? — она вполне дружелюбно улыбнулась, и это настораживало. — Расслабься, солдат, ты в гостях у двух самых прекрасных армейских роз, а такое чувство, что ждёшь выволочки в приёмной Груммана. — Лучше в приёмную к генералу, — пробормотал Хавок и получил болезненный тычок от засмеявшейся девушки. Каталина протянула ему чашку. Бреда допивал свою и приканчивал вторую булочку. Хавок заметил, что посуда была из сервиза, но попадалась вразнобой: можно, конечно, спорить, но он был уверен, что это какая-то семейная реликвия. — Твоя квартира этажом ниже, Каталина? — задумчиво произнёс Бреда, выглядывая в окно. Внутренний дворик был заставлен ящиками, кадками и подвесными кашпо с цветущими растениями. Горшки с настурциями, оранжевыми бархотками и лавандой украшали даже пожарную лестницу. Хавок хмыкнул. В его голове словно сработала система противопожарной безопасности: будь он до сих пор в отделе Дугласа, он бы выписал двум хорошеньким леди кругленький штраф за загромождение аварийного выхода. — Да, — Каталина облокотилась на кухонную стойку и махнула рукой в сторону балконного окна, — ко мне можно спуститься прямо по пожарной лестнице, правда, грохот будет стоять на весь дом. Стоит опустить люк, и Мадам Лейка тут как тут. — Ваша квартирная хозяйка? — спросил Бреда. Хавок знал, в такие моменты мозг его друга запоминал все нюансы и не переставал анализировать, но не понимал, что могло насторожить лучшего выпускника восточной академии тысяча девятьсот десятого года на кухне лейтенанта Хоукай. — Джулия Хенли? — Да. К чему ты клонишь, Бреда? — Сегодня утром, в другом доходном доме, мы достали из канализационного колодца изувеченное тело молодой девушки, — простосердечно признался Хавок. — У неё ниже пояса ничего не было, как будто кто-то ручную гранату всунул, ну, знаешь, туда. Она, конечно, попортилась от воды и всё прочее, но я такую жестокость даже у гангстерских коллекторов не видел. Мои ребята проблевались через одного. Я тоже зелёный стоял, пока ждал санитарную машину. Каталина побледнела и отложила свою булочку: — Если кто-то захочет засунуть в мои трусы ручную гранату, я сделаю несколько лишних дырок в голове извращенца, — она продемонстрировала свой револьвер, а затем убрала маленький дерринджер назад в атласную бальную сумочку. — Это тот подозреваемый полковника? — Какой подозреваемый полковника? — лейтенант Хоукай стояла на пороге кухни. Она оделась в свой парадный военный мундир. Светлые пшеничные волосы выглядели ещё чуть влажными после душа и рассыпались по плечам, закрывая погоны. Форменная юбка сохранила вполне приличную длину, но два разреза, несколько более смелых, чем трактовал устав, выглядели сногсшибательно. На правом бедре, у самого края синего сукна, Хавок заметил тонкий ремешок кобуры. Он тут же закашлялся и подавился чаем.

***

Лиза не сердилась. Она разочаровалась, как ребёнок, когда поняла, что всё это означало. Вчера полковник увидел её не одну на стрельбище и сразу ушёл. Этим утром он не стал ничего сообщать, полагая, что она проводила время с капитаном Гаррисоном. Какой непроходимый идиот. Но вся история с Бэзилом Лапмспрингом её напугала. Когда Бреда показывал розыскные листовки, она легко узнала подозрительного курьера с цветами, прошедшего сквозь охрану восточной штаб-квартиры и бесследно растворившегося за дверью офиса полковника Мустанга. Конечно, тот рыжий юноша никуда не исчезал, а воспользовался своей странной норой в перекрытиях здания. Эдвард сумел обрушить эти норы, но кто знал, где они находились ещё? Для своего возраста Бэзил Лапмспринг производил впечатление очень талантливого и очень жестокого алхимика. То есть, они заполучили в подозреваемые какого-то гения уровня братьев Элрик, и он был явно не на их стороне. — Бреда, полковник сейчас в штабе? — спросила она и отставила в сторону опустевшую чашечку кофе, который, как всегда, Бекки сварила вполне ужасно, но кофеин всё равно немного взбодрил голову. — Он пошёл домой немного вздремнуть, когда я докладывал, что мы едем сюда, — ответил Бреда. Он доедал вторую булочку и проявлял повышенное внимание к пожарной лестнице, заставленной снаружи цветочными горшками. — Вы всё донесли полковнику?! — взвилась Бекки. — Предатели! Я просила этого не делать. Обоим отомщу! — Это Хайми, это не я, — встрял со своего места Хавок, нервно раскуривая незажжённую сигарету. Как только Лиза вошла на кухню, он старался не встречаться с ней взглядом. — Хайми, — мстительно повторила Бекки, — скоро ты узнаешь, насколько незавидна судьба предателей. Бреда закатил глаза и повернулся к Лизе: — Лейтенант Хоукай, штаб восточной армии преимущественно изобилует идиотами, фанатиками и сумасшедшими. — Это суждение основано на личном опыте, лейтенант Бреда? — Несомненно. Один сумасшедший обещал меня обуглить, если я не доложу в срок о твоём текущем расположении. Другая — грозит страшными карами за то, что я был вынужден сделать, руководствуясь приказами и субординацией. — Это резонный вывод, лейтенант Бреда. Мы сопроводим младших офицеров на цокольную парковку. Я присоединюсь к вам позже. Мне необходимо сделать звонок полковнику Мустангу. — Ключ в горшке с петуниями. Твой телефон не работает, — буркнула всё ещё обиженная Бекки. Она уселась на стул рядом с Хавоком, который меланхолично жевал так и незажжённую сигарету. Лиза кивнула, не в силах сдержать улыбку. Пока Бреда выяснял, что конкретно неисправно в её телефоне, она спустилась по пожарной лестнице на этаж ниже. Как и обещала Бекки, ключ от балконной двери лежал под горшком. Лиза с лязгом открыла окно и очутилась на кухне, сверкающей стерильной чистотой, которая бывает у хозяек, ненавидящих готовить. Как-то Лиза рискнула воспроизвести здесь целый лимонный пирог, но эта затея сразу провалилась: она чуть не вывихнула ногу, сбегая вверх-вниз по пожарной лестнице в поисках отсутствующих ингредиентов. Гостиная Бекки, напротив, была завалена вещами, одеждой, косметикой, стопками ярких журналов и коробками от шляп и туфель. Лиза улыбнулась: зато у её подруги всегда можно было одолжить что-нибудь из одежды. Ребекка Каталина обожала шоппинг и была настоящей акулой модных универмагов и распродаж. Лиза вытащила телефон из-под груды коктейльных платьев, очевидно, отбракованных Бекки на этот вечер, и быстро набрала знакомый номер. Сердце заколотилось ещё сильнее после соединения. Она чувствовала себя глупо, но информация, которую она хотела сообщить, была намного важнее личных переживаний. Лиза вспомнила про злосчастный букет цикламенов и сжала губы — её почти тошнило от любых цветов. Длинные гудки на другом конце линии резко прервались. — Полковник? — Лиза? Это ты? Привет! Как поживаешь? Это был голос подполковника Хьюза, или она окончательно сошла с ума: — Подполковник Хьюз? — Ты думала, это будет Рой, — хихикнул Хьюз в трубку. Он зевнул и чем-то зашуршал в динамик, вероятно, устраиваясь поудобнее. — Прости, что разочаровал, но твой начальник пару часов спит сном младенца. — О. — Да, не очень удобно, я планировал вернуться сегодня на ночном поезде. — Что вы делаете в Ист-сити, подполковник Хьюз? — Долгая история. Но это удача, что ты позвонила. Мне необходим конфиденциальный разговор и с тобой тоже. — Со мной? — Да, если твоя фамилия Хоукай. Хотя, знаешь, в жизни бывают всякие нелепые совпадения… — Сэр, я всё ещё ничего не понимаю. — Признаться, я тоже. Лиза встревоженно уставилась в трубку. Этот день начался странно и не менее странно заканчивался. Она взглянула на современные электрические часы Бекки, которые по задумке изобретателя совмещали будильник и радиолу, но постоянно ломались. Было почти восемь вечера, благотворительный базар начинался в девять, а полковник, как глава исполнительного комитета, должен прибыть в Найтсбридж намного раньше. — Подполковник Хьюз, — спокойно начала она привычным официальным тоном. — Вы должны разбудить полковника Мустанга. Сегодня первое августа, весь офицерский состав штаба восточной армии обязан явиться на благотворительный бал, согласно купленным заранее приглашениям. Полковник вам всё объяснит, когда проснётся. Я очень прошу вас напомнить ему о приглашении капрала Эн Уорд, конверт находится в рабочей папке, и позаботиться о такси для девушки. Либо он может забрать капрала самостоятельно, это по пути, если попросить водителя свернуть налево с Гросвенор-стрит, а дальше по мосту через канал. Она живёт в женском общежитие на Мэдисон-плэйс, это не так далеко от вас. Лиза сделала паузу, прокручивая в голове все возможные маршруты. Нет, она никак не могла успеть в центр города, да и Ребекка явно рассчитывала, что её подвезут в Найтсбридж. Со вздохом Лиза добавила: — Если вы, в самом деле, собираетесь поговорить со мной лично, я буду в Найтсбридж где-то через час. Вы должны поторопиться, сэр. — Бедная девочка. И часто ты спасаешь его свидания, пока он дрыхнет на диване? — Подполковник Хьюз, — устало произнесла Лиза в трубку, — вы должны его разбудить. Я не успею приехать, полковник живёт в центре города. — Хорошо, Лиза, — Хьюз тоже вздохнул, — теперь я понимаю, почему он не женится. — А я понимаю, почему вас стараются избегать в кафетерии. — Это было довольно сухо с твоей стороны. — Увидимся позже, подполковник Хьюз. Она повесила трубку и вылезла через балкон на дребезжащие ступени. Лиза заметила, что несколько горшков упали с четвёртого и третьего этажа, разбившись во внутреннем дворике. Миссис Хенли опять будет ворчать, но об этом некогда было думать, и она торопливо забралась на этаж выше. На её кухне уже никого не было. Чайные чашки от маминого сервиза Бекки аккуратно сложила в раковину. Бреда расправился с последней булочкой из пекарни Энфилда. Лиза захватила ключи от паккарда полковника и поспешила на парковку. Времени оставалось в обрез.

***

Хавок знал, что где-то недалеко от города существуют исключительно богатые дома, окружённые не простой лужайкой, а маленьким регулярным парком с тщательно подстриженной травой и кустами в виде геометрических фигур. Найтсбридж располагался за рекой, неожиданно близко к шумным кварталам Ист-сити, но достаточно удалённо для всех преимуществ загородной жизни. В личной резиденции генерал-губернатора была круглосуточная охрана, канал защищённой телефонной связи и отдельный гараж с новенькими автомобилями. Вообще, Хавок сильно удивился, что благотворительный бал устраивали с большой помпой прямиком на заднем дворе Груммана: в прошлом году сгодился концертный зал городской ратуши, куда съехались военные чины выше капитана со спутницами. Полковник выбрал себе в пару одну из столичных весёлых леди, чем сильно скандализировал общество важных стариков. Но сегодня вечером, уже на подъезде к резиденции Груммана, творилось нечто невообразимое. Важные персоны организованно проезжали на закрытую парковку. Бесконечная вереница городских такси с обычными смертными гудела и сигналила. Девушки из вольнонаёмных служащих и жёны офицеров, разодетые в пух и прах, фланировали вдоль живой изгороди и величественных магнолий. Лучшие курсанты восточной академии в парадной форме с иголочки следили за порядком, не забывая подмигивать прогуливающимся девушкам. Лейтенант Хоукай уверенно вырулила на подъездную аллею и бросила ключи от паккарда одному из курсантов, работавших парковщиками. Прочитав немой вопрос, большими буквами написанный на лице Хавока, она просто ответила: — Это машина полковника. Бреда обменялся многозначительным взглядом с Каталиной, и Хавок окончательно запутался. Горько вздохнув, он побил себя по карманам. Конечно, спички остались забытыми где-то на кухне Хоукай, а ведь ему ни разу не удалось по-человечески покурить за этот вечер. Чтобы лучше соображать, Хавоку требовалось больше никотина. — Не удивляйся, Жан. Лиза часто бросает этот паккард где придётся, — озорно улыбнулась Каталина, — тебе лучше свыкнуться с привычкам своей новой подружки. Хоукай тяжело посмотрела на хихикающую подругу. — Я ничего не бросаю где придётся, Ребекка. — Но ты не отрицаешь, что используешь чужую собственность. Что идёт в ход? Подкуп? Шантаж? — Я иногда отвожу полковника Мустанга на работу, чтобы он не проспал, лейтенант Каталина. Какие ещё будут вопросы, лейтенант Хавок? — Но… Он хотел сказать, что вообще-то не спрашивал ни о чём подобном, но толпа потащила их внутрь особняка, освещённого гирляндами электрических лампочек. Колонны украшали бумажные флажки, а киоски с товарами изобиловали букетами живых цветов. Благотворительный базар начинался прямо с порога: в огромном холле гостям предлагалось купить прохладительные напитки (безалкогольный пунш, лимонад или содовую) по взвинченным ценам. Продавались значки, ленты в цветах государственного флага, мотки пёстрого бумажного серпантина, хлопушки, конфетти и тому подобная всячина. Народу было не протолкнуться, все друг другу мешали, громко разговаривали и возбуждённо смеялись. Они встали в очередь со своими приглашениями, и тут случилось непредвиденное: к лейтенанту Хоукай подошёл высокий благородный старик в полностью белом фраке. Она обменялась с ним несколькими сдержанными фразами. После чего Хоукай, извинившись, пожелала Хавоку хорошего вечера и сказала, что вынуждена отойти, но надеется увидеть всех позднее. И она ушла, постукивая каблуками своих лакированных синих туфель. Незажжённая сигарета Хавока выпала изо рта. Кажется, он побил собственный рекорд. Его бросили даже до первого свидания.

***

Через анфиладу роскошных комнат её провели к западной лестнице. Это было разумной предосторожностью, учитывая, что весь первый этаж особняка кишел гостями: там размещались ряды разукрашенных киосков, где продавались вязаные кошельки, домашняя выпечка, восковые подделки, стеклянные бусы, вышитые подушки с государственным гербом и прочие товары. Любая покупка, по мнению устроителей благотворительного базара, вносила посильный вклад в общее патриотическое дело. Поэтому несколько сотен гостей с азартом раскупали ненужные им вещи и ждали начало танцев с обещанными розыгрышами, аукционами и фантами. Лиза, выглянув в окно, увидела освещённую сцену с реющими флагами и огромный деревянный помост, вероятно, предназначавшийся для танцев. Гирлянды с синезийскими фонариками оплетали ряды магнолий, сросшихся кронами вдоль подъездной аллеи. В саду на лужайках были устроены маленькие уютные беседки. Рядом со сценой соорудили подмостки для оркестра. В детстве Лиза любила слушать музыку в баре мадам Кристмас и сейчас гадала, узнает ли кого-то из нанятых в городе музыкантов, которые сейчас настраивали свои скрипки, аккордеоны, трубы и гитарные колки. Какой-то старик пиликал смычком по виолончели, но закрытое окно приглушало звуки улицы. Здесь было очень тихо. Дворецкий Груммана, представившийся как Каслтон, оставил её одну в небольшой овальной комнате с розовыми обоями и дорогой вычурной мебелью. На каминной полке тикали часы. В одной из оконной ниш Лиза заметила клавесин, полускрытый портьерой. Она никогда не видела подобный музыкальный инструмент вблизи, поэтому из любопытства прошлась пальцами по клавишам, но быстро закрыла крышку. Какой смысл играть, если больше не чувствуешь радости от игры? — Ты во всём похожа на свою мать, Элизабет. Она обернулась на голос. Её рука машинально застыла у бедра, рядом со спрятанной кобурой. Генерал-комендант Грумман стоял в дверях и благодушно улыбался. Он был одет в шикарный чёрный фрак с атласными отворотами. В петлице виднелась бутоньерка из миниатюрных белых гвоздик. Лиза выпрямилась перед генералом. — Добрый вечер, сэр. — Подумать только, я на неделю превратил Найтсбридж в сумасшедший дом с безвкусной музыкой и фонариками, мечтая увидеть тебя в этих стенах без военной формы, — он хихикнул, приглаживая усы. — Но всё-таки я проиграл. — Мои извинения, сэр. Я не знала, что… Грумман сделал неопределённый жест рукой, и она замолчала. Лиза продолжала стоять, на её лицо падали отсветы первого фейерверка. Должно быть, благотворительный базар был в самом разгаре: танцы начнутся, когда публике распродадут все товары в киосках, а плетёные корзинки комитетских дам до верху наполнятся пожертвованиями. — Ну что ж, думаю, ты догадываешься о предмете нашего разговора, Элизабет? Это имя из уст генерала-коменданта Груммана всякий раз покрывало ознобом её кожу, напоминало о мёртвой матери, о заброшенном старом доме в сонном пригороде. Призраки вылезали на солнечный свет, бродили по разбитым стёклам в оранжерее, кружились на деревянной пристани, вросшей в речной песок. Лиза не хотела возвращаться, она ушла навсегда из тоскливой и одинокой страны своего детства. — У меня есть предположения, сэр. Грумман скривил рот. Досада на его лице сменилась широкой, покровительственной улыбкой: — Я не жду, что ты будешь сразу называть меня дедушкой, но к чему лишние формальности? Ты знаешь мое имя, знаешь историю моих отношений с родной дочерью, которую я подробно описал в своих письмах. Впрочем, ты ни на одно не ответила. — Со всем уважением, сэр. С вашей стороны, это был очень неосмотрительный шаг. Я сожгла всю частную корреспонденцию, полученную от вас. — Умно. Но ты прочла? Лиза колебалась. — Да, сэр. — Поразительно. Твоя мать сейчас припечатала бы меня чем-то резким. Она очень остра на язык, — Грумман сжал челюсти, отвернулся и отправился куда-то вглубь комнаты. — Была. По звону стекла и бульканью жидкостей, Лиза догадалась, что он наливает себе выпить. Она разглядывала генерала-коменданта, стараясь заметить в осанистой фигуре, склонённой над столиком, в залысинах под седыми волосами, в руке с широкой ладонью и чуть загнутыми пальцами — что-то родственное, что-то близкое ей или похожее на неё. Странно, но кровь молчала. Лиза видела перед собой генерала-коменданта Груммана. — Я могу предложить тебе выпить? — Стакан воды, сэр. — О, горе мне, здесь нет графина с водой. Мне стоит позвонить Каслтону, и он принесёт чаю. Он заваривает лучший чай на всех восточных территориях. Прежде чем Лиза успела вежливо отказаться, он дёрнул за какой-то шёлковый шнурок с кисточкой. Через минуту в комнату явился тот самый Каслтон и тут же удалился, с полувзгляда поняв распоряжение своего хозяина. Грумман галантным жестом предложил сесть. Лиза расположилась на краю старомодной оттоманки, таким образом, чтобы видеть все окна и дверь. Она подозревала, что есть ещё одна потайная дверь, ведущая в эту розовую комнату. Лёгкий сквозняк задевал её ноги в тонких нейлоновых чулках. Бекки говорила, что современной девушке неприлично носить туфли на босую ногу, и Лиза полчаса корпела над резинками, подвязками и крючками. Зато кобура не натирала ногу, хотя была немного заметна при ходьбе. Между тем, стремительный Каслтон уже разливал чай через ситечко. Когда Лиза поблагодарила его, глаза старого дворецкого блеснули слезами. Грумман гордо улыбнулся: — Ну что, Каслтон, похожа лейтенант Хоукай на нашего Кузнечика? — Вылитая, сэр. Только глаза не серые, — Каслтон обратил к Лизе своё лицо, изрезанное глубокими морщинами. Она заметила слуховой аппарат. Фарфоровая чашка дрожала в узловатых старческих руках. Ей стало не по себе. — Каслтон успел понянчить твою мать и потакал во всём упрямой девчонке. Это он её испортил, — сказал Грумман, но судя по счастливой улыбке дворецкого, тот принял это за драгоценную похвалу. Лиза встала и протянула руку дворецкому: — Очень приятно познакомиться, мистер Каслтон. Спасибо, что заботились о моей маме. — Ох, разве можно, мисс Элизабет, я простой слуга, — но Каслтон крепко сжал её руку, и одна слезинка незаметно скатилась по гладко выбритой морщинистой щеке старика. Лицо Груммана неприятно исказила насмешка. Он подождал, когда дворецкий уйдёт с пустым чайным подносом, и встряхнул лёд в стакане с бренди. Лиза взялась за изящную фарфоровую чашку, чай действительно был заварен и подан безупречно. — Я должен был объясниться с тобой раньше, Элизабет, — начал Грумман. Лиза заметила новые всполохи фейерверков за окном. Сколько у них оставалось времени на этот, в сущности, никому ненужный разговор? Генерал-комендант должен открывать бал приветственной речью. Но Грумман не торопился и всем своим видом показывал, что готов всю ночь напролёт проговорить в душной, полутёмной комнате, пахнувшей парфюмерной помадой для усов и нафталиновыми шариками в мебельной обивке. — Я не хочу возвращать тебя в семью. Как видишь, больше нет никакой семьи — только два разваливающихся старика, высохших, как музейные экспонаты. Но мне будет приятно, если ты узнаешь меня с другой стороны и сама сделаешь выводы. Я не тороплю тебя, но нахожусь в том возрасте, когда не располагаешь всем временем мира. Лиза молчала. С одной стороны, она чувствовала неясные угрызения совести, с другой — абсолютно ничего не откликалось на попытки сближения с её единственным живым родственником, с её родным дедом. Она вспомнила, выступление Груммана перед уставшими курсантами восточной академии много лет назад. Она вспомнила широкую спину Люси, кривую улыбку Майка Габардини и сопение Бекки в правом фланге первой шеренги. — Я не совсем понимаю, сэр. Вы хотите встречаться со мной вне службы в штабе восточной армии? Грумман опрокинул в себя стакан с бренди и заливисто расхохотался. — Видишь ли, моя прекрасная Элизабет, это всё ради тебя. Но не вынуждай меня всякий раз давать благотворительные балы, чтобы иметь удовольствие поговорить наедине с собственной внучкой. Я предлагаю тебе дружбу. Ты — молодая девушка, и наверняка лучше меня разбираешься в дружбе. Ты сможешь научить меня, как стать твоим другом. Лиза отпила чай — настоящее кощунство позволить такому напитку остыть. Она внимательно посмотрела на генерала-коменданта. — У меня не так много друзей, сэр, чтобы выступать экспертом в подобном вопросе. Но я полагаю, что любая дружба строится на доверии. Поэтому я рискну поделиться своими мыслями с вами, как поступила бы с любым свои другом. — Лиза закончила с чаем и отставила свою чашку. Грумман смотрел на неё с неподдельным интересом и не перебивал. — В последнее время государственные гранты оскудели и затянули пояса, простые люди недовольны, военные низы нищенствуют, а столица равнодушна к гражданским проблемам территорий. Зреет социальный кризис, люди симпатизируют террористам, мечтают о независимости от Централа. Им нечем заткнуть рты, официальные бюджеты исчерпаны. Все знают, где текут подземные реки грязных денег, где зарыты настоящие золотые жилы, но вместо самородков — ящики с нелегальным иностранным алкоголем, проституция и игорный бизнес. Но как направить потоки в нужную сторону? Как успокоить недовольных и не спустить ни единого государственного сента на финансирование нецелевых социальных проектов, которые так раздражают фюрера. Такая задача требует неординарных решений. Я уверена, сегодня вечером купят достаточно фантов и вязанных кошельков, чтобы озолотить благотворительные фонды, которые, по сути, через подставных лиц принадлежат вам, и вы распоряжаетесь всеми транзакциями. О шумихе благотворительного приёма ещё долго будут вспоминать, и неудивительно, что на банковских счетах номиналов осядет сумма, сопоставимая с годовым городским бюджетом. Грумман расслаблено потянулся, как камышовый кот со спрятанными когтями в пушистых лапах: — Обвиняешь меня в отмывании денег, Элизабет? — Предлагаю начать с доверия, сэр. Я — совсем не главная причина сегодняшнего мероприятия. — Вынужден признать, он действительно слишком хорошо тебя знает: ты действительно умна, добра, непоколебимо сдержана и упряма. Лиза почувствовала, как на щеках разгорается румянец. Она попыталась себя незаметно ущипнуть, чтобы восстановить равновесие. Никто не должен видеть её слабость. — Ты должна выйти за него замуж, — вдруг сказал Грумман. Он встал и отправился за новой порцией бренди. — Официальный брак — единственная стратегия, применимая для женщины твоего происхождения. Ты хорошо разбираешься в финансах и должна понимать, что любая инвестиция предполагает пропорциональную долю в проекте. Ты влюблена в него с детства, не так ли? Её лицо горело, на этот раз — от ярости. Лиза быстро взяла себя в руки: — Нет, сэр. Это не так. Грумман расхохотался. Он снова уселся на диван мерзкого лососевого цвета и похлопал себя по коленям, словно услышал лучшую в мире шутку. — Подумать только! И это ты говорила мне о доверии, Элизабет. Ты умеешь лгать лучше своего знаменитого командира, но я вижу вас обоих насквозь. Подумай о моём предложении. Клянусь небесами, я хочу тебе добра. Лиза встала. Генерал-комендант тоже поднялся. — Разрешите задать личный вопрос, сэр? Грумман кивнул. Серые глаза за круглыми очками стали непроницаемыми, как гладь потемневшей перед дождём реки. — Почему моя мать ушла из дома в пятнадцать лет? — Я думаю об этом всю жизнь, Элизабет. Возможно, ты поймёшь меня, когда твоему собственному ребёнку исполнится пятнадцать, и он столкнёт тебя с пьедестала, — генерал-комендант низко опустил голову. Лёд в стакане трескался от обволакивающего тепла маслянисто-тягучего алкоголя. Сорокалетний иностранный бренди выглядел великолепно. — Какой ты запомнила её? В этом была проблема. Чем сильнее она хотела сохранить в сердце образ своей матери, тем быстрее всё расползалось, как истлевшая ткань между пальцами: мелодичные звуки голоса, светлые волосы, подхваченные ветром, нежная улыбка, женские пальцы на двуцветных клавишах пианино, ощущение безграничного счастья, когда вместе с мамой она ходила кормить соседского пса, а потом они пекли домашнее миндальное печенье на четыре руки. — Когда она умерла, мне едва исполнилось шесть лет. Я почти ничего не помню. Грумман встал напротив неё и снял очки. Вытянутое лицо генерала с вздёрнутыми усами и холодными серыми глазами превратилось в маску очень усталого и разочарованного жизнью старика: — Ты очень похожа на неё, Элизабет. Когда ты говоришь, я ловлю себя на мысли, что продолжаю вести беседы со своим упрямым Кузнечиком. Я не верю во всю эту алхимическую придурь про души, но стоит только взглянуть на тебя — и становится непостижимо ясно, где живёт частичка души моей несчастной дочери. Она бы никогда не оставила тебя совсем одну в этом мире. В дверь постучали. Фейерверки взлетали в тёмное ночное небо, огни окрашивали изысканные шёлковые обои с цветами и райскими птицами в оранжевый, фиолетовый, зелёный и красный. Благотворительный базар был окончен. Генерала-коменданта Груммана ждали внизу, чтобы торжественно открыть благотворительный бал. — Кузнечик не любила Найтсбридж, она выросла в столице. Но я буду рад, если когда-нибудь ты навестишь Каслтона, выпьешь со мной чаю и осмотришь соседнюю комнату, принадлежавшую твоей матери. Рано или поздно весь этот дом станет твоим, Элизабет, вместе со всеми моими сомнительными счетами в банках, — Грумман закрыл глаза и просидел так несколько секунд, потом снова надел очки, превратившись в самого себя: в эксцентричного властного старика, за какие-то грехи сосланного из Централа на восточные территории, разорённые многолетними неурожаями и гражданскими конфликтами. Грумман подал ей руку, сопровождая сквозь анфилады роскошных и бесполезных комнат. Свет внизу ослеплял, пол был усыпан дождём из конфетти и завален лентами серпантина. В каждом углу стояли недопитые бокалы с напитками, распотрошённые конверты с фантами и тарелки с лёгкими закусками. Мраморные статуи воинов на балюстрадах склоняли головы и сжимали древко древних копий. Лиза смотрела вперёд, стараясь не поскользнуться на ступеньках. Она понимала, что всё внимание гостей сейчас приковано к ней, к неизвестной спутнице Груммана, поэтому старалась не вглядываться в толпу, которая выросла перед ней монолитной кирпичной стеной. — Дорогие друзья, — торжественно произнёс Грумман с последних ступеней лестницы. — Я приглашаю всех на танцы! Вас ждёт ночь сюрпризов и много веселья. Среди фраков, костюмов с жилетами и старомодных сюртуков с рубашками-жабо, Лиза увидела единственного мужчину в военной форме. Её полковник стоял рядом с четой Харрикейнов. Мадам Харрикейн, затянутая в розовый атлас и тафту, возглавляла гражданское крыло исполнительного комитета и была активной вдохновительницей всего этого хаоса с блёстками, музыкой и конфетти. Полковник сразу заметил взгляд своей помощницы, он быстро кивнул и улыбнулся краем губ. Эта улыбку он приберегал ей на время бесконечно длинных заунывных совещаний, когда адъютанты стояли за высокими стульями своих начальников, всегда на подхвате с документами, папками, кодировками и стаканом воды для осипшего голоса. Лиза тоже кивнула в ответ. Она поискала глазами Хьюза, ребят из штаба, но полковника окружали в основном приглашённые армейские шишки, вроде седовласого генерала Рейвена, который заливался весёлым смехом вместе с чьей-то хорошенькой женой. Грумман, раскланявшись со всеми важными гостями, направился в сад, где всё было готово к танцам. Он продолжал поддерживать под локоть свою внучку, и она подумала, сколько прибавится в её жизни сплетен и опасности. Дирижёр поднял палочку, оркестр перестал играть легкомысленное музыкальное попурри и грянул марширующий государственный гимн, от которого мурашки разбегались по коже даже в тёплую летнюю ночь. Все разгорячённые мужчины и игривые женщины притихли. Потом объявили минуту молчания по навсегда ушедшим героям Ишвара. Стало слышно, как полотнище флага хлопает на ветру, а в траве поют сверчки. Лиза выглянула из-за плеча Груммана: здесь было слишком мало людей, в своих кошмарах видевших бесконечную пустыню. Все остальные казались нелепыми в показной скорби: герои Ишвара существовали исключительно в пропагандистских речах и вороватых ветеранских организациях. Грумман выпустил её руку и живо взобрался на маленькую сцену, потеснив дирижёра и курсанта-горниста. Он начал свою речь, но Лиза не вслушивалась в слова, она быстро скользила взглядом по толпе гостей. В самом углу огромного танцевального помоста, у одной из беседок с диванчиками, она увидела Бекки, Хавока и Бреду. К ним присоединился Фарман и подполковник Хьюз, одетый в насыщенно бордовый костюм с чёрной рубашкой, явно взятый напрокат. В противоположной стороне она узнала Ветчину с многочисленными попечителями восточной академии. Лиза вздохнула с облегчением. — Лейтенант Хоукай, — укоризненно произнёс знакомый голос у самого уха, — ты невнимательна к блестящей речи нашего генерала-коменданта. — Речь генерала-коменданта, как обычно, искромётна и содержательна, полковник, — Лиза почувствовала, как его рука незаметно легла на её талию и подтолкнула к краю помоста. Она сошла вниз, сделала ещё пару шагов и оказалась между двух ветвистых магнолий. Рисунки на бумажных фонариках отбрасывали на землю причудливые дрожащие тени. Грумман продолжал говорить со сцены, толпа периодически взрывалась смехом и продолжительными аплодисментами. Полковник прислонился к широкому стволу магнолии и улыбнулся. Должно быть, со времён их последнего разговора минула тысяча лет. Его волосы были тщательно зачёсаны назад, но тонкие пряди над самым лбом уже выбивались и мешались, падая на глаза, тёмные и немного заспанные. — Сэр, я должна извиниться… — Перестань, это я единственный, кто должен, — он перебил её, шагнув ближе, — но теперь у меня есть подозреваемый. — Знаю, сэр. — Мы скоро поймаем его, лейтенант. — Мне кое-что надо рассказать вам. — Он был в штабе? — Да, сэр. — Бреда говорит, что подозреваемый следил за твоей квартирой и сумел проникнуть внутрь. Лиза напряжённо выпрямила спину. Это была шутка? Причём здесь её квартира? — Боюсь, это дело косвенным образом связано с тобой, лейтенант, — полковник секунду помолчал. — В любом случае, Хьюз клянётся объяснить всё лучше меня. — Подполковник Хьюз? Но… — Нам надо возвращаться, лейтенант, сейчас будет открытие бала, — неожиданно он взял её руку, будто собирался повести в танце. — Ты мне доверяешь? — Да, — Лиза совсем ничего не понимала. Полковник держал её руку за кончики пальцев. — Тогда всё хорошо. Сегодня вечером старайся не оставаться в одиночестве, будь начеку. После обязательной программы мы вернёмся в город и обо всём поговорим, — он снова обезоруживающе ей улыбнулся. Потом на лице полковника проступила знакомая петушиная ухмылка, как всегда, когда выдумывал очередную неуместную шутку. — Как прошёл разговор милой внучки с добрым дедушкой? Лиза одёрнула руку, стараясь сохранить серьёзный и полный достоинства вид: — Грумман сказал, что этот дом и всё вокруг принадлежит мне. Полковник тихо рассмеялся и направился назад к сцене, обходя цветочные кусты гортензий и гигантских георгин. Лиза шла позади и смотрела на его плечи, на бесконечно знакомые пряди тёмных непослушных волос, на погоны, сообщающие всем о высоком ранге, который давно и прочно заменил судьбу и личное имя. В эту минуту больше всего на свете она захотела почувствовать его руки на своей талии, обнять его за плечи, слишком широкие для военного бюрократа и бездельника. Она мечтала вернуть хаос его приглаженным волосам, столкнуться с ним зубами в отчаянном поцелуе. Лиза поняла, почему не любит подобные шумные празднества — она готова совершить любую глупость, стоит полковнику расстегнуть ворот рубашки и зачесать волосы на висках.

***

Хавок перемешивал в своём стакане размякшие дольки лимона. Каталина подлила в приторный пунш что-то резко алкогольное, но отвергнутый всеми девушками Аместриса, жалкий неудачник Жан Хавок, никак не мог опьянеть. Фарман прикупил на базаре какую-то букинистическую редкость и страстно углубился в чтение, изредка прерываясь на вялые хлопки чередующимся ораторам. Прапорщик Фарман напоминал шатающееся деревце на ветру, но наверняка запоминал каждое слово и в книге, и в речи Груммана. Бреда страдал отсутствием серьёзных фуршетных закусок, положение должны были спасти домашние печенья, приобретённые в киоске жены капитана Перри, но печеньями мадам Перри можно было приколачивать гвозди или пускать по воде блинчики. Хавок грустно вздохнул. Самое ужасное событие этого вечера случилось даже не из-за внезапного исчезновения лейтенанта Хоукай. Полчаса назад, когда прибыл полковник Мустанг со своим товарищем, подполковником Хьюзом, вместе с ними из такси выплыла капрал Уорд в небесно-голубом платье с рюшечками на бюсте. Её прелестное лисье личико метало молнии. Она долго преследовала босса в холле особняка и в конце концов залепила ему пощёчину: «Не смей меня игнорировать, Рой Мустанг! Вчера тебя видели на свидании с другой девушкой! Всё кончено!» И удалилась. Кажется, на этот инцидент обратил внимание только Хавок, потому что капрал Уорд через пару минут разыскала его между киосков со съедобными благотворительными товарами. Бреда и Каталина, препираясь, покупали яблоки в блестящей красной карамели. Капрал Уорд поздоровалась, хлопая длинными ресницами, деликатно взяла Хавока за рукав и отвела в сторону. Она защебетала на ухо глупости, вела себя как ни в чём не бывало и пообещала подарить ему самый первый танец вечера, Лиорскую кадриль. В груди сразу потеплело, сердце дрогнуло и громко заколотилось, но примчавшаяся на этот звук лейтенант Каталина потащила Хавока за собой, подальше от капрала Уорд. Бреда шёл впереди, как оруженосец с карамельными яблоками на палочках, и продолжал выискивать съестное. — Не будь дураком, Жан. Она тебя не достойна. Стоило полковнику её разозлить, и она вернулась к запасным вариантам. Это низкое поведение, как одинокая девушка тебе говорю. Вот так в его жизни не случилось романтического воссоединения с Эн Уорд. И теперь эта ветренная красавица смеялась с какими-то курсантами, наряженными во фраки официантов. Как низко он пал: даже старшекурсники академии популярнее младшего лейтенанта Хавока. Он проглотил остатки лимонного пунша и пододвинулся в толпе к подполковнику Хьюзу, который скупил дюжину вязаных куколок и шуршал обёрточной бумагой. Хавок был готов отвлечься на что угодно, даже на фотографии семейных радостей следователя столичного трибунала. После торжественной минуты молчания, Каталина развернулась к нему, игнорируя звуки грянувшего гимна: — Жан, Хайми, что за кислые лица? Вы не открывали фанты и не ждёте танцы? Бреда ссыпал печенье в бумажную салфетку, скомкал и запустил в соседнюю урну. — И не собирался, Каталина. Мне приказали купить — я купил, но скакать козлом по паркету я не нанимался. — Понятно, Хайми не умеет танцевать. Фарман? — Лейтенант Каталина, — вздохнул седовласый прапорщик, — я бы тоже предпочёл остаться где-нибудь в тишине и поразмышлять над речью генерала Груммана. — Скукота. Подполковник Хьюз? — не унималась Каталина. — Прости, я женат, милая красавица. — Но весь смысл в танцах, аукционе и фантах, — простонала Каталина и взбила рукой чёрные кудри. Наконец, прозвучал горн. Это значило, что все благодарственные речи дам-патронесс из исполнительного комитета завершились. На сцену поднялся полковник Мустанг, и весь его скучающий отдел с любопытством встрепенулся. — Дамы и господа, — несколько красуясь, начал полковник. Хавок нашёл глазами капрала Уорд с разозлённым лицом. Возможно, она уже жалела, что отшила красавчика-босса и не знала, как это исправить. Каталина была права, вечно Жан западал на девчонок, едва оценив декольте и симпатичное личико. Но Эн казалась такой женственной, такой хорошенькой, а первое свидание в городском парке прошло идеально. Конечно, она немного разочаровалась, узнав, что он живёт в казарме и часть лейтенантского жалования отправляет родителям в универсальный магазин Хавоков. Времена для предпринимателей настали тяжёлые, если не заниматься контрабандой и выпивкой — легко пойдёшь ко дну. Вот Жан и помогал родне, чем мог. Он старался быть не только хорошим сыном, но и хорошим парнем: впрягся с переездом, покупал приятные мелочи, чтобы порадовать Эн. Где он ошибся? Каталина ткнула локтем прямо в бок. Хавок чуть не крякнул. Слова полковника Мустанга доносились издалека: — … нужны деньги, чтобы помогать сиротам, военным вдовам и инвалидам, которые могут вернуться к службе, если получат новейший автопротез. И сегодня благотворители превзошли себя, вы все сотворили это чудо, — публика разразилась одобрительным аплодисментами. — Мне выпала честь объявить об открытии танцев… От слова «танцы» все словно сошли с ума: дамы усиленно захлопали, господа засвистели, в сцену выстрелили хлопушки с конфетти и ленты серпантина. Полковник улыбнулся неистовству публики, убрав свою маленькую бумажку с речью. Это была такая улыбка, которой мечтал научиться Хавок, чтобы покорять девушек: лёгкая, искушённая и необременительная, словно Рой Мустанг никогда не задумывался о впечатлении, которое он производит на окружающих. Что не вязалось с тем, как долго босс всё это репетировал (уж Хавок-то видел) и работал над каждым словом. Полковник поднял руку, чтобы добиться тишины: — По доброй традиции, в память о храбрых воинах, о ста лиорских стрелках, сложивших свои головы далеко от отчего дома, в жаркой Ривьере много веков назад, мы начинаем наш бал с Лиорской кадрили. Вам известен галантный обычай соперничества за право повести кадриль, но сегодня мы решили отблагодарить всех щедрых джентльменов, которые выкупили особые именные приглашения. Один из счастливчиков откроет бал со своей дамой. Мы с обворожительной мадам Харрикейн выберем победителя путём честной жеребьёвки. Итак, господа, доставайте ваши приглашения, а вы, прекрасные дамы, пожелайте нам удачи. По толпе прошёлся возбуждённый гул, все засуетились, разыскивая по карманам приглашения: именных было не больше шестидесяти и они стоили кучу денег, уж Хавок-то знал, разорившись на одно из них. Он в ужасе посмотрел на Каталину, которая засмеялась и послала ему воздушный поцелуй. Бреда ободряюще похлопал его по плечу, подполковник Хьюз с интересом разглядывал публику через очки, а Фарман перестал притворяться: он просто читал свою книгу, примостившись у беседки. На сцену под фанфары выплыла мадам Харрикейн в пышном бальном платье, её тугие локоны до талии пружинили от походки, и Хавок невольно восхитился скрепляющим раствором. Она ослепительно улыбнулась и указала публике на огромный прозрачный вертящийся куб с бумажками на дне. Курсанты водрузили это сооружение на изящный столик, вероятно, принесённой прямиком из роскошного дома Груммана. Мадам Харрикейн несколько раз прокрутила куб и с преувеличенным волнением опустила руку на дно, роясь в бумажках, которые были отрывной частью приглашения. Мадам Харрикейн протянула вытащенный жребий полковнику, и он вышел вперёд. Все замерли в ожидании. Оркестр заиграл долгую барабанную дробь. — Итак, дамы и господа, шестнадцатый благотворительный бал штаба восточного командования откроет знаменитая Лиорская кадриль, а первой парой свою даму поведёт… Барабанная дробь нарастала. — …младший лейтенант Жан Хавок! Каталина оглушительно завизжала и вытолкнула Хавока вперёд. Люди перед ним расступились, пропуская к сцене. Он шёл на ватных ногах, стараясь не упасть и не споткнуться. В ушах гудело, он ничего не слышал, боялся оглянуться и посмотреть на сцену, на полковника, который быстро смял вытащенную бумажку и, кажется, сжёг счастливый жребий Хавока в полёте. Мадам Харрикейн фальшиво улыбалась и хлопала в ладоши. Капрал Уорд хотела направиться к нему, но её опередили. Лейтенант Хоукай протянула ему руку, и Хавок ухватился за неё, словно тонул в центре всеобщего внимания. Хавок сразу испытал облегчение: если здесь каким-то чудом оказалась лейтенант Хоукай, значит, всё будет хорошо, он не опозорится на глазах у всех этих важных и разодетых господ. — Ты умеешь танцевать кадриль, Хавок? — шёпотом спросила она, когда пары в весёлой суматохе выстраивались перед публикой. — У себя в деревне я танцевал ригонду. — Это очень похоже, только не хлопай в ладоши в конце фигуры. — Я, кажется, крепко влип, Хоукай. Она мягко улыбнулась: — Если хочешь, я поведу. Я часто это делала, когда училась в пансионе. Там были одни девчонки. — Таков будет мой бесславный конец. Спасибо, что всё это время была моим другом, Хоукай. Оркестр грянул узнаваемую и всеми любимую мелодию. Хавок обречённо поклонился своей даме. А потом что-то в его ногах переключилось. Может, он вспомнил мамины уроки на кухне или деревенские танцы в амбаре Неда Элсинга, но Жан почти не путал порядок фигур кадрили: задорные пробежки, цепи и хороводы. Когда он ошибался, Хоукай быстро и умело поправляла его, эти огрехи никто не замечал, хотя они были ведущей парой. Вовремя последнего тура он даже начал получать удовольствие от танца, смог разглядеть других танцующих: полковник пригласил какую-то статную даму из комитета, Каталина всё же вытащила на паркет подполковника Хьюза, вероятно, потому что заставить танцевать кадриль Бреду или Фармана было невозможно. Когда Каталина в одной из фигур оказалась напротив, Хавок улыбнулся. Она была ужасно симпатичная с весёлыми блестящими глазами, румянцем во всю щёку и смеющимся ртом. — А ты неплохо танцуешь, Жан Хавок, — сказала Каталина, кружась вокруг его руки. — Я думала, в вашей паре Лиза будет вести. — Хватит прыгать на моём самолюбии, Ребекка Каталина. Лучше отдави мне сразу обе ноги. Она фыркнула, он выпустил её руку, и пары снова поменялись. Хоукай вернулась несколько задумчивой, после того, как в последней пробежке её партнёром успел побывать подполковник Хьюз. Жан видел, как тот о чём-то спросил, а лейтенант Хоукай не сразу ответила. Музыка стихла и танцпол разразился аплодисментами. Радостная эйфория праздника наконец-то вытеснила навязчивые мысли о капрале Уорд. Хавок устроился в очередь за напитками и вдруг осознал всю глупость собственных ожиданий. Разве он достаточно знал об Эн Уорд или о любой другой понравившейся ему девушке? Он рассеянно глядел на танцующих, потом смахнул с плеч конфетти и отправился к Хоукай, которая ждала его в компании их общего начальства. — Лейтенант Хоукай, — окликнул он. Полковник обернулся первым и испепелил его взглядом: — Что тебе, Хавок? — Разрешите поговорить с лейтенантом Хоукай наедине, сэр. — Чёрта с два я тебе разрешаю. Иди, потанцуй с Каталиной, лейтенант Хавок. У меня важный разговор с лейтенантом Хоукай. Однако, она повернулась и отошла от полковника, оставив того со стаканом лимонада и смешавшимся лицом. — Прости за испорченный праздник. Мне скоро придётся уходить, — её волосы мягкими волнами лежали на плечах. Ореховые глаза под бархатистыми рыжеватыми ресницами ярко блестели, как у многих девушек в этот вечер. Но в самой глубине скрывалось что-то настоящее, делающее её взрослее и великодушнее. Раньше ничего подобного он не замечал. — Извини, я не лучшая партнёрша для танцевального вечера, — повторила она, чуть улыбаясь. Хавок замотал головой: — Нет! Это ты меня извини. Я всё неправильно понял. В смысле, мне было неловко, но не потому что ты, — от волнения он окончательно оглупел и не мог передать словами свои скачущие мысли. — Я просто… ты как сестрёнка, неправильно было бы думать о поцелуях с тобой и всё такое. Ты такая красивая сегодня, я чуть челюсть не уронил. Но мы так долго были друзьями, я сейчас понял, что ты единственная девчонка, с которой можно поболтать об оптике, автоматическом карабине или о возвратной пружине, когда заедает затвор. Брови лейтенанта Хоукай взлетели вверх, она изо всех сил сжимала губы, и Хавок думал, что она сердится, но на самом деле, она сдерживала смех. — Знаешь, если кто-то тебя обидит в штабе или чего скажет в спину, ты сразу ко мне. Я с любым мужиком разберусь. А Бреда его своими мозгами уничтожит. Нам всем нравится работать с тобой, ты всегда прикроешь спину. Ты проверяешь мои рапорты и ни разу не подставила из-за грамматических ошибок. — Жан, — перебила она, кажется, впервые назвав Хавока по имени, — почему ты решил пригласить меня? — Каталина сказала, что ты единственная девушка в восточном штабе, которую никогда не уведёт полковник. И тут лейтенант Хоукай расхохоталась. Она смеялась до выступивших на глазах слёз. — Жан, в штабе есть, как минимум, ещё одна девушка, которую у тебя никогда не уведёт полковник, и она разбирает затвор быстрее меня. Пойдём, я тебя познакомлю. Они обошли танцующие пары и пёстрые стайки секретарш из канцелярии Груммана. Хавок не сразу понял, что его ведут назад, к читальной беседке Фармана. Прапорщик-архивариус был здесь же со своей книгой. Бреда где-то пропадал. Каталина расположилась на диванчике и копалась в своих покупках, рассовывая по бумажным пакетам разные безделушки. — А, это вы. Почему не танцуете, король и королева вечера? — Лейтенант Хавок, — сказала Хоукай смертельно серьёзно, — познакомься с моей подругой, лейтенантом Ребеккой Каталиной. Эта уникальная девушка никогда не согласится пойти на свидание с полковником Мустангом. — Имею полное право, — Каталина удивлённо подняла глаза, отвлекаясь от какой-то блестящей штуки в своей руке. — Не все, знаешь ли, попадают под обаяние сомнительных личностей. — Ребекка, полковник не сомнительная личность, — вздохнула Хоукай. Очевидно, это был давний спор. Глаза Каталины сузились, но она ничего не ответила, потому что сюда направлялся сам полковник Мустанг вместе со своим старым приятелем, подполковником Хьюзом. Помяни дьявола, подумал Хавок. За ними шёл голодный и угрюмый Бреда с одним из сержантов, участвовавших в утреннем рейде на Крофтон-роуд. Несколько бумажных фонарей погасли. Роса стелилась по лужайке, влажная прохлада наползала от невидимой за деревьями реки. Танцы были в самом разгаре, и деревянный помост сотрясался от каблуков и ботинок. — У нас ещё одно убийство, — сказал полковник. — В собственном доме застрелен бывший государственный алхимик Освальд Кролл, известный как алхимик Серебряной воды. — Но братья Элрики, — встревоженно начала Хоукай. — Они столкнулись с подозреваемым в Иствуде и не смогли его задержать. В понедельник в Централе будет созван трибунал. Это первое убийство государственного алхимика со времён войны на восточных территориях. У вас есть сутки, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок после отдыха. Потом я не принимаю отговорок. Идём, лейтенант. Он развернулся на каблуках. Подполковник Хьюз торопливо поставил стакан с пуншем и отправился следом за полковником и лейтенантом Хоукай, которые успели исчезнуть за вальсирующими парочками. Бреда уселся на диван и задумчиво подпёр рукой подбородок. Рядом со сценой шумно разыгрывали фанты. Хавок тоже купил несколько штук, но хорошее настроение улетучилось. — Ваш герой Ишвара умеет испортить праздник, — Каталина достала откуда-то из-под юбки плоскую фляжку и сделала несколько больших глотков. Потом поморщилась и облокотилась на подушки диванчика. Над их беседкой погасли почти всё синезийские фонарики, жужжали комары, и ночь показалась прохладной и влажной. — Праздник закончен, — объявил Бреда. — Тебе нельзя возвращаться домой, Каталина. Полковник распорядился тебя проводить до безопасного места. — Что? — она подскочила на месте, вместе с облаком своих жёлтых юбок из тафты. — Что ты такое говоришь, здоровяк? — Джулия Хенли опознала подозреваемого Лампсринга по фотографии, он приходил несколько раз в дом на Черри-лэйн и притворялся водопроводчиком. — Но зачем? — Полковник выясняет. У меня его чековая книжка. Мы снимем тебе и лейтенанту Хоукай номер в гостинице. — Погоди, здоровяк, не так быстро, — в глазах Каталины разгорался знакомый пожар. Хавок предчувствовал воскресное похмелье, а может быть, что и похуже. — Это знаменитая безлимитная чековая книжка государственных алхимиков? — С лимитом, алчная ты женщина. Мы не пойдём по твоим магазинам за шмотками. — Конечно, мы пойдём транжирить в весёлый квартал! Меня уже тошнит от кадрилей и вальсов с безалкогольными пуншами. Подъём, мальчики! Фарман, ты на борту? — Если вы подбросите меня на такси, я бы предпочёл… — Зануда! Полковник угощает! Ребекка Каталина была подобна ураганам в степи, от которых маленький Жан прятался в насыпном погребе. В самый жаркий день в году, когда воздух мгновенно остывал в прохладных сумерках, природа сходила с ума, и бешеные вихри затягивали землю на небо. Хавок ничуть не удивился бы, если подобным образом на свет появилась Ребекка Каталина, и ему это всё больше нравилось.

***

Лиза с сомнением смотрела, как подполковник Хьюз деловито разливает джин по трём разномастным кружкам. Было около полуночи. Из распахнутого окна тянуло предгрозовой свежестью. Жалюзи целиком закрывали оконный проём, трепыхались от поднявшегося ветра и стучали по узкому подоконнику. В квартире полковника Мустанга кухней служил непритязательный угол со встроенной газовой плиткой и несколькими подвесными шкафами. Лиза знала, что полковник почти никогда не готовит дома, выбирая еду на вынос или сомнительные обеды в кафетерии. Она встала, чтобы заварить чай. — Оставь это, Лиза. Эта бутылка джина преодолела сотни миль и хочет быть распита. — Кому-то из нас надо сохранить трезвость ума, сэр. — Не могла бы ты не называть меня «сэр» на кухне Роя? — Это неофициальный разговор? Хьюз стал серьёзным: — Да. Если бы я хотел поговорить с протоколом, я бы вызвал тебя на допрос в Централ. — В каком качестве, подполковник Хьюз? — В качестве единственной живой родственницы Бертольда Хоукая. Лиза накрыла блюдцем стеклянную банку из-под анчоусов, которую использовала как заварочный чайник. Чаинки медленно оседали на дно и окрашивали кипяток. Полковник Мустанг возник прямо за её спиной и мрачно уставился на своего лучшего друга. Он только что вышел из душа, капли воды стекали с тёмных волос за воротник чистой рубашки, не заправленной в брюки. Мокрые следы его босых ног напоминали о множестве других летних вечеров, после речных купаний и рыбалки. Лиза молча обхватила руками банку и не отпускала, стараясь подавить все свои рефлексы. Кожа быстро нагрелась до острой боли и начала прилипать к обжигающему стеклу. — Какого чёрта, Хьюз? Ты сказал, что это формальная проверка. — Так и есть. Мне нужно, чтобы кто-то из вас взглянул на фотографию. А я, пожалуй, промочу горло. — Хьюз поднял кружку с джином, отсалютовав присутствующим. — Приторный пунш у Груммана проделал дырку в моём желудке. Никогда не испытывал такой изжоги. — Хьюз, почему лейтенанта Хоукай вызовут на допрос? — резко перебил полковник. Лиза подошла ближе и склонилась над столом. Подушечки обожжённых пальцев покраснели и покалывали. Она представила, как опускает руки в лёд и держит там до полного онемения. Подполковник Хьюз выложил на кухонный стол несколько пожелтевших страниц, вырванных из каких-то журналов, и фотографию с теснённым волнистым краем. Один из углов снимка был сильно засвечен. Очертания двуглавой горы легко угадывались на заднем плане. В центре кадра дюжина мужчин в одинаковых белых халатах и резиновых фартуках смотрели в объектив. Никто не улыбался, не смеялся, не обнимал товарища, их лица были до крайности серьёзны, а позы напряжены. Как минимум, двоих из них Лиза узнала. Она передала фотографию полковнику. — Хьюз, мне не нравится, когда кто-то или что-то угрожает моим подчинённым, — глухо сказал он своему лучшему другу. — Не говори грёбаными загадками… Лиза взглядом остановила полковника Мустанга. Она снова взяла в руки фотографию: — В чём подозревают моего отца, подполковник Хьюз? Во время кадрили подполковник Хьюз спросил, жила ли лейтенант Хоукай в прошлом на севере. Она никогда не жила, но не смогла бы толком объяснить откуда взялись смутные образы ложной яви из её детских воспоминаний. Лиза помнила величественную двуглавую гору, похожую на рогатый череп какого-то животного. Ребёнком, она разглядывала северные горы на почтовых открытках внутри пыльных коробок отцовского архива — несколько старых раскрашенных фотоснимков, пока Бертольд Хоукай не побросал коробки в костёр на заднем дворе. В последнюю осень своей жизни он был занят, в основном, сжиганием своих бумажных архивов. — В чём подозревают моего отца? — Это Бертольд Хоукай на фотографии? Твой отец? — Хьюз, начинай задавать вопросы мне, — снова вмешался полковник. Тот развёл руками. Проницательные зелёные глаза старшего следователя заблестели от выпитого. — Моё мастерство, Рой, заключается в правильно заданных вопросах. Бертольд Хоукай — не подозреваемый, я полагаю, он давно покинул бренный мир? Полковник кивнул. Лиза взяла свою кружку с джином и сделала несколько больших глотков. Она почувствовала, как обжигающая жидкость медленно стекает где-то внутри её тела, всё становится легче и теплее. Во рту появился привкус хвои, пряных трав и можжевельника. Второй раз за эти сутки её хотели вернуть в дом с призраками — с кашляющими и шаркающими мертвецами на старой лестнице. — Мастер Хоукай умер восемь лет назад, — сказал полковник. — Одно совпадение — обычно дело случая. Но когда совпадений много, они не случайны, просто нам неочевидны закономерности. — Хьюз снова наполнил их кружки джином. За окном начался ливень, жалюзи плясала на подоконнике, но никто не закрыл окно. — Начну с того, что известно мне. И почему я притащился сюда из-за дела Хорста, а не обнимаю свою прекрасную Грейсию за её… — Хьюз, — полковник прервал своего друга, глядя на фотографию, — откуда у тебя этот снимок? — Из шкатулки для шитья достойнейшей леди, раздобывшей мне пару бутылок этого чудеснейшего джина. Мир невероятно тесен, Рой, особенно в северной глуши. Но это не так важно, — Хьюз сделал глоток, и Лиза подумала, что подполковник слишком медленно пьянеет. — В тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году упразднили университет Вюрца, который почти век занимался в столице исследованиями фундаментальной алхимии. Ходили слухи, что бессменный проректор и легендарный учёный, Джордж Шталь, состарился и проиграл в кабинетных войнах. Некоторые источники отмечали, что за сто лет университетом так и не было создано ни одной стоящей военной технологии. Легендарные химеры Клауберга спецотрядом резвились на юге, железные когти Фишера внушали ужас на западе, но Шталь ничего не дал своей стране, кроме счетов за электричество. Университет Вюрца превратили в пять самостоятельных лабораторий. Они функционируют и сейчас, насколько я могу судить. Но Джордж Шталь сразу нашёл независимое финансирование в Сенате, уехал на север, в совсем глухое место, и казалось бы обрёл полную академическую свободу. К Шталю присоединились все его бывшие сабсайзы, к тому времени успевшие стать молодыми и перспективными профессорами: Густав Зонтаг, Бертольд Хоукай, Джейкоб Хорст. Я знаю ещё несколько имён без фамилий: Родди, Оззи и Феликс. Все эти джентльмены запечатлены на фотографии, любезно предоставленной мне Табитой Стивенс. Все они числились в Белтоне государственными алхимиками. — Феликс Вонделер, Освальд Кролл, Густав Зонтаг, Джейкоб Хорст и Родерик Хеллер были государственными алхимиками, — произнёс полковник Мустанг. — Мой учитель — никогда. — Вот и недостающие фамилии! Ужасно удобно, что все алхимики с друг другом знакомы, — Хьюз, улыбаясь, поправил очки. Он явно подтвердил какие-то свои догадки. — Мастер Хоукай никогда не работал на государство. — Его просто не просветили по этой части. Белтон насквозь пропах синими мундирами, их можно учуять за милю. Это, безусловно, был военный объект. Полковник смотрел прямо перед собой, на его лбу появились несколько горизонтальных складок. Заплесневевшие стены брошенного дома, запах старых книг и мышей, скрип половиц, дребезжание оконных рам с треснувшими стёклами — всё это словно заползало в самые тёмные углы холостяцкой квартиры Роя Мустанга, где Лиза не привыкла оставаться надолго. — Я знаю совсем немного о прошлом учителя, — сказал полковник. — Он участвовал в секретной программе, как бывший профессор кафедры термодинамики, но бросил свою лабораторию в Белтоне и сбежал на восток двадцать четыре года назад. Лиза почувствовала, как кровь схлынула к ногам. Её сердце тоже упало. Взвешенный и бесстрастный тон полковника поражал своим спокойствием, слова о неизвестном прошлом её отца врезались в спину как стрелы. Можжевеловый джин больше не спасал. Ей снова было одиноко и страшно. Что ещё Рой Мустанг знал о своём учителе и решил ей никогда не рассказывать? — В какой программе, Рой? — Проект «Флогистон», код 753, гриф особой секретности, — сказал полковник хриплым от алкоголя голосом. — Они планировали получить чистую энергию из любой материи. Но не смогли завершить исследования, когда учитель сбежал из Белтона. Шталь погиб через год при последнем испытании реактора. Зонтаг занимался контролируемой детонацией. Хорст — нитровзрывателями, но его технологию не удалось внедрить в программы вооружения. Соединения были нестабильны и взрывоопасны. Мастер Хоукай ещё в Белтоне стабилизировал нитровзрыватели адсорбентом, он считал, что это поможет шахтёрам и строителям, но технология осталась у военных. Освальд Кролл безуспешно создавал из ртути легендарный красный эликсир бессмертия. Его исследования оказались небесполезны, токсичность серебряной воды применяли как боевое отравляющее вещество в последней войне с Аэруго. Они испортили водоносные пласты, и целые регионы вынуждены были пить отравленную воду или умирать от жажды. Сейчас проект свернули, потому что вода под землёй не признаёт государственных границ и может оказаться в графине на столе генерала-коменданта Воупа в Саут-сити. — Феликс Вонделер? — Застрелился три года назад. Жил в городке Атол на западе. Когда я смотрел его дело, там были одни приводы за антисоциальное поведение и курение опия. — Родерик Хеллер? — Хьюз не делал никаких пометок, но Лиза понимала, что он фиксирует каждое слово в своей памяти. — Видел фамилию только на бумаге. Ходили слухи, что Хеллер был одним из учителей Хрустального алхимика, пропавшего после войны. — Зонтаг? — Умер в специальном корпусе для алхимиков Вест-Хэмптона. Три года назад. Хьюз присвистнул. — И ты проверил нашего общего фронтового знакомого? Полковник бросил быстрый и неуверенный взгляд на Лизу. Она заметила, что его кружка с джином снова пуста. — Кимбли до сих пор в заключении. Я запросил Вест-Хэмптон с самого начала. Есть ещё кое-что, Хьюз. Я видел Зонтага до ареста, когда служил в восьмом отделении по охране правопорядка. Все замолчали. Лиза выпила ещё, чтобы от джина её мысли потекли медленно и вязко. Совсем не хотелось осознавать, как мало она понимала Роя Мустанга. — Ах да, — Хьюз снова обновил стаканы плещущейся прозрачной жидкостью. — Тебя же распределили во внутренние уголовные расследования. Никогда не понимал, зачем подставляться по пули, юриспруденция… — Я был на задержании Убийцы грешниц, Мучителя с Фокс-Кросс, или как ещё полковника Рурка называли в газетах. Когда мы приехали, оказалось, что он всегда действовал с помощником, и этим помощником был Густав Зонтаг. На тот момент он уже не был государственным алхимиком, его имя никогда не всплывало в газетах, не указывалось в процессуальных документах — всё изъяли и засекретили. Зонтага не судили, просто посадили в клетку, в специальный корпус тюрьмы Вэст-Хэмптона. — А через пару лет туда загремит ещё один талантливый государственный алхимик, майор Кимбли, — угадал Хьюз захмелевшим голосом. Они все достаточно опьянели. Лиза поёжилась. Косые струи ливня заливали подоконник и лужей подбирались к её разутым ногам. Она сбросила туфли и, должно быть, в хлам порвала дорогие нейлоновые чулки. Ей всегда не везло с одеждой. Прошлое слой за слоем пыталось обнажить кожу на её спине. Ядовитая киноварь прожигала любую ткань насквозь, нашёптывая миру тайну огненной погибели. Страх извивался под ногами змеёй с пурпурными глазами майора Кимбли. Лиза устала бояться. — Кимбли был учеником моего отца? — спросила она, выпустив из ада разом всех демонов. — Нет! — рявкнул полковник и тут же осёкся. Он положил свою тяжелую руку на её плечо. Прикосновение было тёплым даже сквозь слои одежды. Летом Лиза носила много одежды — больше, чем любая другая девушка. Она бы прижилась на севере, но предпочла изнывать от жары в пустыне. Лиза подавила истерический смешок, она была сильно пьяна. — Кимбли жил сабсайзом в Белтоне. Во время ишварской войны он быстро понял, что ты связана Бертольдом Хоукаем, и сразу догадался, как именно Огненный алхимик призывает огонь и почему бегает за девчонкой-снайпером по дюнам, — подал голос Хьюз. Он тоже приобнял Лизу с абсолютно идиотской улыбкой. — Вы двое слишком давно знакомы, ребята. Полковник оторвал от кружки тяжёлый взгляд, убрал свою руку с плеча Лизы и сердито уставился на своего товарища: — Я не призываю огонь, Хьюз. Но подполковник Хьюз невозмутимо продолжил: — Этот ваш Убийца грешниц, полковник Рурк, был главной военной шишкой в Белтоне. Очередное грёбаное совпадение, да? Ты не думал, что его дело выглядело странно, Рой? Ты поймал психопата, кромсающего людей как мясник, но всякий раз он действовал по разному: то убивал в подвале собственного дома, то на свалке возле Фокс-Кросс или на пустырях возле речных доков? И зачем Зонтагу помогать убийце-психопату? — Рурк взял алхимика в заложники? — предположила Лиза. Ей стало жарко, она избавилась от мундира и перебросила волосы на одну сторону. Полковник окинул её чёрную трикотажную водолазку долгим взглядом, но ничего не сказал. — Нет, Зонтаг покинул Белтон вполне добровольно и, надо сказать, с большим скандалом. В северной глуши кровавому следу сложнее затеряться: когда гражданские поняли, что под подозрением в серийных убийствах находится высокопоставленный офицер, и его покрывает государство, начались волнения. Всё вылилось в неповиновение и восстание. Я думаю, Белтон, как проект, окончательно похоронили из-за слетевшего с катушек Рурка. Там больше не осталось алхимиков и подопытных кроликов. — Что? — полковник спутал надо лбом волосы. — У Рурка были жертвы на севере? — Из двух соседних округов в общей сложности пропали одиннадцать местных девушек. Но были и другие — налаженный конвейер безымянных жертв. Армстронг любезно согласилась провести экскурсию. Она наглядно показала, с чем приходится иметь дело после назначения в завидное кресло на самой вершине Бриггса. Кстати, почему она так быстро о тебе забыла, Рой? Даже не передавала привет. — Что? — Лиза чуть не выплеснула джин из своей кружки. — Ты не знаешь? Это легенда Кингстона. История гордой темноволосой принцессы, по прихоти судьбы вывернутая наизнанку… — Хьюз, заткнись, — предупредил полковник. — Если ты продолжишь, я спалю тебя вместе с твоим болтливым языком. Но его лучший друг только сильнее захихикал. Он склонился к Лизе и горячо зашептал: — Позвони мне как-нибудь, лейтенант Хоукай. Рассказ о гордости и неутолённой страсти займёт не один вечер. Если кратко, темноволосая принцесса была занята на учёбе и отшила устрашающего в своей красоте дракона. Лиза перевела взгляд на полковника. Он выглядел злым, у него покраснели уши, хотя, возможно, это случилось из-за распитой бутылки джина. — Но если подозреваемый связан с Белтоном, зачем ему приезжать сюда? — спросила Лиза. — Вопрос на миллион. И конечно, верх тактичности, что ты не захотела узнать, как Армстронг снижала баллы темноволосой принцессе на выпускном курсе академии. — Хьюз!.. — взревел полковник. — Ладно, Рой. Помыслы этой девушки чисты, как слеза Элисии, как этот благословенный северный джин, поэтому научись, наконец, ценить жизнь по достоинству, — Хьюз подмигнул полковнику, а потом всем корпусом развернулся к Лизе: — Если Лампспринг не знал, что Бертольд Хоукай мёртв, он искал в городе твоего отца. Но более вероятно, что он искал его наследников, надеясь завладеть архивами или записями. Все алхимики оставляют свои труды следующему поколению. Это нерушимая традиция. Лампспринг втёрся в доверие к Хорсту, стал его учеником и убил своего учителя. Потом настала очередь Кролла. И в Ист-сити наш мальчик появился явно не из-за любви к сидру и речной рыбалки. Он ищет архивы твоего отца. — Но подозреваемый слишком юн, чтобы знать о моём отце, — Лиза всё равно не находила связи. — Смотри, — Хьюз выстроил пустые кружки в ряд, взял пустую бутылку с отвинченной крышкой, банку с остывшем чаем, несколько ложек. — Кажется, что в этой деле слишком много действующих лиц. Но они связаны между собой и с северными горами, которые ты видела в детстве на фотографических открытках. Когда в гиблом и недоступном для простых смертных месте, появился секретный исследовательский проект «Флогистон», все действующие лица уже были связаны. Судя по всему, несколько лет исследования были успешны. Но финишной прямой что-то случилось, и главный мозг делает ноги, растворяясь с украденными результатами где-то в бескрайнем восточном захолустье за тысячи миль от своих бывших коллег. Хьюз выдвинул вперёд крышку от пустой бутылки: — Этот побег приводит к катастрофе. Шталь погибает на испытаниях, в лабораториях открываются другие проекты, но без твоего отца алхимия Белтона быстро деградирует, исследования становятся всё менее гуманными и всё более секретными: не чистая энергия для человечества, а людоедские опыты на женщинах. Зонтаг ни на минуту не забывает о «Флогистоне», но связывается с сумасшедшим маньяком и попадает в Вест-Хэмптон. Дальше об исследованиях узнаёт некий юный гений из Пендлтона, который находит Хорста, набивается к нему в ученики, использует, а потом убивает ненужного свидетеля и спешит в Ист-сити. Там он не сразу находит следы, но каким-то образом узнаёт о Кролле, который тоже живёт на восточных территориях. Устранив Кролла, он возвращается сюда, прямо в твою квартиру. Вопрос в том, почему алхимики готовы завалить мир трупами из-за пары теоретических формул. — Флогистон, — грустно сказал полковник, забирая посеребрённую крышку от бутылки джина, — это не просто исследовательские записи. Это легендарная материя. Что-то вроде философского камня для всей пневматической алхимии. Учитель потратил остаток своей жизни, чтобы опровергнуть само существование флогистона. И ему удалось. — Но ты же используешь огонь в своей алхимии? — Кислород и другие горючие газы, Хьюз. Ты тоже используешь контролируемое горение, когда дышишь. Учитель проник в самую суть термических реакций. В маленьком деревенском доме, без государственной научной лаборатории и денежной стипендии, он узнал об энергии в масштабах одного атома и в масштабах вселенной. Мастер Хоукай мог бы поджечь всё сущее, если бы захотел. Что-то в лице полковника Мустанга переменилось — так говорил увлечённый алхимией мальчишка, которого помнила Лиза. — Я не понял, Рой. Так это плохо, что флогистон — всего лишь научное заблуждение кучки чудаков с учёными степенями? Полковник долго не отвечал своему другу. Он поднялся и закрыл окно, хотя жалюзи и подоконник давно вымокли. Потом подбросил пробку от бутылки джина и запустил её прямиком в пустую кружку Лизы. — Учитель не изобретал парадоксальную материю огня. Он открыл не флогистон, а дверь в почти безграничный мир термической энергии. Мир внутри нашего мира. И запер эту дверь на ключ, потому что не хотел столкнуться с последствиями того, что создал. — А ключ отдал своей дочери? — Да. Они оба посмотрели на Лизу, которая сидела прямо и не шевелилась, словно её спина снова была в огне. — Проблема в том, что ключ физически не отделим от лейтенанта Хоукай. — Потому что ты на полпути остановился! — вдруг громко и отчётливо произнесла Лиза. Её затопила ярость и бессилие. Она устала быть свидетелем, устала хранить отцовское тщеславие, устала исправлять чужие ошибки, потому что по пути наделала множество своих. — Не заставляй меня это повторять, я не могу рисковать твоей жизнью из-за этой татуировки, — глухо сказал полковник. — Но клянусь, никогда больше алхимия Огня не будет служить чужому эгоизму и жажде власти. В этом твоё право осталось неоспоримо. Хьюз смутился. Он тоже выбрался из-за стола. За окном начало светать. — Я пока не понимаю, как Бэзил Лампспринг связан с Густавом Зонтагом, — задумчиво сказал полковник своему товарищу уже совсем другим тоном, — но этот мальчишка с ним связан, Хьюз. Он тоже роет туннели в домах и начиняет их смертельными ловушками. Он использует человеческие тела как материал для преобразования неравноценных трансмутаций. И он определённо такой же сумасшедший. — Мне нужно на поезд, Рой. В понедельник утром фюрер ждёт отчёт. У меня есть подозреваемый, который получит экстерриториальный статус. Пока трибуналу будет достаточно имени, которое они впишут в ордер. Я не думаю, что есть смысл вызывать на допрос старые привидения. В конце концов, архив Белтона давно утерян. — Хьюз. — Не благодари, лучше вызови мне водителя, как большая штабная шишка. Почти три утра, а я опаздываю на вокзал! Сегодня на завтрак меня ждут любимые блинчики от моей драгоценной Грейсии, и солнечная улыбка моей милой Элисии. И почему вместо того, чтобы поторопиться, я болтаю с вами? — подполковник Хьюз вдруг схватил Лизу за руку: — Ты видела, какие чудеса творит моя новая камера? Стоит каждого потраченного сента! Плёнка — одна четвёртая дюйма, автоспуск, складной объектив и откидной видоискатель! Я здесь переборщил с выдержкой, но получилось ещё милее, чем обычно! Смотри, как будто солнечный лучик на носике Элисии! Он помахал перед носом Лизы свежим глянцевым фотоснимком. Двухлетняя Элисии гордо восседала на детском стульчике, а вокруг выстроилась целая коллекция плюшевых мишек. Девочка через объектив камеры весело и открыто улыбалась своему обожаемому отцу. — Проводи меня до машины, лейтенант Хоукай. Рой слишком пьян. Полковник раздражённо пожал плечами и со стуком поднял жалюзи на окне. В предрассветном сумраке Лиза заметила тёмные круги и проступившие вокруг его глаз морщинки. Погоня за Лампспрингом изнуряла его больше, чем он хотел бы показывать. — Не волнуйся, Рой, все тайны Кингстона я унесу с собой в могилу. Я хочу пощебетать про другое. Мне нужно выбрать своим девочкам синезийские сувениры, раз уж я оказался недалеко. В Централе эти штуки на редкость дорогие. Увидимся! Не сожги моего подозреваемого до трибунала. Он взял Лизу под локоть. Пока полковник звонил в восточный штаб, они спустились вниз и ждали машину у неуютного подъезда. На сонной улице друг за другом гасли фонари. В центре города было мало зелени, но недавний ливень всё равно принёс свежесть. В лужах отражались серые перистые облака, кое-где уже покрашенные розовым. — Это спина, да? — спросил Хьюз, нарушив предрассветную тишину. — Откуда вы узнали? — Самая большая поверхность кожи. Прости меня, сначала я подумал о других областях твоего тела, но текст должен оставаться целым и читаемым. Мне невероятно жаль, что тебе приходится жить с подобным. — Вы здесь ни при чём, подполковник Хьюз. Обычно я говорю, что мой отец был ценителем татуировок из Сины. Но любой, кто понимает основы алхимии, или задаёт слишком много вопросов, становится опасен. По моей просьбе уничтожено около двадцати процентов массива, но книгу даже без половины страниц всё ещё можно прочесть. Хьюз промолчал, качнувшись на пятках, словно готовился к большому шагу или прыжку. Последний раз в Ишваре она встретила подполковника Хьюза при загрузке санитарной колонны, среди бесконечных рядов носилок со стонущими телами в бинтах, пропитанных резко пахнувшей карболкой. Из-за морфия Лиза плохо запомнила детали, но она слышала, как Хьюз расспрашивал сержанта Веттерли и доктора Нокса о свежем ожоге на её спине. — Думаешь, Рой слишком мягкосердечен для парня, который может обрушить весь огонь с небес? Но он никогда не смирится с возможностью тебя потерять. Только не тебя. Не сердись на него за это. Лиза искала глазами машину, посланную полковником, но спящая Гроссвенор-стрит была пустынна и тиха. — Он безнадёжен во всём, что касается тебя. — Подполковник Хьюз… — Не позволяй ему дальше слепнуть. Он не сможет сделать счастливой целую страну, если сам не поверит в человеческое счастье. Даже гениям не дано вершить судьбы мира в одиночку. Красная линия рассвета пробивалась между рядами покатых крыш. Пахло мокрым бетоном и свежей выпечкой. По улице проехал первый почтовый фургон. Автомобильный гул понемногу нарастал. Город медленно просыпался. — Пока, Лиза. Будь здорова. Она ничего не успела ответить. Подполковник Хьюз развернулся и зашагал по тротуару к потрёпанному бьюику из штабного гаража. За рулём сидел помятый старшина Фьюри с всклокоченными после дежурства волосами. Старшина подышал на линзы своих очков и протёр стёкла рукавом кителя. Он поднял голову, торопясь отдать честь, но Хьюз уже начал что-то весело ему рассказывать, закинув свою дорожную сумку в багажник. Он махнул рукой, и лейтенант Хоукай, выпрямившись, отдала честь. Военный бьюик, раскрашенный пятнистым камуфляжным рисунком, скрылся из вида. Она поднялась по лестнице в квартиру полковника Мустанга и несколько минут простояла в размышлениях перед входной дверью. В этом заключалась её главная ошибка — она не могла его потерять не потому, что он был полковником Мустангом — блестящим стратегом, оригинальным тактиком, самым сильным из государственных алхимиков, фундаментом её надежд и планов по изменению будущего страны. Нет. Он всё ещё оставался тем удивительным мальчиком с книгами, с растрёпанными чёрными волосами, которого она любила целую жизнь и будет после. Дверь открылась без стука. — Я думал, ты поедешь в гостиницу к лейтенанту Каталине. — В гостинице никого нет. Они взяли вашу чековую книжку и пошли напиваться в один из баров весёлого квартала. — Эй, там не предусмотрен верхний лимит! — Искренне соболезную вашим внеплановым финансовым тратам. Он сердито вскинул руки, но смотрел на неё с улыбкой. — Нам надо поговорить, полковник. — Всегда к твоим услугам, лейтенант Хоукай. И он пустил её внутрь.