Хроники Особого Отдела

  Сильные ветра властвовали в октябре 1945 года на возвышенностях района Линьтун в Центральном Китае. Казалось, сама природа хочет сдуть наглецов, торопливо укладывающих рельсы узкоколейки в сторону могучей пирамидальной горы. На гору поглядывали с опаской. И на то были причины. Угрюмая, величественная, поросшая труднопроходимыми зарослями, с преобладанием в основном деревьев хвойных пород, чьи корни никогда глубоко не уходят в землю, она давила на сознание.  В этих холмах не водятся грызуны, не живут кроты и не скачут зайцы. Здесь никогда не увидишь рыжего хвоста мышкующей лисы или аккуратный след дикого кота. Возвышенности Линьтуна — это царство птиц и редких эндемичных ночных бабочек, чьи жирные тела с неприятной настойчивостью садились по ночам на усталые лица спящих маньчжурских военнопленных – тяжелые, противные. Голодные люди с четырёх утра до шести часов вечера  молча упрямо долбили каменистую почву, брезгливо отбрасывая иногда попадающиеся в земле глиняные головы, руки и ноги. Кто их создал? Где? Когда? Но они выглядели пугающе достоверно. Пустые глаза темного терракота осуждающе смотрели из стылой земли, когда кирка или лопата опускались на них в сведённой судорогой руке строителей... Официальная хроника, зафиксировавшая эту достопримечательность и рекомендующая Сиань «как обязательное место посещения для всех, кто приезжает в Китай», отметила открытие терракотовой армии  29 марта 1974 года, когда некие крестьяне  уезда Линьтун во время копки колодца вскрыли шахты со стоящими в них в полный рост терракотовыми воинами. Другая хроника, извлеченная из недр  архива Комитета государственной безопасности после указа Б.Н. Ельцина от 24 августа 1991 года, под грифом «Совершенно секретно»  рекомендует начать обследование объекта «Линьтун - С» после 1970 года.... на предмет создания музея на территории дружественной Китайской Народной Республики. В документах не поясняется, что именно было необходимо обследовать в сорока километрах от Сианя. Разрешили открыть только первую папку, остальные документы из архива остались неопубликованными и, видимо, не вскрытыми любопытными американскими демократами (поэтому и продолжают тихо ждать своего часа под сводами здания терракотового цвета на Лубянской площади в Москве)... В 1978 году, во время совместной научной экспедиции Музея Естественной истории Великобритании и китайских коллег, было обнаружено железнодорожное полотно, устремляющееся в сторону центрального холма, предположительно ко входу в усыпальницу Императора. Там же, на дне провала, были найдены остатки искореженного состава и цистерн. Работы  немедленно прекратили. Более того, правительство КНР оградило площадь в полтора квадратных километра бетонным забором, трехметровые стены которого хорошо видны в бинокль, если смотреть в сторону горы  при входе в Музей терракотовых воинов. *** Четвёртого ноября после обеда на письменный стол,  на котором покоился букварь и несколько книг с крупными печатными буквами и картинками, легла ещё и маленькая красная книжечка. — Ознакомьтесь, — сухо сообщил на хорошем немецком языке податель документа. — Ваш паспорт. Теперь Вы у нас Борис Янович Кесслеров, из  семьи волжских немцев. Дороги назад в Германию у гауптштурмфюрера Бернагарда Кесслера нет и быть не может. Русский учите, и старайтесь. На одних улыбках долго не прожить. Особенно у нас, — говоривший помолчал и вдруг, криво улыбнувшись, добавил: — В нашей с вами стране. Его собеседник, высокий человек,  тощий и белобрысый, только вздохнул и, пожав плечами, взял в руки свои гарантии гражданина и человека. — У нашего Бориса сегодня выход в свет, — услышали мужчины. И в комнату вплыла Ксения,  распространяя удивительный запах «Красной Москвы». Знаменитые духи дореволюционной фабрики Брокара (которые старые москвичи до сих пор шёпотом смели именовать «Любимым букетом императрицы»). В зелено-голубом вечернем платье, на каблуках и с высокой прической, искусно составленной из густых чёрных волос, эта женщина была настолько красивой, что мужчины тихо поклонились. Только грустная улыбка как бы спрашивала Яна, понимает ли этот странный хозяин ее жизни, для кого она так оделась. Важный Илья, словно старый камердинер, аккуратно усадил ее на заднее сиденье и не замечая немца был крайне вежлив и предупредителен  только к ней. Бернагард же с удивлением отметил своё громко стучащее о костлявую грудь сердце и испугался мысли о близости к этому чуду. Закрывая ворота и смотря вслед отъехавшей машине, Василий Иванович покосился на  Мрака, сидевшего  на замёрзшей муравьиной куче, и тихо сказал: — Съест наша Ксюша паучка-то немецкого, не подавится... Оборотень строго посмотрел на дорогу вслед исчезнувшей за поворотом машины и, глубоко вздохнув, побежал к дому, в котором было тепло и спокойно. Странные людские обычаи мало интересовали его. *** Илья подъехал к театру точно к половине седьмого. Мужчины, столкнувшись, неловко открыли перед женщиной огромные дубовые двери, и Ксения, улыбаясь, вошла в заполненный светом вестибюль. Когда-то, маленькая девочка, в первый раз оказавшаяся в огромном городе, шла с матушкой мимо этого Дворца, слушала, как выговариваются слова молитвы, и думала, что было бы красиво положить их на волшебную музыку Моцарта. Она даже позволила себе перебить матушку и вызвать ее недовольство. «И не мечтай, — услышала тогда ответ девочка, прозвучавший из узких сухих губ, - Это обитель греха. Лицедеи попадают в ад». Тогда она обиделась, а сейчас каким бы счастьем было для неё услышать тихий голос  игуменьи... Ксения вздохнула полной грудью и улыбнулась. Они разделись и прошли по указателям светлыми коридорами. Рядом двигались, шептались, осматривались такие же люди - радостно удивленные, восхищенные. Это был настоящий праздник. Но группа испытывала на этом празднике далеко неоднозначные чувства. Бернагард не решился предложить прогулку по театру. Такому незнакомому, с множеством неуместно прикреплённой новой символики, и такому родному, похожему на его Венскую Оперу. Ксения робела и, боясь показать своё невежество, торопилась к местам, обозначенным на билетах. Илье же было тесно и жарко в непривычно-солидном для него месте. Он предпочёл бы дождаться девушку и немца в автомобиле. Но Ян передал ему три билета и, улыбаясь во весь рот, велел слушать оперу внимательно... Они прошли ярко освещенную, переливающуюся хрусталем люстр и украшенную бра залу, в которой суетилась публика. Мужская половина - поправляя галифе в начищенных кирзовых сапогах и одергивая кители и гимнастерки. Женская - покусывающая впервые накрашенные губы… одетая кто в толстую вязаную кофту и военную юбку, кто в яркое летнее ситцевое платье и галоши… Наконец компания попала в небольшой коридор с плотно закрытыми дверями. Почти у каждой стояла охрана. Илья распрямил спину и, встав за Ксению, пропустил ее вперед. К ним подошли и, посмотрев на билеты, пригласили в открывшуюся дверь. — Вам в четвертый бенуар, — услышала Ксения. Давали «Евгения Онегина», новую постановку Бориса Покровского. Москвичи всегда уважительно относились к своему театру, и им, несомненно, повезло, потому что Иосиф Виссарионович тоже любил театр. Более того, он лично контролировал классические спектакли, правда не принимая фривольностей режиссеров. Известно его подлинное выражение, сказанное дирижеру: «Большой театр – это святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза!». Борису Покровскому тоже досталось, ведь он позволил себе показать Татьяну непричесанной, одетой лишь в легкое утреннее платье - перед Онегиным. Известно, что при просмотре этой сцены Сталин слегка нахмурился ... и с тех пор героине в течение сорока последующих лет обязательно делали высокую  причёску, и пела она только в полностью закрытом платье зелёного бархата. …В этот осенний ветреный вечер «отец народов» отсутствовал, но правительственная ложа не пустовала. В середине второго акта тяжелые бархатные портьеры дрогнули и в кресло сел руководитель Специального комитета при ГКО и заместитель председателя Совета народных комиссаров. Рядом с ним бледным пятном в полутемном зале сидела какая-то невысокая худая женщина. Казалось, он не замечает ее присутствия, как не обращали внимания и остальные сопровождающие его лица. Слишком часто менялись эти силуэты. Берия между тем покрутил головой и посмотрел сквозь серебряные, ещё дореволюционные очки работы мастерской Карла Фаберже, в сторону четвёртой ложи бенуара. Он даже привстал, увидев женщину с поразительно длинной шеей и гордой прямой спиной. Она сидела, слегка оборотившись, и что-то негромко говорила находящемуся с ней в ложе блондину. — Богиня, — произнёс Лаврентий Павлович. Он долго смотрел на нее: на восторженно - возбужденный пристальный взгляд ее глаз, устремлённых на сцену, на корону из густых чёрных волос, венчающих гордую голову на крепком белоснежном основании плеч… Затем вздохнул и, обернувшись, заметил офицеру, стоящему в глубине ложи. — Пойди к ней, передай пакет для Яна. Ещё раз вздохнул и, посмотрев на бледное пятно, сидящее рядом, произнёс: — Очень красивая женщина, но злая. И по-хозяйски спокойно задрал юбку и полез вверх, туда, где горячая кровь готовила ему место для отдыха и обретения новых сил... *** Несколько тысячелетий назад. Центральный Китай. Сиань.   Ущербная серая, как прах, Луна уходила с небосвода, пытаясь подсветить своим холодным светом путь маленького худого существа. Существо родилось из земли, пропитанной кровью жертвы, отдавшей свое Я только ему. Напоминающее жирную белую личинку-гусеницу, оно… он? Кажется, он… Он помнил  свое имя — Эрши Хуан. Он смог рассмотреть странно белеющие в сонном свечении ночной хозяйки  валяющиеся рядом конечности. Чьи? Подобрав руки мертвеца, личинка ощутила скрытое присутствие Смерти, поторопилась насытиться и вновь уйти внутрь умершей вместе с воинами земли. Там, в глубине, она создала свой кокон и стала ждать.  Она успела вовремя, спрятавшись между бесцветными силуэтами окаменевших от безумного гнева хозяина летучих мышей и ногами застывшей в галопе четверки лошадей, разорвавших отдавшего ему свою жизнь. Две черные кобылы и два белых жеребца пытались ускакать вперед, но теперь река времени, поглотив их, превратила всех в серый терракот. Блики Луны исчезали, но на медных шестах, оставшихся на поверхности, остались рыжие окислившиеся пятна. За тысячу лет они не сгнили, не исчезли. Они и отметили это место.   Венецианская республика. Венеция. 1299 год. Дом Марко Поло.   Марко закрыл рукопись, наконец поставив точку в конце  повествования. В доме стояла жаркая тишина сиесты. В пустой комнате он ясно слышал собственное дыхание… и еще одно. Это второе, непрошеное, неизвестно откуда появившееся дыхание иногда казалось ему раздуваемыми в горне кузнечными мехами, но чаще тихими всхлипываниями ребенка, сосущего материнскую грудь. По узкому коридору, выходящему из кабинета, можно было попасть на кухню и еще в три комнаты. Там сейчас было пусто. Он тихо встал и разогнулся осторожно - давала о себе знать случайно полученная на корабле рана. Позади опять послышался то ли вздох, то ли шум. Марко резко обернулся и посмотрел в сумрак коридора. Тени всегда играли злые шутки с его зрением. Ему вновь показалось, что крышка запаянной вазы открывается… Ваза была привезёна им из далекой странной земли (там добывали очень белую соль и расплачивались бумажными деньгами!). И, кажется, с ней он привез еще что-то… По вечерам, когда уходила прислуга, Марко готов был поклясться на Святом Писании, что видел человеческую тень … маленького мальчика, протягивающего к нему руки… прямо из этого сосуда. — Не бойся, ибо Я - с тобою; не смущайся, ибо Я - Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей... — прошептал он молитву из Исайи (41:10). Молитва не спасла от тени, но прояснила голову. Марко глубоко вздохнул. Накинув на ажурную фарфоровую курильницу с редким рельефным декором большой бабочки-бражника плащ,  быстро вышел. Его путь лежал в порт. Поначалу он  хотел оставить этот шедевр в Италии, переправив его либо в Верону, либо во Флоренцию. Но из Флоренции всегда можно попасть в порт Остии, и тогда страшный для него предмет может вернуться обратно. Правда, из Вероны всегда все уходит в дикие земли Германии и Австрии, но на суше много соблазнов по дороге... И Марко выбрал порт. Сегодня уходил корабль в совсем уж дальнее далеко, а предложенная ему цена была вполне подходящей. Купец шел мимо рынка и мастерских, несмотря на жару, кутаясь в плащ, как при ознобе. Он сам удивлялся своему непонятному состоянию и устал задавать себе один и тот же вопрос, не лишает ли Бог его разума после перенесённых  скитаний? Но проходя верфи, Марко почти успокоился и даже с удовольствием начал вдыхать запахи. Пахло гниющими водорослями, мочой и тухлой мелкой рыбешкой, валяющейся под ногами. Но эти запахи были настоящими, в них не было той пугающей призрачности… ..Наконец, он достиг цели своего похода - перед ним вырос Датский Гукор, оборудованный вполне современно: парой мачт, удлиненным бушпритом, и даже бом-кливером. Кроме того, корабль был оснащён неплохими пушками малого калибра. Видимо предупрежденный капитаном караульный как-то по-особенному засвистел, и на палубу вышел, самодовольно подкручивая густые вислые усы, благородный рыцарь Марк фон Вендинг из далекой Польской страны. — Вы известный господин купец, Поло? — изрёк он с грубым акцентом и рыгнул. До Марко донёсся запах кислого пива. Он успел подумать, как можно в стране изысканных вин пить этот воняющей ослиными экскрементами напиток... впрочем, это неважно… лишь бы удалось. — Да, это я. — Принесли? Марко  засомневался и хотел уже было уйти от наглеца, как вновь услышал детский писк. Он взвесил прикрытый плащом сосуд на руке. Улыбка явилась на лицо как бы сама собой, и язык вступил в разговор сам, привычно расхваливая товар. Как бы тяжко не было, какой бы груз не лежал на душе, купец остается купцом. — Принёс. Я называю эту курительницу «яо», и продаю ее Вам вместе с набором даров моря «порчелла». Большая редкость! Мне не известен материал, из которого сделано данное чудо, оно обошлось мне недешево, а учитывая сложности пути, в данный момент оно почти бесценно... Они торговались до появления первых розовых оттенков гаснущего светила. И, лишь оглянувшись на подрастающие тени, мужчины заключили, наконец, свой договор. Получив тринадцать золотых дукатов (совсем не большая сумма для раритета, первого фарфорового предмета, ввезённого в Старый Свет из Китая!), Марко Поло поспешил домой. Удалось! Слава Всемилостивейшему, удалось! Проклятый сосуд покинул его! Через год Марко женится на Донате Бадоер и оставит после своей смерти весьма внушительное наследство   дочери Моретте. Тени и звуки перестанут преследовать его. На фундаменте  дома воздвигнут через два столетия театр, и мраморная доска на здании с его именем  удивляет  туристов в наши дни. С первой зарей датский корабль тихо уйдет в море. А рыцарь спрячет «порцеллен» в своем сундуке...