I
Дом в Уэймуте Грандер продал, как вернулся на родину и купил в Испании средних размеров особняк, не отличавшийся величием. Диего, что последовал за ним в Англию, в родных краях незамедлительно помчался к любимым хозяевам. Ему не терпелось сообщить Гаруцио о своëм подвиге, который лакей намеревался подтвердить через записку подобного содержания: «Гаруцио, дорогой мой племянник! Сейчас я жив и пишу тебе это письмо благодаря отважному и благородному поступку Диего! Он спас меня, заранее предупредив жителя селения, что мне угрожает смертельная опасность. Его храбрая душа возвратила меня к жизни. Диего отдаст тебе сие послание, как вернëтся домой. Уважай его и почитай, как родного отца, слушай назидания.Твой дядя Мигель Грандер»
Последнее предложение записки, конечно, было продиктовано старым лакеем. Внизу располагалась фирменная подпись Грандера; почерк родственника виконт сразу же узнает. — Возьмите и езжайте на все четыре стороны. — Безэмоционально протянул Мигель. Диего принял записку и кивнул. — Будьте счастливы сеньор. Прощайте. — Лакей развернулся и, спустившись вниз, вышел на улицу, где его поджидал экипаж. Мигель из окна проводил карету долгим взглядом. Дабы освободить Консуеллу и увидеться с дочерью, был необходим какой-никакой титул; люди с чином всегда внушают больше уважения. Им открыты многие двери, недоступные другим. Деньги, полученные с продажи богатого дома в Англии, пусть не в полном объёме, но возмещали сумму, которую Грандер мог бы получить от Пастера. Их хватило, чтобы приобрести титул графа. Освобождение Консуеллы откладывалось до лучших времëн, когда новоиспечённый граф накопит бóльшую сумму, которой было бы достаточно для крупной взятки. А вот навестить Домилитту являлось задачей выполнимой. Встреча Мигеля и настоятельницы монастыря «Святой Марии де Лас Куэвас» произошла среди разросшегося, обширного сада священного строения. — О чëм вы желали узнать, Ваша светлость? — матушка Леокадия взволнованно потирала ладони. Ради разговора с закоренелой монашкой Грандер погрузился в соответствующее возвышенно-духовное амплуа. — Днями и ночами я страдаю, матушка Леокадия. — Тяжело вздохнув, трагично выдал он. — Господь послал мне адские муки. Я молю Его о милости, но мой тяжкий крест со сменой безрадостных дней становится всë тяжелее, — Боже правый! Вы сильно страдаете! — Нестерпимо. Долгое время я жил в другой стране, где муки мои достигали самого пика. Отчаяние доходило до того, что я умолял Бога прибрать себе мою грешную душу. Выход я видел либо в остро заточенном кинжале, либо в петле. Но светлый глас Божий шептал мне, что душа жива, покуда за неë молятся праведные люди, а молитвы за тех, кто посмел наложить на себя руки, грешны. — Верно! Верно! — Судьба подбросила мне случай вернуться в родные края, где боль заметно поутихла, но не испарилась полностью. Я веду скромный, замкнутый образ жизни и не могу ничему радоваться. Ибо здесь, в вашем святейшем монастыре, навеки заточена моя близкая родственница. — О, я понимаю! Вы хотите увидеть еë? — Безумно! Я не веду речь об освобождении послушницы, а прошу хоть взглянуть на неë. Это моя мечта, мой прекрасный сон, который вы, надеюсь, в силах претворить в жизнь. Я стою на краю бездны; ещë один несносный день горестей равен одному шагу вперëд — и я покойник. — Ваша светлость, — настоятельница подняла на Мигеля чëрные глаза, наполненные слезами, — конечно, конечно я позволю вам свидеться! С моей стороны было бы безбожно не откликнуться на столь душераздирающий историю. — Матушка Леокадия, вы святая женщина! Я истинно вновь ощущаю тягу к жизни! Да вознаградит вас Бог за вашу благодетель! — Не стоит благодарности! Все мы — дети Творца — обязаны друг другу милосердием. О какой послушнице вы говорите? Я немедленно приведу еë в сад. — Говорю я, матушка, о сестре Домилитте, что приходится мне племянницей со стороны моего брата — еë отца, бесследно сгинувшего в море. Я люблю девочку как родную дочь. — Господи помилуй! — вскрикнула настоятельница и зажала рот рукой. — Вы несчастный человек! Сестра Домилитта сбежала из монастыря как год назад! По голове Мигеля словно ударили обухом. Он попятился назад и почувствовал, что им овладевает смятëнная паника. С нечеловеческим усилием ему удалось побороть тягостный порыв. — Сбежала... — на выдохе пролепетал он, смотря в землю. — Но где теперь искать еë?.. Куда податься мне?.. Я же сойду с ума!.. Матушка Леокадия восприняла последний выкрик Грандера за образность, не подозревая сокрытия в нëм плачевной правды. — Сестра Домилитта всегда была самая непослушная и строптивая девушка в нашем монастыре. Значит, Провидению угоден такой исход событий, с волей Божией не поспоришь. — Настоятельница потупила взор. — Мне несказанно жаль. Монахини проводили Грандера до экипажа как пьяного. Шëл он сюда с упоительной надеждой на долгожданную встречу, а, может, и на освобождение любимой дочери из заточения; уходил же с надтреснутой душой и частично разумом. С того дня жители улицы «Бетис» строили различные предложения насчёт таинственного графа Винсенте де ла Рóса — как назвался Мигель по приезде в Испанию. Никто не видел его при свете дня, никто не говорил с ним. Графа не бывало ни на одном празднестве и светском приëме; на весëлых улицах Севильи он появлялся только проезжая по ним в карете. Один лишь раз из вежливости побывал он на балу, который давали в доме герцога де Икстаполáна, но ни с кем не разговаривал, держался стороной и уехал ранее всех. Многие жители склонялись к тому, что Его светлость не ладил с умом и были частично правы, иные приписывали нелюдимость связям с нечистой силой. Пробило девять часов вечера, когда около графского дома остановилась дорожная карета, запряжëнная всего двумя лошадьми. Впереди скакало несколько всадников. Среди них выделялся офицер, который ехал впереди. Карета остановилась, офицер спрыгнул с коня и направился к центральному входу. Один из двоих слуг откликнулся на стук и поинтересовался: — Кто здесь? — Офицер Еë католического величества королевы Изабеллы II с приказом к графу Винсенте де ла Роса. Прислужник, перепуганный внушающим вступлением, безоговорочно отпер двери. Офицер со своими людьми зашëл внутрь. — Твой сеньор дома? — Дома. — Веди меня к нему. — Я не смею... Мой господин второй день не выходит из покоев, он болен. — Пропищал слуга, съëжившись в комок. — Чем он болен? — Кажется, он страдает душой. — Ерунда! Исполняй приказ. Слуга отвëл офицера к скромным покоям Грандера. Служитель закона без стука зашëл в полутëмную комнату. Грандер сидел за письменным столом и производил какие-то расчëты в толстом блокноте. Фируче — приручëнный кот — дремал на коленях у хозяина, свернувшись клубком. По сравнению с покоями других вельмож комнаты графа отличались скромностью и серостью. Не было в них ничего примечательного, слишком богатого и ослепительного; комнаты как комнаты, пусть и весьма уютные. Не заметив прихода спонтанного гостя, Мигель, погружëнный в думы о решении нависших над ним проблем, продолжал заниматься подсчëтами. Офицеру пришлось постучать ногой по полу. — Что вам нужно, сеньор? — поднял глаза Грандер и встал на ноги, бережно опустив Фируче на пол. — Вы граф Винсенте де ла Роса? — Да. — По повелению Его светлости вице-короля следуйте за мной. — Но что сделал я? — Таков приказ. Я не имею права разглашать эту информацию. — Но это несправедливо! Я имею право знать, почему меня уводят из собственного дома! — Сеньор, не вынуждайте меня применять силу. — Проскрежетал офицер. Преимущества кучно собрались на стороне стража закона. Мигель прикусил губу и предпочëл не испытывать терпение офицера. При свете свечей они спустились в сад. Человек, который стоял у кареты, открыл дверцу. — Садитесь. — Приказал офицер. — Куда вы меня повезëте? — Не велено говорить. Грандер вошëл в карету и сел. Офицер поместился рядом. Экипаж тронулся, лошади монотонно застучали копытами, замелькали за окнами вечерние деревья.II
Через две недели после согласия Домилитты стать законной женою почтенного судьи, молодая пара сыграла пышную свадьбу. Присутствовала на празднестве вся именитая знать Севильи и даже вельможи некоторых других городов Испании. Руфино восхищался своей юной супругой. Еë красота завораживала его, притворно кроткий, нежный голос, исполненный любви и нежности, пробудил в сердце вершителя судеб дотоле неведомое чувство. Ещë ни к одной женщине на свете не испытывал он этой робкой почтительности, страсти и ласкового влечения. Чëрствому судье не приходило в голову, что молоденькая девушка задумала через богатого мужа отстоять честь и свободу своей матери. Чтобы результат был достигнут точно, требовалось не только обворожить партнёра, но и закрепиться в статусе женщины, родившей уважаемому Лоренсо наследника. Молодая пара, брак которых недавно отмечал годовщину в один год, мягким августовским вечером сидела в безупречно украшенной гостиной. Невиданная, диковинная роскошь отличала все покои огромного дома. Мебель из неизвестного дерева, издававшая тонкий аромат, привлекала глаз причудливыми формами. Богатая европейская парча, шитые золотом персидские шелка, индийские мастерски вышитые ткани и широкие низкие диваны заставляли гостей долго изумляться вкусу хозяина. Руфино был известный любитель заграничных изысков. На одном из широких диванов гостиной и сидела Домилитта, неспешно перелистывая страницы приключенческой книги неизвестного автора. Со дня на день супруги ожидали появления наследника. Лоренсо тщательно подбирал будущему сыну имя и, согласовав с женой, остановился на звучном «Леонардо», что имело значение «сильный лев». Около госпожи сидела пожилая служанка, приставленная к хозяйке ещë две недели назад и обязанная повсюду неотступно следовать за молодой девушкой. Две этих недели на всякий случай она спала за высокой ширмой в просторных покоях Домилитты. — Алехандра, — ласково обратилась девушка к прислужнице, — поди поспи, время позднее. Я что-то не хочу. — Не могу госпожа. — Алехандра отложила пряжу на тумбу с изогнутыми ножками и сложила сморщенные руки в замок. — Его благородие велел мне не оставлять вас ни на минуту, особенно в его отсутствие. Да хоть бы и не велел — всë равно б не пошла! — Ты ведь который день почти без сна. Всë вскакиваешь посреди ночи, подходишь ко мне, — Так вы видите! — Вижу, Алехандра. — Простите меня, ради Бога, если это доставляет вам неудобства. Я всего лишь проверяю вас, беспокоюсь. Вы же мне как родная дочь. Все мы — я одна из первых вместе с Его благородием — трепетно ожидаем появления Леонардо Лоренсо. Домилитта улыбнулась кончиком тонких, алых губ. — Я ценю твою верность. — Девушка закрыла книгу. — Руфино вернëтся следующим днëм. Он уехал по-делам в другой город. — Только б сын дождался возвращения отца! — старуха подняла маленькие глазки к потолку, словно опираясь на высшие силы. Домилитта откинула со лба длинную чëрную прядь и открыла книгу, возобновляя чтение. Следующим днëм Руфино вернулся домой. Обыкновенно его разъезды по другим городам не ограничивались одним днëм, ибо почтенного судью постоянно приглашали в гости разные вельможи, которые не упускали шанса обменяться с ним даже взглядом. Но с появлением в его жизни молоденькой жены, что сама была ещë почти ребëнком, он рвался домой и не просиживал на работе и лишней минуты. Домилитта точно околдовала его своими светскими, невесть откуда взявшимися манерами, ярко-зелëными чуть раскосыми глазами и кротким нравом. Бедный Лоренсо угодил в западню, не подозревая того. Знал бы он, что нежная любовь, проявляемая к нему женою, носит сугубо корыстный характер — его хватил бы удар. — Домилитта, солнце моë! — Руфино вбежал на веранду, распахнув объятия. Домилитта встала. Алехандра, везде сопровождающая еë, тоже поднялась и поклонилась. После сцены объятий и радости, судья обратил искрящийся взор в сад. — На неделю я взял отпуск, дабы не пропустить важный для нас обоих день. — Превосходно! — Наш сын будет сильным и мужественным, Домилитта. Имя накладывает на человека определëнный отпечаток. — Философски проговорил Лоренсо. — Он будет мужественным и сильным потому что пойдëт в отца, Руфино. — Ответила Домилитта. Лесть в словах еë искусно маскировалась. Муж и жена сели за плетëный столик. Алехандру Его превосходительство на время отпустил. — Леонардо — мой единственный наследник, которому достанется престижное место судьи — станет не менее большим человеком в городе, чем я. — Придавался грëзам мужчина. — Дай то Бог, милый. — Произнесла девушка, думая о скором освобождении Консуеллы. Супруги поговорили на отвлечëнные темы и разошлись по своим покоям. Лоренсо — в одиночестве, Домилитта — с верной Алехандрой. Ночь выдалась неспокойной. Ветер рвал листья на деревьях и нагло врывался в раскрытые окна, которые слуги тотчас закупоривали. Косой сильнейший ливень хлестал по кирпичной крыше и затапливал крыльцо. На улицах города не осталось прохожих — все попрятались от стихии в обывательском тепле. Природа бушевала в такт происходящему в доме судьи событию. Занялся рассвет. Поднялось золотое солнце, и рассеились тëмные облака. Остался дурманящий запах мокрой травы и утренней свежести, покамест не перешедшей в дневной жар. Утром третьего августа тысяча восемьсот шестьдесят первого года, когда наступило умиротворëнное природное затишье, Домилитта родила троих дочерей.