Хроники Особого Отдела

Ранняя яркая осень в Вене – само по себе удивительное событие. Волшебная флейта Моцарта, в своё время, окрасила музыкой это время года, и город, находившийся под властью чудесного инструмента, и, впитавший в себя его звуки, способен покорить любого. Мрачная семья Габсбургов, свято чтившая традиции, и, гордящаяся вечно плачущей матерью нации, (Мария Терезия оставила в истории Европы след, сравнимый, пожалуй, только с делами Фридриха Великого!), так и не смогла сковать свою столицу тисками вычурных традиций. Вена, как девственница, как нимфа леса, всегда была легка и молода. Ведь недаром, молодой пекарь Петер Вендлер осенью 1683 года услышал шум из-под земли и разоблачил копавших лаз осман, а веселый город, во имя своего спасения, научил паренька печь восхитительные слоеные рогалики, так похожие на мусульманский полумесяц. В ту же осень трофейные мешки с кофе подарили жизнерадостным австрийцам «кофе по-венски». Город даже не расстроился, когда Мария-Антуанетта Австрийская, ставшая впоследствии королевой Франции, назвала отечественные рогалики французским словом «круассан». Гордость венских домохозяек – яблочный штрудель – тоже родился осенью. И, конечно, любимые всеми австрийцами венские сосиски были распробованы осенью 1710 года на торговой народной ярмарке! Веселый город одной осенней порой, играючи, принял художника Адольфа, и последний, став фюрером, не забыл покладистого нрава австрийской столицы. Толпы жителей ранними весенними цветами встречали затем «нашего парня», радуясь объединению. 15 марта, держа в руках копье Лонгина, фюрер с верхней ступеньки Ховбурга объявил о воссоединении Австрии и Германии. Гитлера тогда многие искренне любили, и, по результатам аншлюса, (всенародного голосования о воссоединении), «за» проголосовало 99,75% жителей Австрии и 99,08% германцев. *** «Мой город… это же мой город!», – с какой-то тёплой грустью, размышлял Борис, сидя в маленьком кафе, недалеко от резиденции Эпштайн, принадлежащей русскому сектору – город теперь был поделён на районы влияния. Кафе, согласно такой разметке, находилось своей второй половиной, включающей кухню и кладовую, в секторе британской ответственности. Они приехали вчера. И с раннего утра, Бернагард ушёл из отеля – подышать родным и таким далёким, забытым, счастливым воздухом. Он бродил по знакомым, и в то же время совершенно чужим, и каким-то озлобленно-напряжённым, голодным и избитым улицам своего детства. Слабовольно не решившись дойти до старого квартала, в котором жил, пока не ушёл на фронт, к полудню, Борис засел в кафе. Сюда же должна была прийти Ксения. Было ещё довольно пусто, и лишь пожилая, ничем не примечательная пара, совсем рядом с ним, тихо обсуждала свои семейные дела. «Какие милые старики», – посмотрев на них, решил Кесслер. Он на минуту задумался и вдруг представил себя и... Ксению – вот такими, сидящими за столиком напротив. Эти люди нравились друг другу, самим себе, и были совершенно спокойны. Как бывают спокойны только те, кому каждый последующий день приносит в подарок мирную тихую радость. Пожилой господин, седовласый и статный, обладатель ухоженной бороды и усов, между тем неторопливо открыл серый конверт и принялся что-то читать. Его спутница, отломив маленькой ложечкой кусочек торта, подняла васильковые, в свете солнца, (ещё яркие, совсем не выцветшие от старости глаза!), и поинтересовалась: – Что там случилось, дорогой? У тебя обеспокоенный вид. – Случилось? А что случилось? – рассеянно поинтересовался господин и оглянулся. Потом поднял глаза от развёрнутого листа бумаги и немного обиженно сообщил. – Ничего не случилось. А что должно? – Мне просто показалось, что ты немного напряжён, – пожилая дама ласково положила свою руку в желтоватой от времени, тонкой кружевной перчатке ему на рукав. – Пришёл очередной счёт из электрической компании. Наши защитники, от нас самих, очередной раз пересчитали всё в свою пользу, – буркнул он. – Тихо, дорогой, – осудила его жена. И, строго посмотрев на сидящего рядом улыбающегося Бориса, добавила. – Мы не одни. *** Рядом со зданием Парламента, выстроенного некогда великолепным Теофилем фон Хансеном, располагалась ещё одна достопримечательность Вены: парк Фольксгартен . И в этот прекрасный день Марта, маленькая лютеранская прихожанка и садовница, аккуратно следящая за сказочным розарием парка, вышла из-за угла, с охапкой только что срезанных роз, увядших на клумбе. Путь женщины вёл к помойной куче и обратно – к розарию. Прямо перед ней гордо несла свой совиный шлем каменная громада недействующего фонтана Афины Паллады. До 1945 его воды олицетворяли четыре реки, омывающие некогда великую империю: Дунай, Инн, Эльбу и Влтаву. Над ними грустно смотрели в противоположные стороны позеленевшие изваяния – аллегорически изображённые законодательная и исполнительная власти... Жирная садовая земля, приставшая к подошвам калош, оставалась на брусчатке небольшими бурыми комочками. Таких следов уже накопилось достаточное количество, и Марта собиралась закончить рабочий день. На щеке и на лбу отчетливо была видна грязь того же происхождения, но этого труженица не замечала. Сегодня пришлось повозиться дополнительно, оттирая скамейки от следов, оставленных обнаглевшими за лето голубями, и она порядком устала. Сентябрьский воздух нёс в себе все запахи жаркого лета. На синем небе, приклеенными белыми каплями, повисли пушистые облака. Марта любовно обрезала лишнее, отчего   её любимое творение после выходных, проведённых без хозяйской руки, вновь обрело законченный классический вид. Сейчас она несла последнюю и, потому самую колючую, охапку. Путь её всегда лежал мимо кафе. Здесь она никогда не отдыхала, стесняясь своего рабочего вида, но всегда дышала его вкусными кофейно-ванильными ароматами. Молодая женщина сделала привычный глубокий вдох и подняла глаза. Прямо перед ней, за столиком стеклянного сине-зелёного витража венского кафе, вольготно расположился её муж. Её погибший муж – Бернагард Отто Кесслер, гауптштурмфюрер СС и военный преступник. Женщина застыла. Что творилось в её голове в этот миг – потом она никогда не могла вспомнить. Потому что, в этот момент, мужчина поднял голову, заулыбался и, подскочив, ( чуть не опрокинув чашку), схватил шляпу и начал отчаянно ею размахивать. Смотрел он при этом прямо в сторону Марты, но куда-то дальше, мимо неё. Женщина оглянулась и увидела идущую на неё... королеву? Точно вышедшая из какого-то, ещё не посмотренного нового фильма, высокая стройная брюнетка, в невероятном терракотовом платье и зелёном шифоновом шарфе, была великолепна. Она тоже, весело улыбаясь, подняла тонкую руку в белоснежной перчатке и помахала ему. Взгляд Марты стал каким-то неживым, бессознательно блуждающим. Всё тело сжалось, болезненно наклонившись вперёд, губы тихо шевельнулись. И если бы проходившая мимо Ксения прислушалась, то бы различила в этом шёпоте только одно: – Боже! Нет! Шпион... Розы пришли на выручку оцепеневшей женщине – отзываясь на невольное движение сжавшихся рук, шипы немедленно ошпарили болью. В голове прояснилось. Уже у помойной ямы, слабая улыбка осветила лицо женщины, и она смогла выдохнуть: – Мне нужно убежище... Выбросив колючие ветки, она распрямилась, глубоко вздохнула и почему-то проверила свой пульс. Затем резко повернулась и отправилась в сторону расположенной в двух шагах ближайшей к ней комендатуры. *** Ни удивительного начала, ни завершения этой истории никогда не узнали Ксения Геннадьевна Мутовина и Борис Янович Кесслеров. Да они и не могли иметь к ней никакого отношения. Правда, по официально опубликованным биографическим данным, некая Марта София Кесслер, вдова, урожденная Шпеер, 34 лет сочеталась 15 мая 1956 года законным браком с Мортоном Уильямом Куттсом, 50 лет, вдовцом. Вместе им предстояло прожить 49 лет. Марта умерла в день своего 83-летия, в окружении многочисленных детей и внуков. Муж пережил её на год и скончался в свой столетний юбилей. Биография супругов заслуживает упоминания. Новозеландский изобретатель Мортон Куттс произвёл революцию в пивоварении. Именно ему принадлежало изобретение метода непрерывной ферментации. Он же исследовал самый важный элемент в производстве качественного пива – дрожжи. В день рождения королевы в 1983 году господина Куттса чествовали, как офицера ордена Британской Империи – ввиду огромных заслуг в пивоварении. А его жена 18 сентября 1954 года была отправлена в Веллингтон, (Новая Зеландия), самолетом из русского сектора в Вене, как «квалифицированная садовница, добровольно согласившаяся работать с целью озеленения русского посольства». *** 4 января 477 года. Полдень. Рим. Такой холодной зимы Рим не помнил. Жизнь в обычно тёплом городе белых мраморных колонн, и так всегда замедлявшая в зимние дождливые дни свой галоп, совсем застыла. И стала тихо ждать, когда же, наконец, солнце отогреет грешный мир и позволит вернуться к повседневным хлопотам. В небольшой столовой, расположенной в самом углу дома на южном склоне Палантина, от сжимающего мышцы холода спасался под многочисленными шкурами, брошенными на одеяло, юноша пятнадцати с небольшим лет. Имеющий нехарактерное для потомственных римлян хрупкое телосложение, невысокого роста, с почти девичьими чертами лица, молодой человек пытался прочесть свиток, оставив маленькую щель для света в своём укрытии. Но холод, точно так же найдя этот лаз, проникал в него быстрее, нежели замерзающий успевал дочитать текст до конца. Надо отметить, что лежащий таким образом человек являлся последним императором Римской империи – Флавием Ромулом Августом. Он же вошёл в историю с прозвищами Августул, (Августенок), и Момиллус, (Позорничек). По правде говоря, ничего позорного в молодом человеке отмечено не было, просто его отец Орест Флавий выгнал предыдущего императора и, подождав для приличия полтора месяца, усадил на трон сына. После этого Флавий возглавил все вооружённые силы Западной Империи. А к этому моменту, от страны, гибнущей под натиском Атиллы, практически ничего не осталось. Спустя десять месяцев от момента инаугурации, инициативного военачальника зарубили наёмники из Галлии. И теперь, его сын, дрожа от холода в насквозь продуваемом доме, читал это сообщение, размышляя над важными вопросами: куда теперь деваться, и как скоро толпа недовольных ворвётся в его убежище и, сметая всё на пути, уничтожит его никчёмное, хилое и дрожащее тело. К обеду принесли ещё несколько жаровен с углями. И Ромул, громко чихая, перелез на кресло. Лучше от этого, к сожалению, не стало. Прямо на него смотрела фреска, с вспухшими от зелени скалами и горами, а, протекающая по кромке пилястра, река радовала непритязательный взгляд серо-голубыми дымчатыми тонами. – Достаточно унылый характер местности, – услышал юноша за спиной. Он вскочил с кресла, и холодные плиты обожгли голые пятки. – Зачем пугаешь, Петроний? – спросил он вошедшего. – Ты не можешь принести мне вести хуже тех, что валяются рядом. – Ну-ну, не надо делать такое страдальческое лицо. Тебе ещё предстоит продолжить жизнь ,наподобие любвеобильного бога-соблазнителя Леды. Помнится, он поливал Данаю золотым дождем и гонял по Италии несчастную Ио. – Не богохульствуй. Твоя религия порно и рыбаков не приветствуется в этих стенах! – Прекрати. Любая вера – это надежда. И я принёс её тебе, мой маленький друг. Вытри сопливый нос. Нам надо торопиться.