Снежинка

Доска с шахматной расстановкой. Блеск фигур. Пышные кресла, стоявшие параллельно. Это завораживало — как и взгляды, которые бросали «подданные» на «императора» (и какие — на него). Федерации больше не было — была империя. Заскакивая в её столицу по пути, Джим добредал до дворца и становился гостем, которого пускали во внутренние комнаты. Там он то сжимал обивку кресла, то вертел между пальцев ладью. Он часто делал так. Где ещё искупаться в изумленных взглядах? Где сыграть партию с императором? Когда персонал шептался за спиной, запрашивая подтверждение на вход, доска уже ждала его на столе. Когда он уходил и прощался, фигуры по ней причудливо складывались: в спирали, ромбы, ряды диагоналей. — Тебе мат, Джеймс, но ты даже не играл сейчас, — с ровной прохладцей выводил слова Хан. — Это бессмысленно. Так, как звала одна мать. Но она умерла, а имя зачем-то выжило. — Я играю со сверхчеловеком, у меня есть сверхзадача, — посмеивался Джим, ерзая в кресле. Холод, чёрный костюм, победа чёрными. — По-моему, всё честно. Посмотри, какая снежинка вышла. Он вставал и разводил руками, указывая. Падал обратно, пока Хан изучал пересечения фигур, как если бы это была диспозиция реального боя. На доске красовался узор. Не зря прикидывал — вышло неплохо. От усталости и вина веки приятно питались тяжестью, но Джим любовался, распахнув их настежь. Любовался узором, жёлтыми тенями на стене, столпом силуэта, остатком вина в стакане и пушистым ковром. Хан все молчал. — Ты похож на неё, — бормотал Джим, зачарованный тем, как в полумраке бегали тёплые огни. Хочешь-не хочешь, а сморит. Пальцы дрогнули, неловко подхватив ладью. Едва не выронив. Они с командой снова пропустили сон, чтобы быстрее высадиться на стоянке. — Не потому что холодная, не. Потому что грани ровные, смотри, как я сделал… Голова мотнулась к плечу. Джим моргнул и потянул губы вширь, улыбаясь. В глазах мягко размылись разводы. Император одет в чёрное, но король у него был голый. Забавно. Зубы зацепили верхушку ладьи, под черепом гудело приятное опустошение. Между ходов Джим успел поставить шах, прежде чем получить мат. — Если ты тратишь дебют на другие игры, дальше стратегию строить бесполезно, — не ответив, продолжил Хан. И наконец посмотрел на ладью в руке. Два его шага стукнули по полу. Размеренно. Можно было ли бы засечь интервал?.. — Шахматы — древняя игра, которая требует сосредоточенности и желания победить. У тебя нет ни того, ни другого. Джим усмехнулся, наблюдая из-под прикрытых век. О, желания у него было хоть отбавляй. Но не победить. Больше — потеряться на пару-тройку суток в каком-нибудь публичном доме, если они здесь остались. В солнечном сплетении взбурлили удары кровотока. Хан остановился и протянул руку. Его движение пролетело мимо рецепторов, ухнув в слепую зону. Шах и мат. Фигуры коснулись пальцы, потянули, и Джима от неожиданности перекрутило, как окисленными проводами. Не сфокусироваться. Он моргнул, чуть не сжал зубами пальцы, чуть не ткнулся в них языком. Ладья скользнула ото рта. Может, на ней блеснул след. Может, это игра — света. Кровь обожгла сосуды, почти хлынув ниже. Почти — проморгавшись, Джим ухватил, кто был перед ним. Давление поползло обратно ко лбу и вискам. — Не порть мои вещи. — Хан поставил ладью на доску и отшагнул назад. Как отрезал. О стены гулко разбилось эхо. Та же рука, что забирала фигуру, легла на спинку кресла в незыблемом жесте. Все это — кресло, фигуры, ковёр, подчинённые, империя — было его. Под лопатками зудело смутное: когда Джим прилетал — он будто бы тоже попадал в этот список. Вместе с командой и кораблем. Автоматом. — Если бы я хотел победить, я бы здесь не сидел, — из горла вырвался беззлобный смешок. К черному пятну силуэта тянуло прислониться, чтобы свет не лез в глазницы. Джим качнул головой, откидываясь на кресло, и снова улыбнулся. На губах треснула сухая корка. Не об игре — конечно, он не об этом. От сердцебиения подташнивало и пихало в сон. Хан подошёл на полшага, и жёлтый свет отрезало совсем. Прохлада. Темнота. Вдохнув, Джим с удовольствием прислонился виском к черному рукаву. Выдох — и карусель в голове, которую несло по кругу, потеряла темп. Тёплого вина, привезенного контрабандой, хватит на завтра. Среди подданных в приёмной Хана всё вертелась большеглазая девушка, с любопытством стреляя в него взглядом. Подловить на смене, чтобы познакомиться поближе, — хорошая идея… То, как прыгали-скакали мысли, убаюкивало. Замолчав, Джим постукивал пальцами по креслу и смотрел на снежинку на доске. В Айове снег выпадал редкий и мелкий. Двор не засыпало. Айовы уже давно не знали, но знали империю. — Ты бы здесь не сидел, если бы я не хотел. Хан поправил ласково, или ему послышалось. Пригрезилось. Мать при жизни ласковой не была. Разве что зачесть Боунса, лечившего от всех зараз, за личную наседку?.. Пальцы, тяжелея, не отрывались от кожаной обивки. Заботливый император — было бы весело. В полутьме и тишине отяжелел и язык. Джим смежил веки и обмяк. Отдохнув день-два, он дёргал разбредшуюся команду и вылетал из столицы. Брать заказы на перевозку, промышлять мелкой контрабандой, разведывать планеты. Провоцировать врагов. Развлекаться. Не двигаясь, Хан молчал вместе с ним. Как если бы мог подглядеть эти мысли. Сон наплывал цепкими волнами, смывающими суетливость. Прежде чем схлопнуть щель между век, Джим повозил затылком по обивке и вздохнул: здесь слишком хорошо засыпалось. Доска с расстановкой, похожей на снежинку. Блеск фигур. Пышные кресла, одно из которых пустело. Дом — «Энтерпрайз», но здесь он тоже был дома.