mystery of love

#np h.e.r — comfortable

      Несмотря на то, что на настольном офисном календаре отмечено тридцатое ноября синей ручкой, а за окном выпадают отвратительные осадки в виде проливного дождя, смешанного со снегом, и застывают промерзлые лужи, Чжинхван случайно начинает чувствовать себя так, словно август только-только закончился, и осень лишь легонько стучит в дверь тихим прозорливым дуновением ветра. На самом деле, он чувствует себя намного хуже, чем может признать даже себе, но это не совсем важно.       Потому что он возвращается домой спустя двух беспрерывных ночей, проведенных в офисе, и его голова мягко опустошена. Дверь отпирается тихо, совсем бесшумно, и он аккуратно входит в родное место, даже не решаясь сразу же снять тяжелые ботинки и надоевшее черное пальто с тела. Дома почему-то даже дышится легче — нет никаких тяжелых запахов чужих одеколонов и прянного аромата кофе, нет ощущения холода, отчужденности и, боже, одиночества, — нет, дома все ощущается совершенно по-другому.       Если до этого Чжинхван сжимал свои маленькие ладони в жесткие кулаки, сдерживал каждый порыв любых эмоций и выходил на перекуры даже чаще, чем следовало бы, сейчас он забывает тяжесть каждого огорчающего момента с особой легкостью. Он замечает чужие красные кеды, разбросанные по всему коридору так, словно в дом врывался какой-то неуклюжий подросток в порыве знаменательной идеи, и от этого просто мягко усмехается.       Может быть, в этом и состоит главная причина, почему дом отличается совершенно специфично от окружающего его мира.       Он оставляет портфель там же — в коридоре, на узком белом шкафе из-под обуви и прочих безделушек (он давно говорил Ханбину не кидать туда все визитки и бумажки, которые он только умудряется притаскивать с работы, на что парень обычно просто усмехается легким смешком и повторяет флиртующим «Возможно, там они смотрятся намного лучше, чем на нашем столе»), — и тихо зажигает приглушенный свет на кухне. На раковине стояла лишь помытая посуда Ханбина, которую даже не назовешь полноценным комплектом: огромная кружка для кофе, которую Чжинхван подарил парню в день их переезда, а также маленькая тарелка для еды (которую, кажется, он даже не использовал в итоге). С Ханбином такое случается часто — в какой-то степени, Чжинхван даже удивляется приобретенной в себе способности определять, что его близкий сожитель делал за день, даже не спрашивая.       Иногда привычки и повадки людей могут так быстро вливаться в чужой ритм жизни, если просто позволить этому произойти. Даже самые дурацкие и надоедающие, которые могли выводить из себя на целые недели, но в итоге Чжинхван лишь находит себя поздней, глубокой ночью, только думая о том, как он скучал по такой обыденности в своей жизни.       В холодильнике все еще лежит оставшееся запеченное мясо с ресторана семьи Юнхёна и приготовленный Ханбином ужин на сегодня, и Чжинхвана слегка гложет чувство вины. Он правда старался вернуться намного раньше домой — в шесть часов он был готов сразу же отправиться домой, к Ханбину, но в очередной раз его подловили в самый неудачный момент. По телефону Ханбин на него не злился и не винил — лишь вздохнул слишком устало и хрипло, и повторил заботливое «Я подожду тебя. Будь аккуратен», — и от этого у Чжинхвана разбаливается голова.       Просто с Ханбином всегда получается слишком правильно и уютно, и Чжинхван все еще не может в это поверить.       Некоторые его травмы не позволяют ему полностью поверить в то, что дома его могут ждать с полным пониманием и заботливостью в теплых ладонях. Что иногда не стоит что-то объяснять и доказывать — достаточно просто посмотреть в глаза и довериться. Что ему можно просто прийти к Ханбину когда угодно и каким угодно, и его все равно примут в любящие объятия.       И это ощущается как самый настоящий дом.       Он выключает все будильники на своем телефоне, ставя его на беззвучный режим, а затем тихими шагами направляется в спальню, замечая такой же приглушенный свет в комнате. На часах поздние три часа ночи и он знает, что Ханбин уже спит. Совсем скоро он уедет — послезавтра наступит очередная командировка для такого же очередного проекта по строительству нового особняка в Чеджу (на что Чжинхван лишь фыркнул, когда услышал о приятной новости, и пригрозил легким тыком в нос, чтобы его парень «обязательно навестил родителей и, я сейчас серьезно, привез мне моих мандаринов»), — и Чжинхван не представляет, как он будет сталкиваться с пустой спальней все следующие месяцы.       Он привык к абсолютно всем привычкам и повадкам Ханбина — даже к тем, что Чжинхван называет слишком «идиотскими» для двадцатишестилетнего известного архитектора, — но привыкнуть к постоянным командировкам ему дается все еще слишком тяжело. Он полностью понимает занятость Ханбина на любимой работе (в конце концов, Чжинхван сам частенько пропадает на своей работе скорее из-за собственного перфекционизма и тяжелого чувства долга, чем сумасшедшего графика), но длительное отсутствие их домашнего общения друг с другом, совместных ужинов под просмотр документальных фильмов о разных музыкантах, теплых прикосновений и понимающих взглядов его медленно уничтожает.       Поэтому он просто заходит в комнату мягкими шагами и сразу же направляется к широкой кровати, на которой Ханбин уже тихо сопит, повернувшись спиной к двери. Раньше он всегда растягивался по всей кровати в виде звездочки — «Потому что твой дорогой парень и есть твоя звезда» с неряшливым подмигиванием в ответ и закатывающимися глазами от Чжинхвана, — но теперь спит в закрепившейся аккуратной позе, к которой привык за все годы их проживания вместе. Чжинхван усмехается тихо, подходя ближе, и присаживается с его стороны кровати, ловя привычные хмурые морщинки на спящем лице Ханбина.       — Умудряешься быть чем-то недоволен даже во сне, — он шепчет почти бесшумно, разглаживая его морщинку между бровями мягким прикосновением пальцем, и наблюдает, как лицо Ханбина расслабляется от этого с каждым движением. — Отдохни хотя бы во сне, Ханбин-а.       Он ложится рядом, прижимаясь чуть ближе к парню, и натягивает одеяло на них двоих. Свет подсвечника мягко отражается на лице Ханбина, освещая медовым свечением гладкость его кожи, красивую форму его носа и пушистые реснички, трогательно дрожащих от реалистичного сна. Чжинхван мягко улыбается, находя удобную позу, чтобы просто наблюдать за сном Ханбина, пока у него есть время — сегодня у них наступает единственный совместный выходной, после которого они не смогут увидеться еще долго, — и ему становится на момент страшно, как быстро и медленно время может течь, если просто отпустить мысленный контроль над ним.       У Ханбина есть маленький шрам на правой щеке — он до сих пор помнит, как обрабатывал эту рану еще в их подростковые годы, когда Ханбин в основном думал своими кулаками, а Чжинхван чувствами. Со временем шрам начал заживать настолько, что его становится почти не видно, как и безудержную подростковую дерзость Ханбина, и Чжинхван задумчиво подмечает, что, может быть, его шрамы со временем исчезают тоже. Остаются лишь маленькие признаки их существования и далекие воспоминания, которые знают только они вдвоем, и от этого Чжинхвану становится только уютнее.       Он мягко проводит пальцем по этому же шраму, отчерчивая короткую линию до кончика его носа, а затем к его правой скуле — мысленно Чжинхван представляет яркое созвездие на небе и думает, что, наверное, Ханбину такая ассоциация показалась бы очень поэтичной. Иногда он удивляется, как мышление Ханбина может сочетать в себе равные части сентиментального и поэтичного творца вместе с рациональным и деятельным гением в одном. Конечно, это может присутствовать во всех людях, но не каждый решается развивать это в настолько равной степени — по крайней мере, это то, что решает Чжинхван за все годы, что он провел, наблюдая за окружающими и собой.       Или, может быть, просто Чжинхвану слишком нравится все то, что есть в Ханбине.       И от этого ему действительно уютно.       Время продолжает мягко тянуть нитку то натягивая ее быстрыми движениями, то медленно выпуская ее со своей хватки, и каким-то образом Чжинхван дожидается почти утра. Свечение подсвечника наконец-то пропадает и его заменяют уклончивые, проскользающие лучи солнца, словно они тянутся по той же тонкой ниточке времени, напоминая Чжинхвану об этой нескончаемости. Он знает, что уже наступил солнечный вторник и ему совершенно некуда спешить. Все, что ему нужно, находится прямо под боком, рядом с ним, именно в том месте, где Чжинхван всегда хочет быть.       Дома вместе с Ханбином.       Мягкое свечение медленно тянется по темно-коричневым локонам волос Ханбина, сияя так, словно карамель на солнце, и это отдается слишком волшебно. Некоторые вещи никогда не получится передать ни словами, ни произведениями искусства, ни действиями, ведь это просто необходимо видеть. Чжинхван постоянно забывает, куда положил свои ключи и какой пароль он поставил для своей банковской карты, он забывает, куда ему необходимо пойти и где же находится квартира его сестры, но он никогда не забывает те волшебные моменты, которые ему довелось увидеть совершенно случайно. Это и делает момент еще более магическим — когда просто позволяешь чуду произойти перед твоими глазами и оставляешь его только в своих самых сокровенных воспоминаниях, нигде больше.       — Я так люблю тебя.       Он нежно гладит пальцами по тем же линиям, где солнечные лучи игриво растянулись по волосам Ханбина, и даже не сразу замечает чужой громкий вздох и раннее пробуждение парня. Ханбин его не отвлекает и даже не дышит — просто приоткрывает сонные глаза и встречает свою солнечную мифическую фею; Чжинхвана получается назвать только так, когда его усталые глаза все еще сияют теплым блеском, а солнце обволакивает его так, как свое собственное создание. Он начинает дышать только тогда, когда понимает, что Чжинхван действительно реальный и находится здесь, рядом с ним, и солнечные лучи все так же игриво отправились резвиться в другой угол комнаты.       — Я разбудил тебя? — Чжинхван спрашивает тихо, как только замечает чужой сосредоточенный взгляд. Он слегка поджимает губы и убирает руку с волос, но Ханбин притягивает ее обратно к себе, прикладывая к груди.       — Нет, я случайно проснулся, — он шепчет сонно в ответ, желая спросить еще пару вопросов в стиле «Когда ты пришел домой? Долго ли ты уже не спишь? Ты в порядке?», но почему-то так и не спрашивает. Он смотрит еще пару секунд в глаза Чжинхвану, прежде чем спросить. — Вновь бессонница?       Чжинхван мягко качает головой в знак отрицания и кладет голову удобнее на подушку.       — Нет, просто... совсем не хотелось спать именно эту ночь, — отвечает он, на что Ханбин лишь понимающе улыбается и тянет его к себе. Он прижимает его ближе, держа в своих объятиях, и позволяет Чжинхвану комфортно положить свою голову ему на ключицу.       — И сейчас наступило утро, — голос Ханбина звучит тепло и низко после сна, издавая приятную вибрацию, и Чжинхван довольно обнимает его в ответ. — Поэтому давай просто поспим еще немного, пока не наступила очередная ночь. Спи.       Чжинхван прикрывает глаза, принимая успокаивающее чувство чужого тепла вокруг себя, и просто отпускает тонкую ниточку в его руках. Любое количество времени, проведенного здесь, дома, всегда будет для него уютом, если он просто позволит этому остаться.