Драбблы: ФБ2020

Паша скорей разобьет в щепки свой любимый аккордеон, чем даст им хоть самый малейший, крошечный шанс. У Паши на бедрах густые белесые разводы спермы, но он невозмутимо ходит по комнате, проверяет телефон, закуривает. Потом садится за фортепиано и приподнимает крышку. Он скользит пальцами по клавишам так же, как скользил ими еще каких-то пять минут назад по Юриной коже. Только намного нежней и ласковей. По комнате разносится взвинченная си-бемоль, а под правой лопаткой у Юры саднит, потому что Паша любит цапаться, любит делать больно. Но эта боль правильная и справедливая. Юра мечтает, что однажды они во всем разберутся, и он займется с Пашей любовью. Не будет ебать его до сорванного напрочь голоса и до синяков на бледных бедрах. Не будет оставлять неаккуратные грязные засосы на длинной аристократичной шее. Ласкать будет, вылижет каждый миллиметр тела, обцелует каждую блядскую родинку и каждую ебучую нелепую татушку. Мечтать Юра мечтает. Но знает, что этого не случится примерно никогда. Паша скорей разобьет в щепки свой любимый аккордеон, чем даст им хоть самый малейший, крошечный шанс. Он будет топить все Юрины чувства высокомерными злыми словами. Он будет заглатывать его хер глубоко-глубоко, до однозначных звуков и текущей изо рта слюны. Он будет подставлять жопу, отдаваться как в последний раз. Но ровно до того момента, пока Юра не сделает попытки побыть с ним честным. Паша встает из-за фортепиано и тушит сигарету, потом вытирается между ягодиц Юриной майкой, ее же проводит себе по животу, но небрежно, быстро. Первое, что он сделает, вернувшись домой, — примет душ. Будет больно водить жесткой мочалкой по коже, оставляя саднящие следы. Потом почистит зубы, минимум дважды. Запотевшее зеркало в ванной он протирать не станет, чтоб оно, не дай бог, не показало стыдные последствия Пашиного бесконечного падения. Первое, что сделает Паша, вернувшись домой, — примет душ. Юра сегодня домой не вернется вовсе. А первое, что он сделает, когда Паша уедет к жене, — напьется в хлам. Не так, чтоб писать зажигательные матерные песни или снимать видео, как правильно лупить лучшего друга по ебалу. А так, чтобы блевать, чтобы ни одной мысли в башке, чтобы ни одного воспоминания о том, что было час назад, неделю назад, месяц. Целую жизнь назад. Но Паша почему-то не уходит. Он почему-то ложится с Юрой рядом, закидывает руки за голову и устало выдыхает. Собирается с мыслями. И этим пугает до чертиков. — Аня уходит. — Куда? — Юра не спрашивает, откуда и зачем Аня уходит. Ему сейчас, если честно, и на «куда» плевать, но хоть что-то же спросить все равно надо. — Никуда. Из группы. Молчание окутывает липкой паутиной, и Юре кажется, что он навсегда останется перепачканным этими клейкими нитями. Он не чувствует себя виноватым. Потому что уход Ани из группы — это меньшая из Юриных ответственностей. И, наверное, потому что на самом деле ему не очень интересно все, что не касается Паши напрямую. — Ты останешься? — Она хочет ребенка. И не хочет больше тебя видеть. В комнате так тихо, что слышно как лампочка гудит под потолком. Юра трогает небо языком в надежде найти подходящие слова. Но вместо них в голове громко стучит вопрос, оставшийся без ответа. — Да. — Вопрос, на который Паша отвечает целую вечность спустя, когда надежда рассеивается под потолком вместе с остатками сигаретного дыма. Дети это здорово — совершенно искренне думает Юра. А потом Паша поворачивается к нему лицом, натягивает плед на них обоих, хотя его откровенно не хватает, и устало закрывает глаза. Он действительно остается, и это единственное, что сейчас имеет значение. Юра пишет короткое сообщение с текстом «У меня все хорошо, переночую тут. Люблю». И совершенно не врет впервые за несколько лет. Потому что правда все хорошо. И любит. Правда.