#np parks, squares and alleys — we're not just friends
Ханбин всегда считал, что в школьные годы тревожат либо проблемы с учебой, либо проблемы с неугомонными гормонами. Но даже к проблемам с гормонами он причислял лишь ссоры с родителями, неумением вливаться в местное общество и потерянность в выборе будущей профессии. К проблемам с гормонами могут относиться даже боязнь больниц и покупка одинаковых трех пар носков с уточками без причины. Все, что придет в голову, но только не влюбленность. Однозначно не влюбленность. И однозначно не в соседского мальчика. — Это просто мысли в моей голове, — Ханбин нервно стучит по столу в четвертый раз, мысленно отсчитывая секунды до выхода. Счет помогает успокоиться и сконцентрироваться — на всем, что не мысли об одной крохотной проблеме, — а еще помогает выглядеть максимально круто и загадочно. Не всегда, конечно, но чаще всего (по крайней мере, Ханбин так считает). — Ты даже не притронулся к завтраку, Бин-а, — миссис Ким укоризненно проводит взглядом по непутевому сыну, но тот лишь морщит нос и отрицательно качает головой, мыча про то, что перекусит во время обеда. — А вот Чжинхван всегда хвалит мою еду и остается на завтрак, когда приходит пораньше. Ну что за чудесный мальчик? — Просто лучший, — Ханбин закатывает глаза на очередное сравнение матери, но пальцами ощущает надвигающееся волнение лишь от одного упоминания этого имени. Правда, свои слова он не отрицает. Он действительно лучшийххх
— Ну и долго ты будешь тянуть с решением своей проблемы? — лениво спрашивает Чживон, вытягиваясь на неудобном стуле. В столовой, заполненной голодными школьниками, привычно шумно, а Чживон еле-как успел отхватить свободный столик. Донхёк непонимающе смотрит то на одного, то на другого, пока Чживон не продолжает. — И чувак, даже не думай передумывать, я все еще помню твою вчерашнюю фразу. — О чем вы? — О похождениях нашего Ромео, — гогочет Чживон, получая сильный толчок вбок, отчего он чуть ли не валится со стула. — Расслабься, шучу я, шучу. Ты разве не знал, что наша молчаливая скала тоже умеет влюбляться? — Да пошел ты, — закатывает глаза Ханбин, продолжая жевать рис. Донхёк отрицательно качает головой, все еще заинтересованно наблюдая за двумя парнями. Нет, Донхёк действительно никогда не догадывался о том, что Ханбин мог быть в кого-то влюблен, учитывая его постоянно холодное выражение лица и скованность в проявлении чувств, но сама идея того, чтобы узнать что-то новое — чудесная для Донхёка. — Я новенький, если ты забыл, — фыркает Донхёк, намекая Чживону продолжить «трагичную историю любви Ким Ханбина». — Так что там? Кто ему нравится? — Не поверишь, — он ненадолго замолкает. — Ким Чжинхван из выпускного класса. — О Боже, Чживон, заткнись, — Ханбин морщится, прикрывая горящее от смущения лицо ладонями, и откидывается на спинку стула. Обед давно забыт, осталось пять минут до конца перерыва и Ханбин отсчитывает каждую секунду, пока на пальцах все еще ощущается чувство чужого тепла. — Он очень милый, — Донхёк широко улыбается, вспоминая силуэт старшего. Он часто замечал его в школе — один из самых хороших и приятных парней в школе, еще бы в него не влюбиться. — Вы знакомы? — Они живут рядом с детства, и Чжинхван печется о нем, как мама-наседка, — хмыкает Чживон, игнорируя прожигающий взгляд младшего. — Ты два года пытаешься разобраться в своих чувствах, а в этом году он уже выпускается. Не думаешь поторопиться? — Это не имеет смысла. Ты сам ответил на свой вопрос. Он выпускается, а я все еще не разобрался, поэтому нет смысла обдумывать это. И решаться — то же. Чживон молча закатывает глаза, устав переубеждать младшего. Ханбин — чертовски упрямый и, если он не смог убедить самого себя, то пробовать переубедить его даже глупо. На самом деле Ханбин никогда не видел необходимости признаваться ему об этом. Правда, ему лишь тяжело контролировать свои мысли и порывы, так как это чувство влюбленности и подросткового восхищения перед старшим только усиливается в его присутствии, но избегать Чжинхвана — еще одна наихудшая идея. Хотя бы потому, что попытка выйдет до точности неудачно. — Разве не лучше признаться ему? — размышляет Донхёк, ковыряясь палочками в остывшем рисе. — Даже если он откажется, на следующий год его здесь не будет, а ты пройдешь этот этап жизни. Лучше попробовать, чем спасовать. Ханбин устало выдыхает. Цифры намного проще, чем чувства. Но обоим нужно решение. На следующий день Ханбин нарушает оба правила — нет, он не глупый, а скорее любопытный экспериментатор, — и убеждает маму в том, что его состояние максимально болезненное, а синяки под глазами появились от простуды (спасибо бесконечным мыслям по ночам). «Привет, хён, ты можешь сегодня пойти один в школу? Извини заранее» — Ханбин. «привет, что-то случилось? ты в порядке?» — Чжинхван. «Просто приболел. Все в порядке» — Ханбин. И, если избегать Чжинхвана — наихудшее решение, то Ханбин — главный победитель в этом. «поскорее выздоравливай! хохо» — Чжинхван. Сообщения старшего смущают до состояния амебы и Ханбин готов выть прямо на кровати, под двойным слоем одеял. Он никогда не мог назвать себя трусом или идиотом, но признавать свою симпатии к кому-то — сложно до дрожи. Признаваться самому объекту симпатии — еще и страшно. Вместо обдумывания дальнейшего плана Ханбин спит полдня. Бессонница, мучившая всю ночь, решила отдохнуть днем и позволила медленным темпом Ханбину упасть в длительный сон, пока солнце не ушло за горизонт. Ханбин просыпается, когда в комнате уже темно, а на часах поздний вечер. Он давно не чувствовал себя таким бодрым и выспавшимся, а желудок желал чем-то перекусить после долгого сна. После того, как он умылся, он медленными шагами спускается на кухню и останавливается, заметив силуэт матери у дивана. — Как себя чувствуешь? — обеспокоенно спрашивает миссис Ким, услышав шаги сына. — Уже лучше, — бормочет Ханбин, открывая дверцу холодильника, и взглядом ищет любой перекус. Он хватает бутылку персикового йогурта, закрывая холодильник, а потом замечает мелкие мандарины на столе. — Ты ходила в магазин за мандаринами? — А? Нет, это Чжинхван заходил, — она отвечает, не отвлекаясь с просмотра дорамы по телевизору, и Ханбин застывает в удивлении. Чжинхван принес ему мандарины? На лице появляется смущенная улыбка, и он вновь переспрашивает. — Да, он хотел навестить тебя, но ты тогда спал. Он, кстати, оставил записку на столе. — Записку? — он ищет взглядом ту самую бумажку и находит голубой стикер, прикрепленный к столику. «Я ведь говорил, чтобы ты носил куртку. Непослушный дурак :р» — Чжинхван. Ханбин действительно дурак. Но свое наихудшее решение Ханбин оставляет на десерт. Всю ночь и утро он обдумывал то самое признание. Скрывать свои чувства не имело смысла — рано или поздно Ханбину нужно было признаться. Опыт и знания приходят лишь после проб и ошибок, поэтому Ханбин собирает всю свою волю в кулак и продумывает каждый шаг. Позвать на прогулку? Немного странно. Пригласить в кино вместе с друзьями? Чживон и Донхёк сдадут его раньше времени. Признаться после школы? Он может уйти на дополнительные занятия. Пригласить поиграть в игры, а затем признаться? Слишком резко. Голова раскалывается от наплыва мыслей. — Нет, нет, ни одно из этого не подходит, — выдыхает Ханбин, стуча по кухонному столу. Завтрак снова остался не тронутым — кушать совсем не хотелось, как и возвращаться с мира мыслей. Он игнорирует обеспокоенный взгляд матери, продолжая размышлять над планом, а до выхода осталось две минуты. Две минуты, и Ханбин вновь встретится с тем, кто тревожит его мысли уже несколько лет. Он хватает мандарин со стола и решает перекусить им. Мандарины почему-то всегда напоминали о Чжинхване — может быть, потому что он из Чеджу, но они казались такими же маленькими и яркими, как Чжинхван. Или Ханбина вновь посещают сумбурные мысли, которые он не может контролировать. Одна минута. Он передумывает уже в четвертый раз насчет признания, а голова кружится от легкой тревоги. Ханбин стучит по столу, но не успевает считать количество, каждый раз сбиваясь от надвигающихся мыслей. Ровно восемь. Он нехотя поднимается со стола, хватая синий рюкзак, и выходит из дома, вновь забыв ту проклятую куртку с чердака. На улице медленно падают листья, а ветер начинает свой медленный вальс и Ханбин чувствует мурашки по коже. Чжинхван стоит рядом с остановкой, наблюдая за тем, как медленно поднимается солнце и рассвет захватывает все небо. Он укутан в красный шарф — такой же красный, как и листья, лежащие на земле, — и Ханбин ни на шаг сдвинуться не может. Ему нравилось наблюдать за Чжинхваном со стороны — то, как он морщит носиком, когда чувствует себя сонным, как он сжимает ладони в кулачки, когда чувствует холод, как он улыбается тому, что он считает красивым. Ханбин всегда считал Чжинхвана красивым, особенно в такие моменты. И что-то в Ханбине щелкнуло в это мгновение; он почувствовал себя готовым. Он понял, что найти наилучший момент никогда не получится — либо сейчас, либо никогда. Он готов справиться со всеми последствиями, с отказом и избеганием друг друга, с обеспокоенными вопросами матери об их резком окончившимся общении. Он по-настоящему готов. — Ох, ты напугал меня, — Чжинхван тихо смеется, увидев приближающуюся фигуру Ханбина. Но он молча застывает, увидев его взгляд — тот взгляд, который он никогда не мог уловить. Он видел, как Ханбин смотрел с такой решимостью на своих со-командников в баскетбольной команде, как он смотрел на свою мать в сложные моменты, как он смотрел на своих друзей, когда им нужна была помощь. Но Ханбин никогда не смотрел на него так. — Ты мне очень нравишься, — он признается на одном дыхании. — Я знаю, что ты будешь избегать меня после этого, но мне нужно было сознаться. Извини. Ханбин чувствует, как у него слегка трясутся руки — то ли из-за холода, то из-за страха, но он продолжает смотреть Чжинхвану в глаза. Он знает, что его отвергнут прямо сейчас, но ему хотелось запомнить этот момент, прежде чем их общение прекратится. Запомнить, какого это — смотреть ему в глаза, не видя в ответ стеснения и какого-либо страха. Но, вместо страха и сомнения в глазах, он видит лишь легкое удивление и... радость? — Не знаю, что из этого выйдет, — выдыхает Чжинхван, широко улыбаясь в ответ, пока у Ханбина сердце сжимается от ожидаемого отказа. Однако Чжинхван встает на носочки и ворошит волосы Ханбина, игриво и по-детски, как и раньше. — Но мы всегда можем попробовать. Ханбин застывает в удивлении, продолжая пялиться на улыбающегося Чжинхвана. У него полная уверенность и интерес во взгляде, а Ханбин впадает в очередной диссонанс — его признание только приняли? То есть, его влюбленность теперь не просто влюбленность? До школы идти осталось двенадцать минут, но он забывает и про время, и про учебу, и про друзей, даже про те самые мандарины — хотя они и не имеют никакого значения, — но Ханбин теряется абсолютно во всем, и счет в этот раз точно не поможет. — Ты не шутишь? — на полном серьезе спрашивает Ханбин, почувствовав легкую дрожь в голосе. Но Чжинхван закатывает глаза и хватает потерянного парня за ладонь, переплетая пальцы, и тащит их в сторону школы. — Не шучу, — он пытается скрыть улыбку на своем лице. — Но, если мы опоздаем сейчас в школу, я сделаю кое-что хуже. И, Боже, Ханбин, где твоя чертова куртка? Ханбин лишь смеется в ответ. По крайней мере, он самый счастливый дурак в мире.