Похорони меня своим поцелуем

- Дело в том, что я влюблён в...Хотя правильнее сказать неравнодушен к Андресу. Его слова звенят в моих ушах и постепенно затуманивают разум. Я могла ожидать всего, но не этого, а особенно осознавая, как же я встреваю в болоте влюблённости. Но это не тот случай, когда разум окончательно затуманен и не способен делать что-либо, нет. В моём случае я могу только лишь считать это привязонностью и последствием длительной изоляции, которая постепенно сводила меня с ума. Из-за откровенности Палермо мне стало нехорошо. Я постепенно не давала Палермо и шансу, ведь Берлин бы только высмеял его и при этом неосознанно играю в игру «Плачь и смотри», когда пытаюсь не подпускать Андреса к себе, при этом разрешая ему творить с собой что угодно. Именно тогда я понимаю, какой я на самом деле ужасный человек. Слова Палермо будто возвращают мне те ужасные мысли, от которых я вроде бы избавилась ещё пару месяцев назад. Самое главное - я ничем ему не помогу. Безусловно, он мой лучший друг, нет, словно брат, но... Берлин. Я понимаю, что меня всем нутром тянет к нему, но я не могу себе этого позволить. Я не хочу разбивать сердце Мартину, но тогда у разбитого корыта останется и Андрес. Как же я не люблю треугольники. Почему-то вновь я стала жалеть о том, что позвонила тогда Серхио и приехала сюда. Из-за меня все проблемы, вновь. Мои актёрские навыки не дали Палермо увидеть реальных чуств к этой ситуации, да и я сама не знала, как отреагировать. Я просто прижимаю его к себе и обхватываю руками его спину. Я делаю это, чтобы скрыть своё лицо, чтобы на миг не видеть его глаз, чтобы не выдать коварную сущность, что сидела внутри меня. У всего прекрасного есть шипы. В тот миг я впервые почувствовала, как одинокая слеза из глаза Мартина впитывается в мой свитшот. Я закрываю глаза и единственное, что меня держит - запах виски, который так сильно врезается в нос и не даёт спокойно дышать. Всё моё хладнокровие резко ухватило эмоции и не давало им выплеснуть наружу. Я попала в свою же ловушку. Никогда не стоит смешивать чуства и дружбу. Это я знала наверняка. С момениа разговора с Палермо прошло около двадцати минут, а я всё также не могла прийти в себя и найти в своей голове хотя бы одну годную мысль. Чуства играют с нами в злую шутку, особенно когда в них есть кто-то третий. Ревность - чуство, из-за которого наш разум окончательно замыливается и мы привязываемся к человеку так, что считаем его собственной принадлежностью. Всё заходит за рамки допустимого, переходит все границы. Я слишком глубоко зашла и мне стоит выбраться из воды пока меня не накрыло волной и не утащило течением. Единственный минус дружбы - привязанность. Мы слишком сильно привязываемся к друзьям, из-за чего нам бывает сложно их отпустить. Но если любишь - отпусти. Так почему это так сложно сделать? Почему я не могу отпустить Андреса и чуства к нему, как воздушный шар? Меня будто что-то удерживает, будто нас склеили супер клеем и теперь мы никак не оторвёмся друг от друга, ведь намертво присохли. Как избавиться от камня на шее, когда идёшь ко дну? Поздно. Уже поздно что-либо решать. Почему я не ясновидящая и не остановила себя у двери к комнате Палермо? Отныне груз крепко привяжется к моей спине и приростёт словно крылья. Я хочу стереть память, хочу напиться в хлам, чтобы хотя бы на миг не чуствовать всего этого. Но мир не может быть розовым. Всегда на белом полотне будут чёрные следы чернил, но они не помешают ему. Но моё полотно было на три четверти залито чернилами, что сильно въелись в ткань и теперь их не вывести. Я настроена решительно и сейчас никто меня не остановит. Теперь спиться должна я. Рука зарывается в карман спортивок и нащупывает пачку сигарет, которую мне отдал Мартин. Курила я раза два в жизни и к самому курению отношусь негативно, но сейчас совсем другая ситуация. Где-то в сумочке у меня валялась зажигалка и я закуриваю сигарету, при этом высунувшись из окна. Некотин постепенно пробирается в мои лёгкие и мне действительно не нравится это ощущение, но это также, как и первый раз, так что я забиваю на все отрицательные факторы. Выпуская дым изо рта я пыталась отпустить вместе с ним свои мысли и как-то успокоиться. Успокоение приходит не сразу. Пришло ли оно - не знаю и не смогу узнать. Я тушу сигарету об подоконник и выбрасываю её в мусорную корзину в моей комнате. Всё же я готова изрядно так выпить и уже собиралась пойти за бутылкой, как вдруг меня останавливает собственное отражение. В лунном свете и отражении я замечаю блеск бриллиантовых серёжек - единственные вечные напоминания о нём и о том дне, когда моя жизнь постепенно стала трескаться, как лёд весной. Я замираю на месте и уставляюсь в собственное отражение. Во тьме это выглядело довольно жутко, от чего по моему телу пробежались мурашки. Я сняла с себя серьги и сложила их в коробочку. С каждым взглядом на них они ставали всё ценнее и ценнее для меня. Я не в силах терять контроль снова. Мне стоит успокоиться. В позе «звёздочка» я лежу уже второй час, а глаза всё никак не сомкнуться. Внезапно в голову врезается идея не спать всю ночь, а на утро нахлебаться крепкого кофе, но что-то внутри останавливало меня. После ещё десяти минут бессонницы и безделья я встаю с кровати и в одних пижамных штанах и толстовке приближаюсь к двери. Я попыталась открыть её без скрипа и это удаётся. Я никуда не спешила, поэтому могу спокойно расчитывать на время. Я подкралась к лестнице и пулей рванула вниз. Я вылетаю на улицу и вмиг чуствую так желанное сейчас облегчение. Мои лёгкие наполняются по-максимуму свежим воздухом. Я решила пройтись по дворику, но от этой затеи тут же отказалась, ведь холод пробрал меня до костей. Но при всём этом я не хотела возращаться в монастырь. Я нахожу свободный участок травы, который со всех сторон был окружён стенами монастыря и ложусь на холодную землю. Лёд буквально замораживает всё моё тело, но наслаждение от этой ночной выходки перекрывало всё. Холод постепенно отмораживает поясницу и я прекрасно знала, что могу заболеть, но моей целью было вовсе не это. Сотни звёзд глядели на меня из неба и мне буквально хотелось ухватиться за них и скрыться в тёмной гуще. Мои глаза закрываются и я пытаюсь затолкнуть себя в состояние спокойствия. Тёплые руки обжигают мою шею. Я вздрагиваю и резко поднимаюсь наверх. Я чуствую этот поистине дьявольский смех за спиной. Тот, кто нарушил мой покой выдал себя. Я оборачиваюсь, чтобы заглянуть в лицо этому ублюдку, который не давал мне расслабиться. В темноте я разглядела лишь тёмные, как ночь глаза, широкую улыбку, которая выдала себя своими зубами-жемчужинами и блеск часов, которые неизменно находились на левой руке своего хозяина. Я замахиваюсь и по своей надежде попадаю в шею, хотя я отчётливо слышала, как моя рука врезалась в его плечо. А нарушитель моего покоя всё также пристально следил за моими действиями. Вновь этим взглядом хищника он разглядывает только что пойманую добычу. Ему важно всё. От шеи до пят меня пробрало его неизменным взглядом, а затем он скептически хмыкает, потому что сочетание в моей одежде желает лучшего. Теперь он разглядывает моё лицо. Я видела, как глазами он искал подаренные им серьги, хотя и сам знал, что просто так я их не надеваю. Он мог заметить, что от меня несло табаком, а не малиной, от чего он незаметно морщится, потому что запах, который я пыталась перебить духами стал более отвратительным. Из-за не такой уж и близкой дистанции все эти поглядывания на моё тело были примерно адекватными, хотя в нашем случае и при знании того, чего он хочет это адекватным уже не назовёшь. - Знаешь, ты напоминаешь мне Гекльберри Финна. По мнению окружающих: со своими причудами, воровка, хулиганка, оборванка, но при всём этом пользуешься уважением других детей. Странная параллель, не так ли? - говорит он и теперь уже берёт хрустальный стакан с коньяком, который из-за своего резкого желания меня напугать, не смог допить. - Тогда ты у нас Скрудж Эбенезер, раз мы уже и заговорили об литературе. Одинокий, старый, при деньгах, эгоцентрик, до жути эгоистичный. Единственное у вас отличие - взгляды на жизнь, но разве мы разглядываем такую мелочь? - я сщуриваю глаза, чтобы теперь он почуствовал на себе этот взгляд. Пусть знает, как мне приходится. - Нет, безусловно нет. Ты точно Ганнибал Лектор. Не переносишь невоспитанность и невыполнение обязательств, со странным чуством юмора, вечно сохроняешь ледяное спокойствие во всём, но при всём этом стараешься быть джентльменом, любишь изысканность и утончённость везде. Он только самодовольно хмыкает и подходит вплотную ко мне. Затем подхватывает меня под талию и так довольно смотрит на меня. Андрес прекрасно знал, что этот жест мне не очень понравился, но это заставляло его ещё больше ухмылятся. - Давай пройдёмся за окрестностями монастыря, - ему ответ не нужен, он просто хотел предупредить, куда меня ведёт. Когда мы вышли за окресности монастыря, то он сказал. - Ты такая милая, когда злишься, - его ухмылка всё больше расплывалась на лице, от чего его образ всё больше в моей голове ассоциировался с индюком. - А тебе не кажется, что ты слишком много себе позволяешь? - я попыталась убрать его руку с собственной талии, но он взялся за неё только крепче. - Будь послушной девочкой, Эстела, - а он не собирается даже хоть как-то отступать. Мужчина вёл меня вдоль дороги неизвестно куда и от этого становилось страшнее. Я действительно не сильно доверяла ему, ведь он мог завести меня куда угодно и сделать со мной что угодно, но какая-то невидимая сила не давала мне отойти от него. Но при всём этом я не могла расслабиться в его компании. Я чуствовала дикое напряжение и при этом раздражение, которое несло каждое его слово. Уверена, что после этой прогулки больше не захочу шататься по монастырю ночью. Берлин как призрак в этом монастыре. Ты никогда не знаешь его местоположение и не знаешь куда от него деваться. Он всегда появляется будто из неоткуда и всегда в ненужное время. При всём этом это пугает. Андрес будто следит за всеми нами, в особенности за мной. - А что если нет? - я решила дерзить. Решила любыми способами заставить бросить меня посреди дороги и не оглянуться. - А если нет, то получишь своё наказание. Не забывай, я везде главный, а нам ещё вместе жить в Толедо и грабить, - кто-нибудь снимите с его лица эту ухмылку. Она уже начинает раздражать. - К примеру? Будь конкретнее, - я не скрывала раздражения в его компании, но Берлина это даже не колышило. Он живёт по принципу «I want it, I got it». - Твой молодой мозг этого не поймёт, niña. Так даже лучше для тебя, - мы завернули к левой стороне дороги. - Перестань делать из меня недалёкую, Берлин. Мы оба знаем обратную сторону, - даже не награждая его своим взглядом сказала я и стала разглядывать собственные шнурки. - Конечно, но ты всё равно остаёшься молодой и неопытной, тебя ещё не так потрепала жизнь. Всё впереди, Женева, - он продолжал ухмылятся. «Как же ты ошибаешься, Андерс» - Серьёзно? Откуда тебе знать, что было в моей жизни? - мы были уже достаточно далеко от монастыря. - Я много чего знаю. Например то, что ты родилась в Овьедо. Что ты связалась не с тем. Родриго, верно же? Затем он бросил тебя и сдал с потрохами. Но перед этим ты украла мою барсетку, - он многозначно улыбнулся. - Следующие два с половиной года твоей жизни мне неизвестны, но потом ты оказываешься в Мадриде и скитаешься по бедным районам. Затем ты приставила дуло пистолета к груди моего брата, - он вновь улыбнулся при этом выдав небольшой смешок. - А потом нас вновь свела судьба. - Поверь мне, ты много чего не знаешь и это даже к лучшему, также как и я мало что знаю о тебе. Через пару месяцев нам придётся играть чужих и незнакомых, так что информация о твоей и Палермо биографиях будет лишней, - я всего лишь хмыкнула и перевела взгляд на дорогу. - Палермо отказался участвовать в ограблении, - сухо сказал Берлин, будто это было что-то обыденное. Я застыла на месте тем самым останавливая моего спутника. Вновь ком в горле зародился во мне и не давал спокойно всглотнуть. Я не могла в это поверить. Мы так долго всё планировали, что эта фраза казалась мне абсурдной. Это не было похоже на Палермо. Никак. Ещё вчера мы думали, как будем пугать ночью Андреса в Толедо, а теперь я узнаю ужасную новость. Это значит одно. Теперь я долго не буду видеться с Палермо, а ещё хуже было то, что я слишком много времени буду проводить с Берлином. О чёрт. Меня действительно задело это заявление. С Мартином явно что-то не то. Я вновь вернулась к тому состоянию, из которого пару минут назад меня вытащил Андрес. Вновь я встреваю в собственные мысли и только тёплая рука, что придерживала меня за талию не давала мне забиться в угол. Андрес явно почувствовал моё напряжение, поэтому обернул меня лицом к себе. Он сделал из себя грушу для битья, плечо для слёз, предмет избегания и лучшую поддержку одновременно. Но я ничего из этого не сделала. Я просто продолжила стоять на месте тяжело дыша. Мужчина раставил перед мной руки тем самым приглашая меня обнять его, но я продолжила витать в собственных мыслях. Он прижал меня к своей груди. А я даже не моргала. Мой взгляд направлен в полевые цветы, на которых я так отчаянно пыталась сосредоточиться. - Почему? - вырывается из моих дрожащих уст. - Он перестал верить в план Серхио. Мартин хочет внедрить нам своё, - говорил он поглаживая мою русую копну волос. Он любил прикосаться к моим волосам и я даже не запрещала ему это делать. Мне было всё равно. - Что именно? - я с трудом всё это говорила, ибо слёзы постепенно подступали к глазам, но я не должна показывать свою слабость. - Мы с Мартином уже почти два года продумывали план ограбления Национального Банка Испании, но в один момент я отказался от этой идеи и решил сначала воплотить идею братишки. Сначала Мартин поддержал меня, а теперь решил всё изменить, - он говорил с полным равнодушием, но никак не ко мне. - Кто же теперь будет помогать тебе? Неизвестный нам член банды? - я сдержала в себе слёзы, скрыла свою ранимость. Мой взгляд наконец-то коснулся его тёмных глаз. - Ты, - он старался не смотреть мне в глаза. Фраза, которую он сказал показалась мне смешной. Андрес всегда недооценивал женщин и их права, поэтому это решение я восприняла, как шутку. Я бы не хотела показаться наивной дурочкой, которая поверила в белеберду, которую сказал предмет её обожания. Но сейчас это всё выглядело так, будто Берлин поддался чуствам, никак не я. - Серхио так решил, - ответил он на мой взгляд. Всё также спокойно, без единого подвоха. - Не шути, Андрес, - я постаралась скорчить самый серьёзный взгляд, но сама ситуация была слишком забавной. - Я не шучу. Станешь моей правой рукой. В случае чего поможешь. Конечно врядли мне понадобится помощь, но подстраховаться нужно, - и вновь та самая неисчезающая ухмылка. - Не веришь - спроси у Серхио. Можем даже сейчас его разбудить, но объясняться будешь ты. - Да пошёл ты, - я отстранилась от него, точнее попыталась это сделать, но он всё также крепко меня держал. Андрес только рассмеялся. Этот смех показался мне поистине дьявольским. Мужчина заправил выбившуюся из копны моих волос прядь за ухо и ещё раз окинул взглядом. - Да ладно тебе. Уверен, мы будем заперты в Монетном Дворе с неуравновешенными. Просто у каждого своя степень. Свалю всех местных психов на тебя и дело в шляпе, - он выдал лёгкий смешок. Мы стояли посреди дороги и единственным нашим освещением была луна. В небе летали сотни сверчков. Они были единственными свидетелями нашего разговора. Дорогу окружали полевые цветы, около которых порхали ночные мотыльки. Мои ноги пробирал зверский холод, но в тёплых руках Андреса он не казался таким страшным и заметным. От меня до сих пор несло сигаретами, а мой спутник полностью пропах дорогим одеколоном и коньяком. Он смотрел на меня такими глазами, что я была готова всё отдать, чтобы этот момент продлился вечность. Мои руки были приложены к его тёплой груди, которую согревал серый пиджак. Лёгкий ветер постепенно пронизал меня, от чего моё тело иногда вздрагивало, но тогда тёплая ладонь растирала мне спину, чтобы меня согреть. Я ощущала как его пальцы сводила судорога, но мужчина никак на это не реагировал. Он так накололся морфином, что не чуствовал ничего. Как же меня ласкало его тёплое дыхание. Я влюбилась в его глаза, влюбилась в его щетину, влюбилась в его запах, но твёрдый камень внутри меня не даёт чуствам всплыть. Только луна, запах сигарет и коньяк давали мне миг, с помощью которого я могла передать все свои чуства одним взглядом в карие омуты, что навеки закрыли меня в золотой клетке.