Дорога (не) обратно

«С ней бы выйти на контакт. Вопрос: «Как?» Ведь если прячет, то значит, не просто так…» ©Pyrokinesis — Цветочек зла

Иккинг был не из тех, кто решает проблемы по мере их поступления — хотя подобное выражение частенько мелькало в его извечных оправданиях собственного бездействия в той или иной ситуации. Оправдания у него были, по правде говоря, перед собой же. Оно и не удивительно — потому что ни перед кем другим парень оправдываться не собирался. Да и случая обычно не выпадало, ведь с таких ребят, как он, обычно редко что-то требуют. Нет, не подумайте, Хэддок не был лишён ответственности. Напротив, это качество даже имелось у него в избытке. Хотя, порой он был горяч и самонадеян в своих поступках, и тогда они рано или поздно выходили ему боком, а менять что-то было уже совсем поздно. Иккинг делал ошибки не назло — нет, ни в коем случае. Но самого факта наличия ошибок это, к превеликому сожалению, нисколько не отменяло. Однако гораздо чаще, чем в своих поступках, юноша ошибался в самом себе. Самокопание — это ли не основной вид деятельности в возрасте «от пятнадцати до восемнадцати», потому что до этого мы слишком глупы для такого рода критики, а после этого — слишком заняты. Иккинг в сей возрастной диапазон прекрасно вписывался, а потому частенько любил задумываться над тем, что же он, собственно, из себя представляет. И к выводам для себя он приходил, увы, отнюдь не радужным. Начать, пожалуй, следует с того, что любая структура подростковой жизни имеет весьма непрочный и переменчивый фундамент, именуемый социумом или, если быть попроще, окружением — как кому угодно. Под этот «каст» можно спокойно писать всех, кто так или иначе участвует в нашей жизни: прежде всего друзья и родные, после — хорошие знакомые, знакомые знакомых, случайные компании и люди, которых мы часто встречаем, но не придаем им особого значения. Одноклассники и взаимоотношения с ними определяют наш школьный статус — а именно в школе, как известно, проходит большая часть нашей юности. Это всё сплетается в одну цельную бесконечную нить из лиц, голосов и мнений, которые мы порой ставим превыше собственного мнения. У Иккинга с этим всё было более, чем в порядке. Он был весьма миловидным парнем приятной наружности, что уже являлось неплохим пропуском на более близкий этап общения, следующий за знакомством — по одёжке встречают, как-никак. Но и шармом этот парень обделён не был — столь же обаятелен и открыт для общения со всеми, сколь же и красив. Люди к нему тянулись — как в школе, так и вне ее. Он мог найти общий язык буквально с каждым, ему многие доверяли и, следовательно, немало рассказывали. А тот, кто владеет информацией, как известно, вооружен заведомо. Хэддок знал практически всё и обо всех. У него везде были свои уши, свои источники, и при желании он мог раздобыть для себя любую информацию. Нет, это почти не касалось обыкновенных школьных сплетен вроде того, кто с кем спит, куда ходит и где водится. Парень любил копать глубже, оставляя однообразную поверхность на разбор общественности. Ему нравилось наблюдать за личностями, за их подлинными историями, выстраивать у себя в голове определенную картину. Это было не легко и не сложно — зачастую все сами делились с Иккингом, стоило ему задать пару нужных вопросов — однако от этого не становилось менее увлекательным. Но была в этой слаженной цепочке одна маленькая, совершенно незаметная на первый взгляд брешь. Астрид Хофферсон, которая не давала о себе знать совершенно ничего. Только слухи, вырванные из контекста, и ее собственные попытки опровергнуть их и унять, делая тем самым только хуже. Возможно, именно это и манило в ней Иккинга — неизвестность. Для всех эта девушка представляла интерес лишь в том случае, когда кому-нибудь взбредало в голову спустить свой гнев на её проблемах. Да, чего греха таить, жизнь у Хофферсон была отнюдь не сладкая. Поговаривали, будто бы ещё несколько месяцев назад она приходила в школу вся в ссадинах и синяках не оттого, что егозила по спорт-площадкам. Кто-то твердил о том, что отец её избивает, ещё кто-то ставил на «любящую» мамашу, а иные придерживались мнения, что дочурка носит на своем теле отметины «воспитания» сразу обоих родителей. Астрид, слава богу, была не из тех, кто требует к себе повышенного внимания и жаловаться привычки не имела. Однако, к большому сожалению для нее самой, эта её независимость вышла ей только боком. Подростки, особенно граничащие по возрасту с совершеннолетием, как известно, народ жестокий, и одноклассники нашей Хофферсон не нашли ничего лучше, кроме как добавить ей переживаний сверх того, что бедная девочка уже заработала благодаря своему семейству. И всё же — ничего конкретного никто про нее сказать не мог, и все сплетни, которые распускали от нечего делать не очень далекие умы, били неподтвержденными и недостоверными. Что уж говорить о месяцах, которые Астрид провела в клинике? А как и при каких обстоятельствах она туда попала — так и вовсе оставалось загадкой для большинства учащихся. Лишь одно можно было сказать точно — девушка отличалась от всех. Была, если вам угодно, той самой «особенной» а-ля главной героиней, достойной как минимум книги, пускай местами и немного предсказуемой. Быть может, сама Астрид и считала себя посредственностью, но взаправду таковой не являлась, и Иккинг, в отличии от других и ее в частности, это прекрасно понимал. И вот, сейчас он сидит, в пол-уха слушает преподавателя и боковым зрением пытается разглядеть, что же за эмоции на лице у этой чертовой Хофферсон — главной героини его истории? А она что? Чуть ли не дрожит вся, как загнанная в угол мышь, и прожигает взглядом тетрадку с пустыми листами в развороте. Хотя, впрочем, именно ей она и была — загнанной в угол мышью. Взять хотя бы то, что случилось перед уроком — как Хезер накинулась на нее прямиком с порога! Если бы не он — не Иккинг — бог знает, чего бы ещё наговорила эта стерва… — …Хэддок! — донеслось вдруг до парня словно из пустоты, и, стоило ему поднять глаза, как перед ним тут же вырос щуплый силуэт преподавателя, явно произносившего его фамилию далеко не в первый раз, — Мистер Хэддок, Вы слушаете меня? — Да, — тут же кивнул Иккинг и нервно тряхнул головой, пытаясь прогнать весьма навязчивые мысли о том, какое именно место и положение занимает Астрид в его жизни и что бы было сегодня, не встань он на её защиту. Эти самые мысли, к сожалению, уже успели порядком заполнить всю мальчишескую голову, и поэтому, отвечая согласием на заданный ему только что вопрос, парень откровенно лгал. Чтобы придать своей лжи ещё чуточку больше убедительности, он посмотрел учителю прямо в глаза и уверенно заявил, — Я Вас внимательно слушаю, профессор. — Тогда не могли бы Вы, мистер Хэддок, так любезно напомнить мне, о чем я, собственно, только что говорил в своей лекции? — Да… Да, конечно, — заикаясь, ответил Иккинг. Конечно же, о содержимом лекции он не имел ни малейшего понятия, а потому просто стоял и молча тупил, пока весь класс с преподавателем во главе ждали от него чуть ли не чуда. И только одна весьма интересная особа так и не соизволила поднять своей головы, чтобы поглазеть на его позор. «Какой идиот», — Астрид лишь закатила глаза, продолжая рассматривать чистые тетрадные листы, на которых, в теории — но, увы, не на практике — должна была быть записана сегодняшняя лекция. Да, ей теперь нужно было работать в разы усерднее обычного, пусть все как один учителя и пророчили ей успешное окончание года даже с таким огромным пробелом в ее посещаемости. Однако писать что-либо сейчас ей не хотелось совершенно. Было ли дело в утреннем инциденте или ещё в чем-нибудь другом — точно сказать Хофферсон не могла. Да, скорее всего, проблема крылась именно в нем: после того, как на Астрид поглазели все без исключения одноклассники так, будто бы она была не живым человеком, а каким-нибудь странным экспонатом в музее, девушка чувствовала себя премерзко. Так, словно каждый из взглядов оставил на её теле огромное и невыводимое пятно грязи, и от этого репутация бедной девчонки стала ещё паршивее. А, в прочем, куда уж хуже? В голову ей внезапно пришла мысль, что, окажись она сейчас на месте Иккинга, весь класс давно бы уже осыпал ее едкими комментариями, даже несмотря на присутствие профессора в кабинете. Наверное, в этом и было главное отличие между школьными любимчиками и изгоями: первым прощали все оплошности без исключения, в то время как вторые страдали от травли даже за наименьший косяк. Хотела бы Астрид дотянуться до того же социального уровня, что и Иккинг? Да, безусловно. А кто не хотел бы? Порой Хофферсон ловила себя на довольно-таки странных мыслях: бывало, ещё до того, как в её жизнь бесцеремонно вошли успокоительные, всевозможные обезболы и подобная чепуха, она любила поразмышлять о том, как бы сложилось ее школьное существование, будь сама Астрид немного… другой. Возможно, чем-то похожей на Хезер — пусть эта дрянь ее и жутко бесила, однако, не смотря на свою сучью сущность, она смогла пробиться в ряды лучших. Быть может, дело было во внешности — да, Берсерк была настоящей красавицей, с кем не сравнивай, или в её харизме — так ведь нынче называется прирожденное умение возводить себя перед другими в авторитет? К тому же, если ты популярна, то автоматически становишься таким себе объектом воздыхания всех или, как минимум, большинства парней. Астрид никогда не нравилась парням. Хотя, было бы правильнее сказать — они ее даже не замечали, просто-напросто не оценивали, если можно так выразиться. В том, какой Хофферсон была из себя девушкой, не был уверен никто, потому что просто не знал. Она была странным человеком сама по себе и персоной явно проблемной, если верить слухам — а слухам в этой школе верили, как ничему другому. Такая девушка не нужна была решительно никому, а следовательно — и встречаться ей не предлагали. То ли дело вопрос: нравился ли кто-нибудь самой Хофферсон? Это даже для ярых сплетников и сплетниц оставалось загадкой без ответа. Пожалуй, ответа не знала и сама Астрид, хотя иногда ее неглупая головушка и давала ей нехилую пищу для размышлений. Например, если глубже задуматься о причине, по которой Хофферсон порой так горячо хотела оказаться на верхушке школьной иерархии, то все дороги из мыслей и умозаключений так или иначе приводили её к одному весьма интересному зеленоглазому пареньку — истинному любителю клетчатых рубашек. Так продолжалось раз за разом, и раз за разом Астрид спешила выкинуть его портрет из своей головы, отпираясь от весьма очевидной симпатии со своей стороны к Хэддоку. Говоря простыми словами, девушка просто всё отрицала. Лишние проблемы ей были решительно не нужны. Самому же Иккингу было сейчас явно не до разбора полетов своей души, хотя именно этим он и занимался ещё пару минут назад. Сейчас же он стоял и молчал, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из сказанного преподавателем ранее. Однако в голову ему не приходило ничего от слова совсем. — Дорогой мистер Хэддок, — насмешливо протянул профессор, вконец убедившись, что путного ответа ему ждать не стоит по крайней мере сегодня, — Я прекрасно понимаю, что сейчас Ваша голова забита исключительно предстоящим соревнованием, ведь Вы, как никто другой, несёте ответственность за его исход, однако будьте так любезны в следующий раз уделить внимание и другим наукам, знание которых, к слову, тоже влияет на Ваш средний бал при получении аттестата. — Как скажете, — тихо пробубнил в ответ Иккинг и сел на место — пристыженный и немного разочарованный в самом себе и собственной рассеянности — и принялся дальше усердно копошиться в затворках собственного сознания. Однако, если до этого его мысли занимала только Хофферсон, то теперь парень в действительности думал о предстоящем матче — ежегодном соревновании между двумя лучшими школами города, хороший исход которого в какой-то мере и впрямь лежал на его ответственности. Дело было вот в чем: как это часто бывает, парни вроде Иккинга в школе если и успешны, так успешны во всем. Так вышло и с ним: за высокий рост почти в два метра и неплохое — если не сказать хорошее — телосложение Хэддока взяли в школьную команду по баскетболу. Там он показал себя одним из лучших и выбился в лидеры, после чего и тренер, и остальные члены команды признали его полноправным капитаном школьной сборной. Не то чтобы Иккинг прямо-таки фанател от спорта, нет. Просто ему это нравилось — как довольно второстепенное, однако придающие ему весомой солидности в глазах школы занятие. К слову, сегодня должно было пройти первое совместное собрание команды баскетболистов вместе с командой чирлидерш — возможно, как раз поэтому преподаватель решил сделать акцент именно на предстоящем матче, делая Иккингу выговор. Так что конца занятий парень ждал, как манны небесной, и, отсидев наконец последний урок, чуть ли не бегом направился в раздевалку. Красная с черным форма с эмблемой дракона на груди была ему удивительно к лицу. — У нас проблемы, Хэддок, — тут же объявила Хезер, наряженная в короткий топ и юбчонку под цвет баскетболистам — такая уж была традиция: одинакоавые цвета для обоих команд одной школы. — Что, ноготь сломала? — Иккинг лишь криво усмехнулся, даже не взглянув в ее сторону: обычно «проблемы», о которых вещала Берсерк на подобных собраниях, касались только ее самой и к командам не имели никакого отношения, — Ты же знаешь, меня это мало волнует. На прошлой неделе я просил тебя предоставить мне список, в котором ты укажешь всех участниц своей команды и себя любимую в том числе. Тренеру нужны гарантии того, что всё идёт по плану и состав набран и утвержден. Это важные соревнования — последние в нашей жизни, по крайней мере — в стенах этой школы. Мы побеждали несколько прошлых лет подряд — в этот раз ничего не должно измениться. — Да-да, я в курсе, — девушка поджала губы, явно обиженная тем, что Хэддок не воспринял её всерьез, — И с этим как раз у меня небольшие затруднения. Вот теперь парень обратил на нее внимание. — Что случилось? — на этот раз голос его был куда серьезнее, потому как он действительно хотел, чтобы его последний матч прошел «на ура», — У тебя ведь с прошлого года никто не уходил, верно? Состав старый, а значит — надёжный и проверенный. — Не уходил, — согласилась Хезер и тяжело вздохнула, — А теперь ушел. Точнее, ушла — одна из моих девчонок решила, что чирлидерство помешает ей готовиться к выпускным экзаменам. — Её можно заменить? — Иккинг нахмурил брови и уже сам в голове стал перебирать возможные варианты — девушек, желающих стать частью группы поддержки, было довольно много, однако далеко не каждая могла справиться с задачами, которые ставила Хезер. — Незаменимых нет, ты же знаешь. Однако она стояла во втором ряду, почти по центру, и ее должно было быть хорошо видно… Нельзя брать на её место кого попало. Нужно выбрать лучшую. — Все лучшие и так уже в твоей команде. Так что не будь привередливой и бери ту, которая согласится первой. — И кого ты собираешься мне предложить? — Берсерк скривилась, словно представляя на месте ушедшей из ее команды девушки какую-нибудь заплывшую жиром уродину, — Младшеньких брать не выгодно, да и вряд ли они смогут здраво оценить ответственность, возложенную на наши плечи, а все наши уже здесь, кроме, разве что… Иккинг сразу же догадался, чья фамилия так и крутится на языке у Хезер, хотя девушка и не хотела произносить ее вслух. Тогда Хэддок сделал это за нее. — Хофферсон. Все, кроме Хофферсон, верно? — О нет, — выражение ее лица стало ещё более брезгливым, — Не заставляй меня это делать. — А почему нет? Она невысокая, так что не закроет никого из задних рядов. Достаточно лёгкая и тонкая — одна из самых маленьких. Её запросто можно будет поднять на верхушку пирамиды, или как там это у вас называется… — Во-первых, на верхушке пирамиды буду я, потому что я тут главная, — гордо заявила Хезер и, чуть помолчав, отрешённо спросила, — А во-вторых… Если твоя Хофферсон ещё не ушла, бегом догони ее и приведи сюда. — Договорились, — удовлетворенно кивнул Иккинг и помчался к выходу, попутно набирая у себя в телефоне сообщение для Астрид.