Утро, 6:45<
— Рота, подъем! — громом раздалось в квартире. Союз обходил комнаты и будил детей, чтобы те собирались в школу. Все с большой неохотой поднимались со своих кроватей, с недовольным ворчанием умывались и подтягивались на кухню. Лишь Россия не проснулся. Он видел десятый сон, и подниматься не входило в его планы. Солнце светило через приоткрытые шторы, и советский сын зарылся с головой в одеяло. Гремела посуда, слышались возгласы младших детей, которые подшучивали друг над другом. Отсутствие старшего насторожило Советов, и он уже было хотел покинуть стол, но Рейх задержал его, положив руку на колено мужа. — Я схожу сам, Süß. Услышав скрип открывающейся двери, Росс резко сел, потирая глаза и делая вид, что уже готов вставать. — Да иду… — Russland, почему ты еще не за столом? — строго спросил немец, присаживаясь на край кровати. Парень сладко зевнул, прикрыв рот ладошкой, и потянулся, рухнув обратно на подушки. — Мне та-а-ак не хочется никуда идти… — РФ почувствовал, что сон снова окутывает его… — Хм… ты можешь спать дальше, я отмажу тебя. Ариец ожидал слов благодарности, но вместо этого услышал тихое посапывание. Отчим чмокнул Федерацию в приоткрытые губки и покинул комнату, на ходу придумывая, как убедительно соврать. Когда он садился за стол, коммунист сверлил его взглядом, как бы спрашивая: «Ну, и где Россия?» Смахнув волосы со лба, нацист ответил: — Russland плохо себя чувствует… Думаю, ему стоит пропустить один день. Даже бровью не повел. Война научила его удивительно хорошо заливать сладкую ложь в уши людей. — Но я не могу остаться сегодня дома! — Союз уронил вилку на стол. — У меня куча дел на работе… — Я могу остаться. — Я схожу проведаю его, — обеспокоенно пробормотал старший русский. Третий заволновался. — Дорогой! — окликнул он СССР. Тот обернулся на пороге. — Э… учти, что он совсем ничего не соображает, и вряд ли ответит на какие-то вопросы. Через пару минут коммунист вернулся. — Дети, кушайте быстрее! У нас совсем мало времени. — А где Руся? — спросил малыш Казахстан, выливая на яичницу целую гору кетчупа. Заботливая Беларусь забрала соус у младшего и отставила в сторону. — Не отвлекайся, — погрозил пальцем Советы. — Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не лил так много? Не съешь ведь, а знаешь, как потом мыть сложно? — Пап, ну хватит, — Белочка вытерла рот крылатому. — Пусть кушает. А потом мы вместе посуду вечером помоем, да? Кази кивнул, отхлебывая чай из слишком большой для него кружки. СССР ласково улыбнулся дочери. Такой помощницей нужно гордиться, любой отец позавидует. Вскоре все уже были у дверей, а коммунист давал наставления Рейху. — Аптечка знаешь где? — В шкафу над раковиной. — Да. Если у России поднимется температура, то… — Я знаю, знаю, — немец заткнул мужа нежным поцелуем. — Идите, а то опоздаете. — Звони, если что!***
— Но так нельзя! — воскликнул Россия, отталкивая от себя нациста. — Ты соврал папе! И вообще, сколько это может продолжаться?! — он возмущенно жестикулировал руками, меряя шагами комнату. — Ты обязан все ему рассказать… — Ты же понимаешь, что, когда все это вскроется, мы никогда не сможем делать все, что делаем сейчас, — спокойно произнес фриц, садясь обратно. — Союз просто выпроводит меня из дома, даже пикнуть не успею. Сдаст меня в полицию, а тебя накажет так, что это не сравнится ни с одним нашим сексом. Так что нужно семь раз подумать, чтобы делать такой рисковый шаг. Подросток затормозил, уперевшись глазами в пол. А ведь отчим прав. Росс совсем не хотел засаживать мужчину в тюрьму, лишаться всей этой чрезмерной любви к нему. Больше никто не сможет дать ему то, что дает Третий Рейх… — Ты отвратительный, — буркнул русский, краснея. — Ich weiß (Я знаю), — ухмылка расползлась по лицу арийца.