Дорога (не) обратно

«Ведь это моя вечеринка и коли там пусто Значит — тут собрались те, кого любил…» ©Pyrokinesis — Ад пуст, все бесы здесь

Она натянула рукава свитера пониже, захватывая края пальцами, поправила лямку рюкзака, больно натирающую плечо под весом тяжёлых книг, и глубоко вдохнула. «Давай, дорогая, смелее. Это всего лишь школа», — ободряюще отозвался где-то в ее голове внутренний голос, и он же, за секунду переменившись, ответил, — «Да, всего лишь школа, в которой тебя если не ненавидят, то просто не замечают». Ещё один медленный вдох, и такой же медленный выдох. Девушка попыталась сделать шаг вперёд, но всего лишь безуспешно потопталась на одном месте, пока мимо нее проходили люди — ученики и учителя, спешившие в кабинеты на работу или учебу. Всё это напомнило ей какой-нибуть стоп-кадр из очередного популярного сериала от Netflix, которые она так любила — клише а-ля новенький аутсайдер замирает, рассматривая движение вокруг него. Ей тоже неплохо было бы наконец-таки сдвинуться с места поспешить. Опоздает — и привлечет к себе внимания гораздо больше, чем могла бы, а этого ей никак не хотелось. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. Неуверенно, опустив голову так, чтобы за длинной челкой не было видно её лица, она всё-таки делает первый шаг. Потом ещё один и ещё, уже быстрее. Почти на автомате, потому что смотреть вперёд ей совсем не хочется, ведь там — лица, много лиц. Она уверена — ни одно из них не посмотрит на нее без презрения, и именно поэтому всю дорогу до кабинета держит голову опущенной. Перед её глазами мелькают только черно-серые квадратные плиты, которыми вымощен пол школьного коридора. Может быть, поэтому она тихо вскрикивает от испуга, когда её то ли случайно, то ли — что, конечно, куда более вероятно — намеренно задевает плечом высокий, почти на полторы головы выше её, парень. Ей даже не нужно поднимать голову и смотреть в его лицо, чтобы понять, кто перед ней — клетчатая рубашка, полузаправленная в затертые и порванные на коленях джинсы, говорит всё и так. — Надо же, какие люди! — парень хватает её за запястье, останавливая, — Неужели сама Астрид Хофферсон наконец соизволила появиться в нашей скромной школе? Чем обязаны такой чести, а? «Астрид Хофферсон» — звучит как клеймо, как приговор. Это имя у всех, кто ее знает или слышал о ней, всегда вызывает одни и те же ассоциации. И хорошего там, к сожалению, мало — почти нет. Разве что табеля с почти безупречными оценками за каждый год, и то — многие расценивают этот факт лишь как повод в очередной раз прокричать ей в спину — «заучка!» — не больше. А остальное — и ещё того хуже. Тем более в свете тех событий, что произошли с ней за последние полгода. Теперь с ней вообще вряд ли заговорят, не считая, конечно, упрёков и издевательств. Астрид Хофферсон — психованная сумасшедшая, проблемы которой случайно выставили на всеобщее обозрение и посмешище. — Неужели сам Иккинг Хэддок снизошёл до того, чтобы заговорить с таким отребьем, как я? — передразнивает его Астрид, лишь мельком поглядывая на его лицо, но всё ещё не решаясь поднять голову. «Иккинг Хэддок» — звучит как титул, как повод для гордости. Это имя у всех на устах, все говорят о его легендарном обладателе с вожделением и восхищением, хотя ничего подобного он никогда не делал. Его полюбили просто так, просто потому, что людям надо кого-то любить. Кого-нибудь достаточно красивого для того, чтобы приглянуться практически любой девушке; кого-нибудь достаточно умного — того, кто будет нравиться учителям; кого-нибудь достаточно интересного и общительного, чтобы быть своим в любой компании. Кого-нибудь, чьи родители будут достаточно обеспечены для того, чтобы снабжать его регулярными средствами, которые он будет тратить на клёвые шмотки и тусовки. Иккинг под это описание подходил — и какая кому разница, что под него подходили ещё несколько десятков таких ребят? Ему повезло, его полюбили. Популярность в школьных стенах пришла к нему буквально из неоткуда, и он воспринял её как должное, словно так и надо. Иккинг Хэддок — парень, который буквально выиграл свою жизнь, как счастливый билет в лотерею. Если не жизнь, то, по крайней мере, юность — так точно. — А наша мышка, оказывается, отрастила зубки. Ну-ну… — Пусти, — сквозь зубы говорит Астрид, стараясь придать голосу уверенности, но он предательски дрожит, как будто вокруг снег и ветер, а температура внезапно опустилась до знака минус. — Как пожелаешь, — парень издевательски пожимает плечами и всё-таки отпускает её руку, давая ей пройти. Девушка спешит наконец покинуть этот коридор. Опять ускоряет шаг, словно бы убегая от брошенной ей напоследок фразы: — Удачи в твой «первый» учебный день, Хофферсон! Удача — именно её сейчас так не хватает девушке, но это явно не то, чего искренне желает ей Иккинг Хэддок. И к чему он так сильно выделил слово «первый»? Хотя, ответ на этот вопрос Астрид всё же знала. Для нее ведь сейчас всё как в первый раз. Та, старая жизнь осталась в прошлом, за белыми стенами психиатрической больницы, в старой квартире на окраине города, насквозь пропитанной запахом гари и дешёвого пива. Теперь у нее другой дом, другая семья. И, быть может, брат её отца, дядя Финн, не особенно носится со своей племянницей, однако это в любом случае лучше того, что было. Жаль, что школу сменить Астрид не позволили. Точнее, её просто не приняли в другие школы, потому что брать новых учеников в выпускной класс всего за три месяца до начала экзаменов было бы очень непрофессионально. Как бы там ни было, ей пришлось остаться. И рада она этому отнюдь не была. Добравшись до кабинета, она попыталась незаметно прошмыгнуть внутрь, однако снова столкнулась с кем-то у самого входа. Этим «кем-то», к несчастью, оказалась Хезер — по-боевому разукрашенная брюнетка в щегольской мини-юбке. И, как только до этой самой Хезер дошло, кто стоит сейчас перед ней и потирает ладонью ушибленый лоб, она тут же завопила на весь кабинет, что есть мочи: — Гляньте-ка, да это же Хофферсон! — голос у нее, надо сказать, был преотвратнейший — писклявый и похожий на полицейскую сирену. В классе тут же стало тихо. Слышался только шепот среди учеников, но всё, что могла разобрать в нем бедняга Астрид — так это собственную фамилию. Около дюжины пар любопытных глаз уставились на нее, будто бы видели впервые в жизни. А, впрочем, практически так оно и было, ведь никто не знал, чего можно и нужно ожидать от девчонки, которая несколько месяцев провела, лёжа на больничной койке и запихиваясь транквилизаторами. По-одному и по-двое в проходе появлялись ученики, смотрели на Хофферсон и садились на свои места, всё так же не отводя от нее своего взгляда. И только сама Астрид так и продолжала стоять в дверях, не решаясь пройти мимо пригродившей ей дорогу Хезер. «Хезер Берсерк» — звучит нагло, нахально. Она ведёт себя так, будто бы ей здесь всё позволено — а, впрочем, так оно и есть в самом деле. Максимально клишированная школьная стерва — настолько, что, кажется, даже она сама об этом порой догадывается. Эта девушка из тех самых, кто всегда добивается своего, чего бы им это не стоило. Окружающие от этого зачастую страдают, но ей нет до того никакого дела. Ей важна только она сама, только то, что происходит сейчас и касается её конкретно. Хезер Берсерк — стандартная заноза в заднице для любого, с кем она решит иметь дело, и не важно — в хорошем или в плохом смысле. — Ну что, Хофферсон, — не дождавшись от Астрид реакции, которую она уже, видимо, успела нарисовать у себя в голове, Хезер решила «подлить масла в огонь» и обратить на девушку ещё больше всеобщего внимания — насколько это вообще было возможно, учитывая тот факт, что на нее в упор глазели все её одноклассники в практически полном составе, а кое-кто из учеников ещё и умудрялся пялиться из коридора, — Не хочешь рассказать нам, как ты провела всё это время, пока прогуливала школу? Это задело Астрид за живое. Так обесценить все те страдания, всю ту боль и весь тот ужас, который ей пришлось пережить… Так ещё никто не делал. — Да как ты… — тихо зашипела она, сжав в кулаки ладони и уже собираясь было высказать этой самовлюблённой и бесчувственной пустышке всё, что она о ней думает, однако взявшийся словно бы из неоткуда голос прямо за её спиной тихо прошептал ей в самое ухо: — Замолчи. Через мгновение перед ней возник, загораживая собой Хезер, уже потрепавший ей сегодня нервы Иккинг. Однако, в отличии от их недавней встречи, сейчас он выглядел куда более серьезно и, кажется, намеревался принять в возникшей ситуации непосредственное участие. Правда, на чью сторону он собирался встать — Астрид или Хезер — понять пока было сложно. — Я не хочу сейчас с тобой… — Хофферсон повернулась к нему и посмотрела в упор, ожидая увидеть в его ответном взгляде всё то же искреннее презрение, однако, к своему удивлению, не обнаружила там ничего подобного. Если быть совсем уж точным, она не обнаружила там вообще ничего. Иккинг смотрел холодно, сухо и как будто бы сквозь неё. Услышав, что девушка снова пытается пререкаться, он грубо ухватил её за плечо и оттолкнул от прохода. — Просто заткнись и сядь на место, Хофферсон. На этот раз Астрид послушалась. Нарываться на новые неприятности ей не хотелось. Этот день уже не принес ей ничего хорошего — а ведь ещё было всего-то утро, и только! Поэтому она, не оглядываясь, просеменила к свободной парте и, сев, облегчённо выдохнула: скоро начнется урок, и о её присутствии все забудут. Однако даже не глядя она чувствовала, как на нее всё ещё смотрит если не весь класс, то, как минимум, добрая его половина. Похоже, на это обратил внимание и внезапно решивший её защитить — если подобные действия, конечно, можно было назвать защитой — Хэддок. — Шоу окончено. Оставьте её в покое, — громко объявил он. Ему возражать, впрочем, никто не стал, и все ребята мало по малу вернулись к своим мелким делам: кто-то продолжил прерванный диалог, кто-то снова уткнулся в учебник, а кто-то вернулся к прежним мыслям, «недодуманным» из-за выходки Хезер. Астрид же задумалась о том, почему всё-таки Иккинг за неё вступился. Украдкой посмотрев на него из-под нависшей на глаза челки, она обнаружила, что он всё ещё стоит у дверей и тихо о чём-то спорит весьма резко реагирующей чуть ли не на каждую его реплику Берсерк. Была ли Хофферсон приятна такая «защита»? Вряд ли. То, что парень избавил её от превселюдных объяснений было, конечно, весомым преимуществом, однако она всё равно оказалась в центре внимания, а это было для Астрид худшим. Вот только это — школа, и здесь всегда и на всех обращают внимание. Раньше девушка переносила его вполне терпимо, однако теперь, после долгих месяцев практически полной изоляции, ей было страшно даже думать о том, что придется контактировать с кем-то. Машинально она опустила руки под парту и нащупала в кармане джинс успокоительные таблетки. «Если что — я всегда могу их выпить», — мысленно приободрила себя Астрид и принялась листать учебник.