Святые грешники

Их жизнь в Виллендорфе была на удивление спокойной и почти такой же размеренной, как и в крепости. По прибытии команде Разиэля выделили район, который они должны были патрулировать по ночам, а в остальном рыцари оказались представлены сами себе. Им даже нашли не места в гостинице или койки в гарнизоне, а небольшой гостевой дом с собственной кухней. Рахаба, правда, это не сильно-то обрадовало — вести хозяйство он не умел и не то, чтобы хотел учиться. Виллендорф немного напоминал Рахабу его родной город, хотя различий было, пожалуй, больше, чем сходств. Хотя оба города были построены у воды, здесь была часть, возведённая прямо на острове, которая соединялась с остальным городом широким мостом, подобных которому Рахабу видеть ещё не доводилось. Большинство секций были каменными, но последняя у самого острова поднималась, что позволяло отсечь одну часть города от другой. В городе было множество мелких и крупных пирсов, к которым швартовались разнообразные суда. С утра в городе было невероятно шумно, поэтому Разиэль решил, что просыпаться они будут вечером, а ложиться ближе к полудню, когда народ немного успокаивался, и крики глашатаев, торгашей и рыбаков хотя бы немного стихали. За их домом оказался небольшой дворик, где обычно сушилось бельё, но там в принципе можно было устраивать тренировки. Первое происшествие случилось через десять дней после того, как Разиэль и его люди прибыли в Виллендорф. Пропал один из рыбаков на пирсах. Свидетели говорили, что его утащила вынырнувшая из густого тумана тень, хотя глава местного гарнизона отнёсся к сообщению немного скептически — он сказал, что сперва надо проверить, не всплывёт ли тело несколько дней спустя. Иногда местные сваливали на вампиров обычные несчастные случаи или бытовую поножовщину. Рахаба, однако, такое безразличие удивило. Разве же вся их миссия не была нацелена на то, чтобы защищать людей?! И что теперь? Человек пропал, но всем просто всё равно, потому что нет доказательств, что его убил именно вампир? Зачем тогда вообще нужны рыцари в городах?! Или, если люди друг друга убивают, это нормально, и можно так это и оставить? Но самое неприятное открытие ожидало лучника ещё неделю спустя. Вампира нашли. Оказалось, он прятался в доме одной вдовы. Женщина утверждала, что ничего не знала о наличии в доме сожителя, но рыцари не поверили ей. Спустя ещё два дня всех рыцарей согнали на главную площадь города, куда несчастную вели на казнь. На площади также собралось немало горожан. Рыцари образовали живой коридор, стоя спиной к спине. Одни смотрели на то, как ведут осуждённую, другие — на толпу. Зефон снова подумал о том, что это не слишком-то эффективно. Если бы он отвечал за безопасность этого мероприятия, то отправил бы Рахаба и ещё как минимум четырёх лучников на крыши. Но, похоже, их живой коридор нужен был скорее как символ, чем для предотвращения возможного нападения. Даже если в толпе и был кто-то, кто жалел осуждённую, он бы не рискнул показаться. На помосте для казни была установлена широкая доска с ремнями. Рахаб не видел таких в родном городе и потому не знал, для чего такая могла бы предназначаться. На его родине фантазия палачей как правило не уходила дальше повешения или забивания кнутом. В редких случаях преступника сажали на кол, топили или варили заживо. Стоя в ряду рядом с Зефоном и Доумой, Рахаб наблюдал, как осуждённую ведут на казнь. Лицо женщины было покрыто кровоподтёками, и Рахаб проклял своё очень острое зрение — хотя осуждённая была далеко от него, он различил, что на одной её руке три ногтя попросту выдраны, а пальцы под ними, судя по характеру рубцов, прижигали калёным железом. Возможно, на теле были и другие следы пыток, но их скрывала длинная грубая рубаха. Идти сама осуждённая не хотела. Двое рыцарей силком тащили её на помост, где стоял исповедник. Она волочила ноги, и сэрфанцы тащили её вперёд рывками. Перед самым помостом женщина попыталась вырваться и сбежать, но, ослабленная, она не имела ни шанса вырваться из хватки двух здоровых мужчин. — Не признаю вины, не признаю-ю! — прозвучал над площадью хрипловатый вой — похоже, осуждённая уже сорвала голос криками в темнице. — Ныне свершится божье правосудие, — прогремел голос исповедника. — Коль ты — невинная жертва, то зачтётся тебе твоё страдание в грядущей жизни. Коли же повинна в помощи вампирам — очистит твою душу… — Интересно, нет ли наследничков, — прозвучал рядом голос Зефона. — Что? — Рахаб аккуратно, чтобы не было заметно, повернул голову к товарищу. — Не могу не думать — вампир правда был, или эта несчастная просто отказалась давать кому следует, — пояснил Зефон. — Что давать? — не понял Рахаб. — Тихо, — оборвал их Доума. — …приговор — отделение членов от тела, начиная с пальцев. Женщина дёрнулась снова, и Рахаб чуть не повторил это движение, хотя не мог сказать, почему — то ли чтобы помочь, то ли наоборот — удержать, как велел долг рыцаря. Но другие рыцари быстро прижали осуждённую к доске, а затем примотали её к доске ремнями за руки, ноги и торс. А потом началась сама казнь. Для медленного расчленения у палача в распоряжении оказался целый арсенал топориков разного размера, которые годились для перерубания разных частей человеческого тела. — Это же надо было специально изготовить, — продолжал бормотать Зефон. — Заняться больше нечем было, честное слово… — Вот уж не думал, что ты — такой противник насилия, — ответил ему Доума. — Я — противник бессмысленной траты ресурсов… Через какое-то время крики жертвы смолкли — она потеряла сознание. Под мерные звуки топора по иссечённой множеством ударов деревянных доске на постамент падали всё новые и новые части тела жертвы. Сперва — пальцы, затем — то, что осталось от кистей. К моменту, когда палач дошёл до плеч, она была уже мертва. Но, тем не менее, приговор всё равно следовало привести в исполнение полностью. Возможно, такая медленная казнь имела смысл для вампира, которые были способны выдержать куда большие повреждения, чем люди, но для другого смертного — зачем? Всё закончилось. То, что когда-то звалось человеческим существом, превратилось в обезглавленный лишённый конечностей обрубок, под которым лежала груда иссечённого мяса. Исповедник прочитал необходимую молитву за спасение души и об освобождении от грехов. На этом можно было расходиться. Рахаб почти сразу же попытался затеряться в толпе, но этому сильно мешала рыцарская броня. Не то, чтобы она прямо так уж ограничивала подвижность, но люди словно бы обтекали его, опасаясь приближаться. Что ж, после такого зрелища он мог понять, почему. Он добрался до их временного пристанища, где наконец смог разоблачиться и распустить собранные в пучок под шлемом волосы. Было как-то душно. Кивнув остальным членам команды, которые вернулись домой как раз когда он закончил переодеваться, Рахаб направился к пирсам. Солнце грело уже совсем по-летнему. Молодой человек сел на ступенях деревянной лестницы, что вела на пирс, и подставил лицо его лучам. По словам исповедников, конечно, всё выходило очень гладко. Как ни посмотри, а такая жестокая казнь была на пользу самой жертве, ведь мучения вознаграждаются. Но всё равно в ней было что-то неправильное. Кроме того, Рахаб не мог не думать о словах Зефона о том, насколько же эта жестокость была… бессмысленна. — Ты в порядке? Рахаб обернулся. Рядом с ним, облокотившись на деревянный парапет, стоял рыжий рыцарь. Он смотрел на Рахаба спокойно, без лишней жалости или чрезмерного беспокойства, но и без презрения. Рахаб в ответ на вопрос пожал плечами. — Ты забыл свой меч, — сказал Зефон. — На кой он мне посреди дня? — спросил Рахаб. — Не думаю, что на меня кто-то нападёт здесь и сейчас потому, что не признает во мне рыцаря. — Бывает всякое, — ответил Зефон. — Хотя, конечно, Виллендорф — не такой большой город, как Авернус. Рядом снова послышались шаги, хорошо знакомые обоим рыцарям — к ним приближался Разиэль. Остановившись у лестницы, он оглядел своих подчинённых, видимо, пытаясь понять, как они себя чувствуют после сегодняшней казни. На лице Зефона эмоций не выражалось. Рахаб смотрел, как солнце играет на озёрной ряби. — Бессмысленная жестокость, — сказал Рахаб наконец. — Именно так. Дело даже не в самой казни, а в том, что это было чрезмерно. Жертва перестала чувствовать боль ещё в самом начале, а когда расчленение завершилось, она уже давно была мертва. Это же был не вампир. Чего ради? — Страх ведёт к жестокости, — сказал Разиэль. — Люди настолько запуганы вампирами и их последователями, что им нравится смотреть, как они умирают медленно и в мучениях. — Мне скоро начнёт казаться, что они запуганы не вампирами, а нами, — ответил Рахаб. Разиэль глубоко вздохнул и, сделав пару шагов, сел на ступеньки рядом с юношей. Рыбаки в такое время уже не занимались своим промыслом, поэтому на пирсах было абсолютно безлюдно и тихо. — Это всё очень сложно, — сказал Разиэль. — Чтобы удержать людей от помощи вампирам, мы должны использовать любые методы. Запугивание — в том числе. Ведь потенциально вечная жизнь и сила манит очень многих. Сколько ни проповедуй, ни убеждай, а всем не получится объяснить, что вампиризм — никакой не дар, а лишь проклятье. Ведь этот мир — лишь ступень на пути к тому, где мы сможем стать действительно свободны и счастливы. Мы любой ценой должны спасать человеческие души. Если нас будут бояться, это — необходимое зло. И та цена, которую придётся заплатить. Зефон, поняв, что его присутствие здесь более не требуется, тихо ушёл прочь. Рахаб и Разиэль остались вдвоём. — Я думал, что люди будут радоваться нам, — сказал Рахаб. — А не бояться. — Когда вы с Зефоном станете опытнее, мы отправимся на север, — сказал Разиэль. — Там это действительно так. Южные регионы более благополучные, но это благополучие рождает определённую… двусмысленность, если можно так сказать. Люди забывают о том, как страшны вампиры. Они забывают, что опасность реальна. Всё искажается. — Ты говоришь так, словно спокойствие и благополучие — это плохо… — Нет, конечно, но, когда люди не сталкиваются с настоящим злом, они становятся сильнее уязвимы для всякого рода заблуждений. Рахаб глубоко вздохнул. — Помню, ты как-то говорил о том, что человеческая природа несовершенна… — протянул он. — Но мне так тяжело это принять! Я ведь из-за этого и перестал общаться со сверстниками. — Из-за чего именно? — спросил Разиэль. — Из-за того самого… несовершенства, — ответил Рахаб. — Мне было сложно принять начавшуюся борьбу за то, кто достоин зваться настоящим мужчиной, которая обычно вела к совсем не мужественным, с моей точки зрения, поступкам… Взаимные насмешки, унижения — всё, лишь бы казаться сильнее других. Я знаю, что нельзя уйти от жизни, не заперевшись в высокой башне, и даже там жизнь однажды может прийти к тебе сама, просто выбив дверь. Но… проклятье, принять это… Смириться… Разиэль осторожно коснулся его руки, думая, что отвечать. Юноша перевернул кисть ладонью вверх и продолжил: — В ордене с этим в каком-то смысле проще. Здесь есть чёткий свод правил, и он в основном запрещает недостойное поведение. Нельзя прибегать к нечестным методам, чтобы доказать свою силу, да это и не поможет. Однако мы всё равно сталкиваемся с ним. Да и за пределами крепостных стен рыцари порой пользуются своим статусом вовсе не во благо. — Ты знаешь… — протянул Разиэль, осторожно сжав руку Рахаба в своей и погладив его ладонь большим пальцем, — однажды мой командир сказал мне одну вещь: когда что-то привлекает внимание, это значит, что оно перестало быть обыденностью. Страшна не смерть и не грех. Страшно — когда на такие вещи уже никто не обращает внимания, потому что они становится просто… нормальными. Рахаб наконец оторвал взгляд от поверхности воды и посмотрел на своего командира. — Но ведь… остальным как будто нормально, — сказал он. — Далеко не всем, — сказал Разиэль. — Если люди смирились или молчат, это ещё не значит, что они со всем согласны. Быть может, сейчас они просто не видят другого выхода. Как не вижу я. Нам нужно сражаться, чтобы наконец расправиться с угрозой вампиров. Раньше мы ничего не сможем сделать с человеческими нравами. Я… смирился с этой мыслью и теперь просто стараюсь направлять свой гнев на причину. И я такой не один. — Но что… — протянул Рахаб и осёкся. — Что? — переспросил Разиэль, чуть склонив голову. — Да… нет, ничего, — ответил Рахаб, скользнув взглядом по их ладоням. Он чуть сжал руку командира в ответ, понимая, что просто не сможет задать ему тот вопрос, который хотел. А точно ли во всём виноваты вампиры, а не сами люди? — Рахи, не ходи без оружия, пожалуйста, — сказал Разиэль, неожиданно сменив тему. — Особенно один. Мало ли, что может произойти. Помнишь, когда ты увидел девушку, на которую напала пара оборванцев? — Помню, — кивнул Рахаб хмуро. — И помню, как меня отчитали за то, что я вмешался. — Не за это ведь, — мягко упрекнул его Разиэль. — А за то, что ты в результате потерялся. Обещай, что не будешь больше забывать меч. — Ладно, Разиэль. Я не хочу, чтобы ты из-за меня так волновался. Я… знаю, что в сравнении с другими я — не самый лучший воин, но я всё же уже могу постоять за себя. — Безоружным за себя не смогу постоять даже я, — ответил Разиэль. — Турэл или Доума, может, и сделают что-то нападающему из-за их роста и силы, но случаи, когда на рыцарей нападали и ранили, вполне известны. Если с тобой что-то случится, я же не прощу себе этого. Буду думать, что не доучил, не уследил… или что плохо запугал, — на последних словах Разиэль неуверенно улыбнулся. Рахаб чуть улыбнулся в ответ и отвёл взгляд. – Я… постараюсь больше не давать тебе повода. – Вот и отлично. Надо бы… на рынок зайти. Думаю, лавки уже снова должны были открыться. Пойдёшь со мной? Твоё умение сбивать цену уже позволило нам сохранить немало денег. И действительно — несмотря на то, что Рахаб обычно плохо умел общаться с людьми, это не относилось к случаям, когда приходилось торговаться. Когда вопрос касался денег, переспорить его было почти невозможно. Наверное, он всё же мог бы пойти по стопам отца и стать купцом, но сейчас Рахаб уже не смог бы уйти со службы в ордене. Не важно, как он относился к людям, к Богу, к вампирам. У него была своя вера — в Разиэля. И предать её он просто не мог. Зефон меж тем вернулся в их дом, по пути встретившись с Турэлом, который как раз нёс ведро с водой от ближайшего колодца. Узнав, что товарищ собирается варить суп, рыжий вызвался помочь ему почистить и порезать овощи. Некоторое время они молчали, затем Зефон тихо пробормотал: — Как ты всё-таки его терпишь?.. — Кого? — спросил Турэл. — О. Ты услышал… Разиэля, — пояснил Зефон. — Точнее даже, его идеализм. Он в действительности так верит в то, что… говорит? Судя по паузе, Зефон хотел сказать не «говорит», а нечто совсем другое. Наверное, самым мягким на самом деле было бы «несёт». — Похоже на то, — ответил Турэл, разжигая очаг. — Что ж, его право. Лучше командир-идеалист, чем командир-скотина. — С этим не поспоришь… — пробормотал Зефон. — Что именно случилось? — спросил Турэл. — Кроме того, о чём мы все и так знаем. Эта казнь не только Рахаба заставила о чём-то задуматься. Так ведь? — Да, — сказал Зефон. — Знаешь… мне кажется совершенно нелогичным и даже ошибочным оправдывать жестокость тем, что это пойдёт на пользу душе того, кто, возможно, был осуждён несправедливо. Я понимаю, для чего это делается, но из подобных оправданий можно вывести очень неприятное следствие, и я удивлён, что никто больше не подумал об этом. — Какое же? — спросил Турэл. — Что и вампиры на самом деле несут людям благо. Они ведь заставляют людей страдать, а страдания идут на пользу, поскольку очищают душу. Да, я знаю, что есть всякие «но», что вампиры противны Богу, но всё-таки рыцарям стоило бы быть милосерднее. Это бы оказало благотворное влияние и на отношение мирных жителей к нам. Проповедники и наша верхушка удивительно слепы и словно отказываются признавать, что не все люди действительно верят. — У тебя, конечно же, есть предложения по тому, что и как можно было бы исправить, — сказал Турэл, причём он звучал вполне серьёзно. Звякнул котелок, который старший рыцарь водрузил на огонь. — Есть… — протянул Зефон. — И, знаешь… я ведь шёл в орден за безопасной жизнью. — Странное место, где искать спокойствия и безопасности, — заметил Турэл на это. — По крайней мере, сейчас мне почти не угрожают другие люди, — ответил Зефон. — Я стал уважаемым человеком, которого не всякий посмеет оскорбить или хотя бы посмотреть косо. Но чем больше я изучаю религиозные писания, тем ярче вижу, насколько же… плохо они доносятся до населения. И я понимаю, почему. Большинство проповедников — учёные люди, которые никогда не вели жизнь обычных людей. Они не понимают, что и как нужно говорить, чтобы другие не остались глухи к их словам. — А ты, значит, понимаешь? — Думаю, что да, — ответил Зефон. — Не все люди думают о душе, Турэл. Большая часть думает о том, как им выжить здесь и сейчас. Что им наша вера, которая предлагает далёкое счастье где-то там? Да многие заглядывают в будущее хорошо, если на седмицу вперёд! Не забывай, я ведь сам не верил. К чему это я?.. Так вот, я шёл в орден, чтобы стать уважаемым человеком и больше не бояться, что меня рано или поздно или зарежут, или повесят. Ничего другого мне было не нужно. Но теперь… я, пожалуй, хочу как-то продвинуться по службе. Я хочу попытаться воплотить в жизнь свои мысли. Хотя бы проверить, сработают они или нет. Может, я и правда не так уж умён, как думаю, и те, кто проповедует сейчас, просто знают что-то, чего не знаю я. Может, они уже пробовали те подходы, о которых я думаю сейчас. Но я хочу знать наверняка. Вдруг нет? Вдруг я могу стать… кем-то значительным? Чем Судьба не шутит, кем-то великим? — Интересные мысли, — Турэл улыбнулся как будто даже одобрительно. — Хотя сам я, пожалуй, о таком не помышляю. Мне достаточно того, что я делаю то, во что верю, и я стараюсь делать это хорошо. Но, выходит, скоро ты покинешь нас и уйдёшь в управление? Жаль. Признаюсь, я уже как-то привык что к Рахабу, что к тебе. И сражаешься ты хорошо. Я не видел раньше, чтобы кто-то умудрялся так плавно двигаться в нашей броне, как это получается у тебя. Иногда мне кажется, что ты в ловкости можешь сравниться с вампиром. — Спасибо на добром слове. Покидать вас я пока не собираюсь, — сказал Зефон. — Мне нужно лучше изучить структуру ордена с этой стороны. Я имею в виду, со стороны полевых групп, командиров и вот этого вот всего. Может, конечно, рано или поздно я осяду в каком-нибудь гарнизоне, но я тоже успел к вам привыкнуть за последние несколько месяцев. Даже не верится, что прошло так мало времени… Иногда мне кажется, что я с вами уже несколько лет, а ведь мы впервые вместе вышли только этой весной… и это — всего лишь третья наша миссия. — Так оно и бывает, — Турэл коротко вздохнул. — В какой-то момент… мы с Разиэлем оба даже зареклись привязываться к новичкам так быстро, хотя бы до завершения первого сезона. Мы многих теряли. Оба. Но как не привыкнуть к человеку, что прикрывает тебя в бою? Как можно думать о боевом товарище отстранённо, каждую секунду удерживая в голове мысль, что завтра он может уже погибнуть, а ты — будешь в очередной раз оплакивать потерю? Ведь, если так подумать… может статься, что однажды будут оплакивать и меня. Если бы из-за этого все окружающие опасались становиться моими друзьями, это… было бы весьма печально. — Я понимаю, о чём ты, — сказал Зефон и посмотрел в небольшое окно. — Хотя… по крайней мере, вам я могу доверять. Я знаю, что вы не продадите меня, и что мне больше не нужно держать нож под подушкой на случай, если человек, спящий рядом, решит обчистить меня или убить. Или всё сразу. А такое бывало — что приходилось спать, не убирая ладонь с рукояти ножа. — Жить так… — протянул Турэл. — Мне кажется, я бы свихнулся. — Да нет… ты бы привык. Не могу сказать, что у меня совсем не было выбора, — сказал Зефон. — Но это был самый приемлемый для меня путь. До какого-то времени. — Как тебе вообще пришло в голову присоединиться к нам? — спросил Турэл. — Да случайно. Я просто услышал глашатая на площади, который говорил о том, что орден Сэрафан ищет добровольцев, что хотели бы встать под его знамёна. А что мне было терять? Даже страшно понимать, что… похоже, вот теперь — есть что. * * * Рахаб в этот раз не смог помочь Разиэлю и хоть немого сбить цену. Ему было как-то странно, что город настолько быстро вернулся к привычной жизни, хотя на его собственной родине ситуация обстояла точно таким же образом. Наверное, всё дело было в его возрасте. В последний раз он ходил глазеть на казни ещё мальчишкой в окружении таких же детей и не особенно понимал, что именно происходит. Что там, на помосте, убивают другого человека, который точно так же дышал и чувствовал. Пусть даже этот человек нарушил закон, смертная казнь не всегда применялась только лишь к убийцам. Самоизоляция Рахаба от сверстников привела в том числе к тому, что и на кровавые расправы он смотреть больше не приходил. По крайней мере, специально. Случалось, конечно, проходить мимо городской площади в неподходящий момент, но обычно там набивалась такая толпа народа, что всё равно было ничего не видно, самое большее — слышались крики, если жертва ещё была в сознании. Но именно смотреть от начала до конца Рахаб не приходил. И он отвык от этого зрелища. Неуверенность и вопросы о допустимости происходящего не оставляли его. Из головы не шли слова Зефона о том, что такие казни не просто жестоки, что эта жестокость попросту непрактична. Лишний раз думать о несовершенстве человеческой природы Рахабу не хотелось. Прощать это несовершенство — тоже. Но мысли, обратные этим, могли привести его на очень опасный путь, и он понимал это. Он понимал тех, кто выбрал поклонение вампирам не только из желания получить бессмертие, но и из ненависти к своему собственному роду. Пожалуй, Рахаб мог бы стать одним из них. Он не хотел быть снисходительным к людям, как полагалось бы священнику, он не хотел прощать. Если бы ему дали волю, он бы либо предпочёл не иметь дела с людьми вовсе, либо стал самым жестоким инквизитором, какого знала история. Но ведь следовало различать жестокость из необходимости и жестокость, которая рождалась из порочной злобы. Рахабу нужно было верить не во что-то, но в кого-то. Ему нужен был человек, который показал бы, что на самом деле их род не безнадёжен. Человек, ради которого он и сам был бы готов становиться лучше. Который, возможно, всё-таки смог бы научить его мириться и прощать. И, кажется, Рахабу повезло найти такого человека. Чем больше проходило времени, тем крепче была его вера. Не в Бога, а в Разиэля.