I
Паром прибыл в маленький прибрежный городок, куда изначально держал путь. К тому времени погода совершенно изменилась в лучшую сторону, сменив серые тучи на яркое, приветливое солнце. Волны, обгоняя и наваливаясь друг на друга, играли уже не так резво, нежели несколько часов назад. Капитан, доктор и Мигель договорились встретиться в следующую субботу, чтобы Грандер смог приблизительно объяснить план дальнейших действий, и тщательную подготовку к отплытию можно было начинать. Однако Мигелю предстояло повидаться с командой ещё раз, ибо, когда он находился на пароме, никто даже не обратил на него внимания. А он всё-таки выступал в роли организатора экспедиции. К тому же Селби хотел познакомить Грандера и Стауна ещё с двумя людьми. Конечно, от данного предприятия капитан был, мягко говоря, не в восторге, но он видел, как рвётся в путь его давний друг Стаун, жизненной целью которого было найти пиратские сокровища. Да и получить долю денег было весьма заманчивым предложением, как бы Дэвид ни убеждал себя в обратном. Деньги способны соблазнить даже самого принципиального и благородного человека. Доктор же бредил этой задумкой с двенадцати лет. Но потом, чем старше становился Эберт, тем больше мысль эта переростала в навязчивую идею, что не позволяла доктору жить спокойной жизнью скромного человека. Пусть скромным его можно было назвать лишь смеясь. Но сомнения капитана слегка развеивали мысли на тот счёт, что его с Грандером свёл общий знакомый, который являлся человеком далеко не глупым и умеющим разбираться в людях. Капитан разбирался тоже, но проницательности их общего знакомого могли позавидовать многие. Он без труда различал умелых лжецов от чистейшей души людей и не раз сводил недоверчивого Дэвида с отличными, а главное, полезными людьми. Одной из общих черт капитана и его хорошего знакомого, несомненно, являлась отходчивость — в прошлом они знатно повздорили, дошло даже до дуэли, но, к счастью, своей длинной рукою судьба отвела беду от обоих товарищей. Ни капитан, ни тот господин более не держали друг на друга зла. Мигель вошёл в свою старую квартиру на окраине города и оставил сумку на пороге. Квартирка была довольно маленькой и неуютной, снимаемая на те жалкие пенни, что он имел со своей временной работы. По спине у него сразу пробежал озноб: сырость и сквозняк, как призраки, витали меж двух захудалых комнат. Грандер поёжился — в стране, откуда бывший моряк был родом, июль гораздо теплее. Затем он направился в гостиную, в которой из мебели находились только пружинистый диван серой обивки; стол; два деревянных стула, один из которых был колченогим и сидеть на нём было небезопасно; полуразвалившийся шкаф, хранящий в себе всякую всячину, и кресло, такое же пружинистое, как и диван — убранство комнаты поистине поражало. — Гаруцио! — крикнул Мигель, но ответа не получил. Его звонкий голос разнёсся по всей квартире, образовывая эхо, как это бывает, когда в коридоре и других комнатах мало мебели. Грандер не стал звать повторно. Он уже сам хотел пройти да посмотреть, как в помещении появился высокий, крепко сложенный юноша лет семнадцати. Волосы его были так же черны, как и у Мигеля, но кожа гораздо смуглее, что наводило на мысли о его происхождении. Он встал в дверях и вопросительно уставился на Грандера. Мигель сел в кресло с уставшим видом, положив ногу на ногу. — Вы звали меня, дядя? — спросил юноша, мило улыбаясь. — Звал, Гаруцио, звал, — произнёс Мигель каким-то ласково-недовольным тоном, какой обычно предшествовал началу долгой, нравоучительной беседы. Пальцами Грандер неспешно постукивал по колену — то для юноши был скверный знак. Мигель жестом пригласил его сесть рядом. Гаруцио молча опустился на целый стул, стараясь разглядеть в лице родственника, насколько критична ситуация. Но, увы, ровным счётом не понял ничего. Прошло с полминуты, но Грандер по-прежнему молчал, будто не собираясь начинать. — Что же вы хотели мне сказать? — не выдержал юноша. Он ерзал на месте, как тяжело провинившийся ожидает приговора от неумолимого судьи. — Насколько я знаю, — начал Мигель заговорческим голосом, — что сейчас в твоём институте длится вакация. — Да, верно, — настороженно ответил Гаруцио. — Иначе бы я не приехал к вам из Севильи, ведь я всегда езжу в Уэймут, когда свободен от учёбы и позволяет время. — Да-да, — отвлечённо протянул Грандер, будто задумываясь о чём-то ещё, кроме разговора с племянником, — но при нынешней твоей ситуации ты скоро будешь свободен от неё на очень длительное время, быть может, навсегда. И он посмотрел на него, как показалось юноше, с укоризной, хотя на самом деле не обвинял племянника ни в чём, а даже сочувствовал. — Что вы имеете в виду? — словно не улавливая суть разговора, произнёс Гаруцио. — Ох, мальчик мой, — со смехом сказал Грандер, — брось притворства! Ты отчётливо понимаешь, что я говорю про твоё бедственное положение. Родители не в силах выплачивать тебе достаточно денег оттого, что сами обеднели несколько лет назад, а твоя работёнка уборщиком в местной Севильской цирюльне ситуацию не спасает. — Пожалуй, дядя, — ответил юноша и поник всем телом, словно в один момент осознав всю плачевность своего положения. Мигель продолжал смотреть на родственника, который по его замыслам должен был повести себя именно так. — Тем более, — говорил Гаруцио, — та цирюльня, где я мыл пол, закрылась месяц назад. Тогда я устроился извозчиком и проработал две недели, но был уволен за то, что заблудился и не доставил пассажиров вовремя. Всё остальное время я провёл в поисках новой работы, но пока всё тщетно… Потом начались вакации, и я приехал к вам, тоже нанявшись здесь на одну мелкую работу. Как раз на неделю с половиной, чтобы, когда мне придётся уезжать, какая-никакая зарплата находилась у меня на руках. Мигель встал с кресла и походил по комнате с видом человека, у которого есть гениальная идея. — Ты молодец, Гаруцио, что, несмотря на неудачи, не падаешь духом. И хорошо, что ты смог приехать ко мне во время этих вакаций, — восходящим тоном заметил Грандер. — Но кого ты хочешь обмануть? Гаруцио удивлённо взглянул на родственника, который сделал по комнате ещё два круга и сел на прежнее место. — Ты лжёшь, дорогой племянник, — говорил Мигель, пристально глядя на поникшего головою Гаруцио. — Невозможно прибыть из Испании в Англию за такой короткий промежуток времени и успеть вернуться назад. Сдаётся мне, твоя учёба в институте уже окончена? Вопрос на минуту поставил собеседника Мигеля в тупик. Бедный юноша не знал, куда ему деться от стыда и, как посчитал он, позора перед дядей. Гаруцио заламывал руки, больше всего хотел сейчас провалиться сквозь землю, лишь бы скрыться от проникновенного взора Грандера. — Простите… — пристыженно проговорил он, не решаясь поднять глаз. — Я не хотел расстраивать вас. — И предпочёл солгать, — всё больше и больше давя на Гаруцио, строго произнёс Мигель. — Ты знаешь, в какой степени твоя ложь расстраивает меня. Расстраивает так, что долгое время я не могу найти себе места и думаю, чем заслужил подобное отношение со стороны любимого племянника. Грандер закрыл глаза и потёр висок, изображая, что от подобного у него разболелась голова. — Прошу, простите! — испуганно вскрикнул Гаруцио. Он вскочил на ноги, быстро подошёл к родственнику и присел рядом с ним на низенькую козетку. — Я не мог сказать сразу, ведь боялся, что вы будете недовольны — зачем вам лишняя трата нервов? Грандер снисходительно улыбнулся и ласково погладил юношу по голове. От прикосновения душа Гаруцио наполнилась сладкой надеждой. Надеждой, что он заслужил прощение со стороны Мигеля. — Я не сержусь, — мягким монотонным голосом проговорил Грандер, — и понимаю твой благородный порыв, но благими намерениями, Гаруцио… благими намерениями… сам знаешь, куда выстлана прямая дорога. — Между тем он не убирал руки с головы юноши, который, затаив дыхание, внимал его словам. — Тебе следовало сказать всё как есть. Разве ты забыл? Я всегда пойму и постараюсь дать совет. Собственно, вот он: не умеешь лгать — лучше не лги вовсе. Гаруцио улыбнулся кончиком губ и произнёс: — Вы всегда были добры ко мне. Но я не знал, как вывернуть ситуацию, чтобы вы не узнали о моëм позоре. И пошёл на ложь… — На глупую ложь, — поправил его Грандер. — Да, теперь вижу, что да… Мигель выждал подходящий момент для перехода к основной теме. Дождавшись, пока Гаруцио немного отойдёт от прошлой беседы, он наклонился к нему и сказал: — Послушай, — по-доброму обратился к племяннику Мигель, — раз уж так вышло, что когда-то ты узнал о моей пиратской карьере в прошлом, то я тоже должен говорить с тобой на чистоту, особенно в таком деле: через несколько месяцев я плыву в экспедицию к берегам Южной Африки за деньгами, которые мы зарыли с моими ребятами лет восемнадцать тому назад. Мне посчастливилось найти достойных людей, что согласились на эту авантюру. Да, соглашаться на такое приключение, вернее, быть его зачинщиком, неимоверно сложно, в частности, когда на душе лежит огромная тайна, от которой зависит твоя дальнейшая судьба. Трудно скрывать то, ведь теперь Мигель под командованием другого человека вынужден отправляться на поиски своих же денег. Как это низко. Буря воспоминаний нахлынула на Грандера в момент разговора с племянником, заставив всколыхнуться даже самые потаённые уголки прошлого. Спастись от виселицы Мигелю удалось, когда их корабль взяли на абордаж королевские суда, ведь закон беспощаден к любым разбойникам — будь то хоть обычные пираты, хоть благородные. На него, как на капитана, возложилась большая работа: он дрался наравне с другими членами команды, с точностью отбивая удары. Надо сказать, что шпагой он владел отменно, поэтому отражать нападение врага, в то же время не раня его, Мигелю удавалось с обезьяньей ловкостью. Однако ситуация обострилась: гвардия короля не имела цели убивать матросов. Они охотились за капитаном. Гвардейцы получили приказ избавиться от него, так как король, не будь глупцом, понимал, что без предводителя команда останется бессильна хотя бы на время. Главное, арестовать их до того, пока они не выберут себе нового вожака. Один сильный высокий гвардеец вдруг начал атаковать Грандера с неистовой силой. Мигель остался с противником один на один: остальные тоже были заняты боем. Враг оказался не только сильнее физически, но и шпагой владел отменно: он нападал как разъярённый тигр, загоняя противника в угол и преследуя попятам, когда тот хотел затеряться среди других пиратов. Гвардеец не давал Мигелю продыха, не оставлял возможности наносить удары. Даже защищаться удавалось с огромной сложностью. Поединок длился долго, но закончился в два счëта. Секунду спустя холодная сталь проворно вонзилась в плоть. Мигель ощутил острую боль под правым ребром, и через одежду тотчас проступило неровной формы красное пятно. Схватка между гвардейцами и пиратами завершилась поражением разбойников, так как гвардейцам удалось ранить их главаря. Закон боя Благородных пиратов гласил: покуда противнику не удалось убить или ранить капитана, битва продолжается, но если тот попадает в лапы неприятеля — команда сдаётся. Сдаётся сразу и безоговорочно, бросая оружие на пол и спуская с мачты флаг. Данный закон был придуман ещё в самом начале возникновения Благородного пиратства, дабы выражать честь погибшему главарю. Из последних воспоминаний этого мига Мигелю запомнилась только самодовольная физиономия врага и лязгающий звук падающих на пол шпаг. Далее наступило полное забытье. Очнулся Грандер на узенькой деревянной лавочке, весьма жёсткой и сырой, но в первые секунды Мигель не ощутил неудобств. Юноша слабо обвёл глазами маленькую комнату, больше походившую на тюремную камеру: по каменным неровным стенам местами тонкими струйками стекала тухлая вода; словно насмешка над бедным узником, под потолком находилось малюсенькое окошечко, через которое заточённый мог видеть жалкий кусочек живого мира; около так называемой кровати больного стояла пустая бочка, явно притащенная на время: сейчас она служила доставкой для трёх свечей, чей свет спасал находившихся там от кромешной тьмы. Доходила половина двенадцатого ночи. Да если б и дня, окошко положение исправляло мало. Рядом с Мигелем на лавочке примостился мужчина средних лет со впалыми большими глазами и лицом, в целом, поражающе некрасивым, но добрым, как показалось пирату. Незнакомец делал какие-то заметки в тетради с кожаным переплётом, держа её у себя на коленях. — Сеньор, где… где я нахожусь? — слабо протянул больной и попытался приподняться, что у него не вышло. Мужчина поднял на Мигеля глаза сначала удивлённые, а потом полные радости. — Ух, сударь, ну и напугали вы меня! — с преисполненным восторгом воскликнул тот. — Конечно! Вторые сутки без памяти! Я наведывался к вам каждые три часа, надеясь на счастье, но всё было бестолку. Я уже начал сомневаться в своих профессиональных силах, однако, как оказалось, зря! — Мужчина отложил тетрадь в сторону, но радостное выражение лица его вдруг омрачнила видимая досада. — Вы находитесь в тюрьме, а я лекарь, которого начальник полиции вызвал лечить вашу рану. Мигель окинул себя взглядом и увидел, что рана действительно перебинтована. Юноша вспомнил всё: и сражение, и его сильного противника, и острую боль… Он с трудом нашёл в себе силы привстать и опереться спиною о холодную каменную стену, несмотря на неодобряющее оханье новоиспечённого знакомого. — Вы лечите меня, чтобы потом убить? — спросил Грандер, укоризненно глядя на собеседника. — Какой смысл ваших действий, если в итоге меня всё равно ждёт эшафот? Доктор сложил руки на коленях и удручённо произнёс: — Знаю, знаю, приятель. Но ты нужен в суде. Без суда тебя не признать виновным и… — …И не казнить? Так? Мужчина утвердительно кивнул. Однако в кивке этом Мигель прочёл глубочайшее сожаление и сочувствие. — Ты меня извини, — говорил он хриплым голосом, — тут уж я тебе не помощник... Мне больно представлять твою шею в петле, но такова судьба всех пиратов. У Мигеля не было сил на споры и пререкания, по сему он понуро отвернулся к сырой стене. Рана доставляла беспокойство. Вдохнув полной грудью, Мигель почувствовал, что боль возобновилась. Спустя время, благодаря сложившимся обстоятельствам, Грандер, настоящая фамилия которого была Гальего, бежал из страны в Англию, чтобы не быть пойманным испанскими властями. Но имя бывший пират менять не стал, ограничившись сменой фамилии. Ведь было бы много вопросов насчёт его происхождения: всё-таки, на чистокровного англичанина Мигель был вовсе не похож. Хотя в лице его присутствовала болезненная бледность, появившаяся не столько от природы, сколько от кома внутренних переживаний и чувств, которые никогда не вырывались наружу, никогда не видали света и не разделялись с кем-нибудь другим. И по сему, тем, кто интересовался его жизнью, например, коллегам по работе, Грандер уверенно отвечал, что его родителями являлись выходцы из разных стран. За восемнадцать лет житья в новой стране Мигель успел выучить английский так, будто бы это и был его родной язык. Грандер знал, что если капитан узнает о его прошлом, то никогда не согласится иметь с ним дело или, чего доброго, сдаст на расправу правительству. — Ты спросишь, зачем я рассказываю тебе о своих планах? Затем, чтобы твоё бедственное положение не ухудшилось вдвойне, — продолжал Мигель с той же интонацией. — Кто знает, сколько месяцев продлится наше плавание. Возможно, меня не будет около года, а ты за это время в бессилии опустишь руки. Но сейчас твой разум, окрылённый сладкой мечтой о чу́дном спасении, надеюсь, будет работать с большей силой. Без данного разговора ты, вероятно, вернулся бы обратно в Севилью, постарался найти новую работу, также не приносящую достаточно денег, понял, что всё напрасно, и смирился бы с жестокой судьбой, приняв бедность, как должное. Гаруцио смотрел на Грандера со страхом и одновременно с восхищением. Мигель так запросто и с такой математической точностью развернул перед ним всю цепочку последующих событий, что, казалось, будто он знает о жизни и характере юноши больше, чем он сам. — Я говорю тебе о том, — повторился Градер, — чтобы руки твои не опускались. Уже примерно через год тебе будет на всё хватать. Уверяю, этих сокровищ хватит на то, чтобы купить титул графа, не говоря об обучении. Я помогу тебе, но за время моего отсутствия ты должен продержаться на ногах самостоятельно, а не кануть в бездну. Пока Грандер произносил заранее подготовленную речь, Гаруцио был нем как могила. На лице его отображались самые противоречивые чувства людского сознания, а мысли в голове витали как скверные, так и положительные. — Я… для меня... — сказал он с дрожью в голосе. — Мне очень приятно, что вы так заботитесь обо мне… Мигель не ответил. С многозначительным видом он продолжал неподвижно сидеть в кресле, словно ожидая от племянника чего-то ещё. Невольно Гаруцио поддался этой незамысловатой манипуляции и виновато произнёс: — …Мне правда сейчас жутко не хватает денег даже на еду, что уж говорить об учёбе. Ваш благородный жест, можно сказать, вытащит меня из ямы! Мигель с интересом наблюдал за летавшей по комнате мухой, точно пропуская слова юноши мимо ушей. — Единственное, над чем, к своему стыду, я задумался во время вашего рассказа — это то, что неужели вы затеяли сие рискованное путешествие ради одного лишь меня? Мои познания в географии и морском деле не столь велики, но я понимаю, что экспедиция в Африку — очень опасное дело. Сколько путешественников сложило головы, желая покорить те дикие берега! Мигель нарочито горько усмехнулся и перевёл взгляд на племянника, от которого у Гаруцио быстро заколотилось сердце — он был наполнен не хитростью, не гневом, не гордостью, а тёплой родительской любовью, тем высоким и лёгким чувством. Потом Грандер кашлянул и попросил племянника принести ему с кухни стакан воды. Гаруцио незамедлительно исполнил просьбу, через минуту вернувшись с наполненным почти до краёв стаканом. Мигель поблагодарил его, сделал небольшой глоток и стал отвечать на последний вопрос юноши: — Разумеется, — произнёс он с филосовским видом, — выгода здесь есть и для меня. Как ты можешь заметить, моя бухгалтерская деятельность успеха не приносит, во всяком случае, мне. Однако этот клад нам придётся разделить с другими благородными людьми, которые согласились обеспечить мою экспедицию судном. Без них мы бы сейчас не обсуждали эти сокровища как вещь достижимую. Но даже части тех денег хватит, чтобы положить конец всем нашим недугам. Слова Грандера лились так складно и уверенно, будто он готовился к разговору заранее, как поступают актёры перед выходом на сцену. Любого другого поражала его звучная манера речи, однако не юношу, который знал Мигеля почти с рождения. Гаруцио всё ещё сидел в полном оцепенении. Вакации кончатся, он уедет обратно в Севилью, а Мигель в это время будет рисковать жизнью ради его спасения. Мысль о возможной гибели дяди потрясала Гаруцио с ног до головы и оставалась тождественна мыслям о конце света. Этот несложный пазл сложился у юноши в голове, и с каждой его частью, которая сразу вставала на своё место, Гаруцио почему-то становилось всё тяжелее при разговоре об этих сокровищах. Так и есть — в душе его возник незаглушимый голос совести. А от совести, к сожалению или к счастью, избавиться нельзя. Страшен час того, кому посчастливилось стать её жертвой. Жертвой собственной совести. Ему сделалось стыдно при размышлениях, что он, юный и полный сил молодец, останется в безопасности дожидаться собственного благополучия, пока уже немолодой дядя будет рисковать жизнью в диких джунглях и не факт, что вернётся живым. В сознании его что-то перевернулось. Картинка по маленьким кусочкам соединилась в единое целое. — Дядя, я хотел бы, быть может, отправиться с вами, — подавленно произнёс юноша. Грандер взглянул на него с неодобрением. — О чём ты толкуешь? Тебе нельзя уходить в море вместе со мной! Это опасно, подумай! Гаруцио предвкушающе улыбнулся и посмотрел на родственника взглядом бунтаря. — Зато во время экспедиции я смогу помогать вам и по прибытии домой поступить в лучший институт!.. — О, даже не знаю, Гаруцио… — протянул Мигель, излишне ломаясь, — есть ли у капитана Селби свободные места. — (Мест было предостаточно, и Грандер об этом отлично знал). — Тогда, быть может… — Может! — перебил его Гаруцио, снявшись с места. — Может! При восторженном возгласе племянника Грандер томно вздохнул. — Решено, дядя! Я плыву с вами! Неужели я стану сидеть в тени, как последний трус, пока вы будете жертвовать собой, чтобы я не умер с голоду? — горячо воскликнул юноша. — Нет! Знайте, что я тоже не дам вам сгинуть в этих непролазных джунглях! При последнем восклицании родственника Грандер прижал руку к груди и сделал вид, будто смахивает с глаз слезу. Он посмотрел на Гаруцио с благодарностью и, отвернувшись, тихо произнёс: — Мальчик мой, ты, ей-богу, так растрогал меня!.. Дышал он глубоко и прерывисто. Гаруцио без слов взял Грандера за руки, как бы приглашая подняться. Когда Мигель встал, юноша со слезами, блестевшими в его тёмных глазах частичками изумрудов, крепко обнял родственника. Настолько сильное впечатление произвела на него забота дяди. После Гаруцио посмотрел на Грандера глазами преданного щенка, который впервые ощутил на себе чью-то ласку. С большим нежеланием он обратил взор на часы: стрелки показывали половину двенадцатого. Юноша вздохнул. — Извините, дядя, что покидаю вас, но мне нужно к мистеру Ро́утли. В первый же день нашего знакомства он строго заметил, что не терпит опозданий, — сказал Гаруцио, положив руку Грандеру на плечо. — Конечно иди, мой мальчик, — произнёс Мигель и отошёл к окну. Работа не ждала: к двенадцати часам Гаруцио было нужно явиться в мастерскую лавку, куда он устроился помощником сапожника на эту неделю. Мигель кивнул, по-доброму улыбаясь. И юноша отставил дядю наедине. Однако, как только шаги племянника стихли, хлопнула входная дверь и Грандер остался один на один со своими громкими мыслями, с лица мужчины мигом сползла доброжелательная улыбка. Он упал обратно в кресло, запрокинул голову и уставился в потолок: в глазах его виднелась страшная усталость. Вот уже несколько лет подряд его страшно мучила бессонница и казалось, словно она преследовала Грандера всю жизнь, не упуская возможности хорошенько поиздеваться над своим му́чеником. Каждую ночь без исключений он перебирал все бухгалтерские записи и, бывало, перепроверял их раз по десять за ночь. Потому ошибок в них никогда не встречалось. Сейчас же спать хотелось ужасно, особенно после столь насыщенного дня. Но Мигель не мог сомкнуть глаз и на секунду. Тёмные круги под глазами напоминали о себе каждый раз, как мужчина смотрелся в зеркало. В подобных случаях на помощь приходило лекарство, некогда прописанное ему для профилактики лечения этой напасти. Однако прибегать к нему Грандер старался лишь в крайних случаях, когда от усталости не поднимались ноги, а дыхание становилось сбивчивым и неравномерным. Он лежал в кресле минут десять и бессмысленно смотрел в потолок, пока от бездвижья не начало сводить руку. В тот же самый стакан, что принёс ему Гаруцио, Мигель налил немного воды и отсчитал пять капель чудодейственного средства. На стене монотонно тикали часы, стрелки их приближались ровно к двенадцати. Грандер неспроста решил вздремнуть именно сейчас: вечером ему предстояло явиться в типографию, где он работал бухгалтером, и воспроизвести некоторые расчёты об израсходованной бумаге и чернилах. Выполнение любой работы требовало здравого рассудка, а Мигель опасался, что если не поспит хотя бы два часа, то к вечеру рискует его лишиться. Однако душу ему грела мысль о так удачно удавшейся афёре. Теперь дело оставалось за малым: познакомить Гаруцио с командой и спокойно дожидаться дня отплытия. О да, своей безграничной хитростью и способностью завлекать Грандер умело пользовался. Благодаря этим качествам он за считанные часы обзавёлся судном для экспедиции, а чуть позже нашёл того, кто сможет поддержать его в компании малознакомых людей.II
Этим вечером Дэвид и Стаун сидели в каюте капитана и обсуждали нового знакомого. Мнения товарищей расходились как в море корабли. — Да, — задумчиво протянул капитан, — вам не показался этот тип странным, доктор? Стаун пожал плечами. — Пока что нет, капитан. По моему мнению, он очень позитивный и открытый человек с заманчивым предложением! — Предложение действительно заманчиво настолько, что я даже согласился на время бросить пост на пароме и плыть в Южную Африку. Будем откровенны, друг мой, все мы в кой-то мере меркантильны. Кто-то больше, кто-то меньше. Но сэр Грандер показался мне тёмной лошадкой при всей его харизме и, на мой взгляд, чрезмерной болтливости. Нас, если так можно выразиться, познакомил мой хороший друг, который умеет разбираться в людях лучше многих, и все его связи всегда надëжны. Но всë же меня терзают смутные сомнения. Доктор по-хозяйски закинул ногу на ногу и положил локоть на край стола. — У вас будет много времени, чтобы узнать его получше. Как-никак, мы выдвигаемся не завтра и не через неделю. Пока идёт подготовка к плаванию, вы можете посмотреть на сэра Грандера поближе, если вам так станет спокойнее. Вряд ли ваш старый знакомый стал бы подсовывать ненадëжных людей. Если только он не хочет сделать вам пакость! И Эберт хрипло рассмеялся, в то время как Селби сидел мрачнее тучи, удивляясь такой ненужной беспечности своего друга. — Думаю, капитан, вы знаете меня не хуже, чем своё судно, — сказал Стаун, продолжая смеяться. — И вы понимаете, как много данное путешествие для меня значит. Доктор оказался прав. Дэвид знал Стауна более двадцати лет и не мог позволить себе разрушить его давнюю мечту, особенно сейчас, когда она является лишь вопросом времени. — Возможно, вы правы, — с явным сомнением ответил Селби. — Я могу узнать его поближе до отправления. Но знайте, доктор, — вы должны присутствовать при этом деле, находиться рядом со мной. Два глаза хорошо, а четыре — лучше. Не зря я назначил в субботу встречу основных членов экипажа. — Хорошо-хорошо, — вальяжно произнёс Эберт, почти распластавшись по креслу, — я помогу вам. — Да, будьте так любезны. В добавок нам предстоит познакомиться ещё кое с кем: одна моя знакомая хочет поплыть с нами. — Вот и хорошо, — заключил доктор. — Одним выстрелом вы убьёте сразу двух зайцев: познакомите даму с нами и хорошенько изучите нашего нового знакомого. — Ничего хорошего, — буркнул капитан, закуривая сигару. — Я согласился взять её с собой только из-за нашего кровного родства. Мы условились, что она не помешает ходу экспедиции, а будет тихо заниматься своими делами — биологическими наблюдениями. — Да Бог с ней, капитан! — воскликнул Стаун. — Но ваша родственница может пригодиться в пути. Знать растения в Африке очень полезно, особенно, когда знаешь, какие из них ядовиты. Селби ничего не ответил беспечному другу, продолжая смотреть в запотевшее окно, за которым снова хлестал противный дождь, а солнце скрылось за горизонтом. Вечер выдался поистине пасмурным и серым, похожим на те вечера, когда хочется лежать в кровати и читать какую-нибудь интересную книгу, не обращая внимания на зловредную погоду. Однако Эберт так не считал. Душа его пела, а разум был затуманен предвкушением скорого отплытия. Всего через несколько месяцев, надо подумать! Дэвид понимал, что теперь без обсуждений предстоявшего путешествия не пройдёт ни дня. Стаун будет говорить, говорить и говорить, пока не пройдут месяцы подготовки и, наконец, не наступит долгожданный день отправления. То было весьма предсказуемо. Уж таким доктор являлся человеком.