Тонкий лед

Я размышляла над словами Эмили всю неделю, перед тем как действительно попытаться завести разговор с Гарреттом. Не то, чтобы мне нужно было столько времени, чтобы решиться на это, просто так случилось, что практически всю неделю у нас не было возможности увидеться. Я почти все свободное время проводила на кафедре, обсуждая дипломную работу и статьи со своим научным руководителем. А Гарретт все еще прибывал в творческом запое, поэтому даже находясь рядом, было сложно с ним поговорить. Но такая задержка помогла мне обдумать все возможности и вероятности, и я пришла к решению, что все же попытаюсь убедить его, потому что он точно будет отпираться. Но он ведь всегда отказывался от всего, что в итоге приносило ему радость. Поэтому моей целью, по-видимому, стало не позволять Гарретту без раздумий отметать возможности, которые его пугают. Сентябрь уже отцветал, когда у меня наконец-то появилась возможность остаться с парнем наедине и потребовать от него внимания. Был пасмурный субботний день, и я предложила провести время вместе. А так как мы оба планировали заняться своими делами, то самым удобным местом для нас стала бы их собственная квартира, поэтому в одиннадцать утра я уже стояла у них на пороге и нетерпеливо ждала, когда кто-нибудь отреагирует на мое присутствие. Следующая ситуация никогда не менялась. Дверь мне открыл наполовину собранный, но все же страшно растрепанный Питер. Меня кстати всегда удивлял тот факт, что парень, перманентно пребывающий в растрепанном состоянии в пределах родного жилища, всегда выглядел аккуратно и собрано, стоило ему только ступить за порог. — Лайла, доброе утро! Как всегда жутко рад тебя видеть и, как всегда, приношу извинения за свой вид, — он дружески приобнял меня, и я почувствовала аромат крепкого свежесваренного кофе. — Привет. Нальешь мне тоже? Спасибо, я приду через пару минут, — это повторялось так часто, что я даже не удосужилась дождаться ответа, а просто прошла мимо него и дальше вглубь квартиры до заветной комнаты. Ситуация за непрозрачной стеклянной дверью тоже никогда не менялась. Мой кудрявый король осеннего леса сидел спиной к двери, лицом к огромному окну с гитарой в руках и наушниками на голове. У него не было ни единого шанса заметить меня, но я больше не была намерена заставлять себя ждать. Я неторопливо подошла, забралась на кровать с ногами и, обвив Гарретта руками со спины, уткнулась лицом в его эльфийские локоны. Он даже не вздрогнул, просто отложил гитару и накрыл мои ладони своими. Мы посидели так пару мгновений, наслаждаясь тишиной, а потом парень мягко отстранил меня, чтобы полностью развернуться. И уже сидя лицом к лицу, он замер на секунду, смотря мне в глаза, и затем нежно взял мое лицо в руки и притянул к себе. Все в этом парне было волшебным, нежным и мягким. Каждый его взгляд, каждый жест, каждое проявление любви. Он состоял из самых прекрасных явлений природы, его глаза грели летним солнцем, голосом говорил осенний дождь, в волосах запутались весенние цветы, а меня он держал в своем чистом как первый зимний снег сердце. — Я так рад тебя видеть, — прошептал он мне в губы, слегка отстраняясь. Воспользовавшись мгновением, я стянула у него с головы наушники и недовольно поджала губы. — Невежливо разговаривать со своей девушкой, закрывая уши, — я не была бы собой, если бы не испортила своей вредностью даже самый романтичный момент на свете. Но характер Гарретта был легким как лепестки цветов яблочного дерева и светлым как рассвет после дождливой ночи. В общем ничего не могло испортить ему настроение в моем присутствии. — Прости, ты права. Могу я как-нибудь исправить свою вину? — он игриво улыбнулся, обхватывая меня за талию и притягивая к себе так, что мы едва не падаем вдвоем. Как раз в этот очаровательно неловкий момент в комнату с громким хмыканьем заявился Питер, выполняя свой святой долг. — Не хочу вас, конечно, прерывать. Вы тут очень мило дурачитесь, но кое-кто попросил кофе и обещал через минуту подойти. Мои старания стынут. Бессовестному парню было совершенно все равно, что и я, и Гарретт просто поджаривали его глазами. Он просто стоял в дверях, сложив руки на груди и довольно ухмыляясь. Делать было нечего, поэтому мы просто тяжело вздохнули и вышли вслед за Питером в гостиную, соединенную с кухней. Парень не обманул и кофе действительно стоял на барной стойке, испуская в воздух ароматный пар. Этот вид моментально поднял мне настроение и стер все враждебные мысли по отношению к Питеру. Его кофе был действительно самым вкусным, что я когда-либо пробовала. Даже обучившая его мастерству Эмили больше не могла с ним сравниться. Я не самый большой любитель этого напитка, но попробовав однажды американо от Питера, я влюбилась и пути назад не было. Мы все разместились за барной стойкой, Гарретт что-то чиркал в блокноте, пока я и второй кофе маньяк в тишине наслаждались все еще горячей терпкой жидкостью. Спустя пару минут завязалась непринужденная беседа. Я спрашивала парня, как у него дела на работе, слушала о новых интересных пациентах, а он в свою очередь интересовался моей работой над статьями. Волшебный эльф в нашей беседе не учувствовал, что нас не обижало и уже совсем не удивляло. Но он сидел между нами и вскоре нам стало очень любопытно, над чем же сейчас работает наш музыкальный гений. Заглянув ему через плечо, мне удалось заметить пару строчек: «shadows fill my mind up, zeros tell me my time’s up». У меня по коже побежали мурашки. Не знаю почему, но эти две простые фразы моментально заставили меня насторожиться. Я посмотрела на Питера, но тот продолжал внимательно изучать новое творение Гарретта. — Гарретт, поделишься новой песней? — в итоге спросил Питер словно невзначай, что легко было сымитировать, так как парень все равно не обращал на нас ни капли внимания все это время. Он удивленно вскинул голову, вспомнив, где и с кем он находится, а потом смущенно улыбнулся и взъерошил волосы на затылке. — Да тут вот вдохновение пришло. Не знаю даже, о чем пишу. Слова как-то сами ложатся на музыку, играющую у меня в голове. Звучит немного тоскливо, но так только кажется. Наверное, песня будет про побег от чего-то, что казалось незаменимой частью жизни, но причиняло всегда одну лишь боль, — кудрявый мальчик внимательно разглядывал написанное, разгадывая свой собственный таинственный замысел. — Звучит здорово, хочу услышать первым, — с едва слышимым облегчением в голосе радостно ответил Питер. Я тоже почувствовала это. Тревога отпустила мое сердце. — Обойдешься. Я хочу, чтобы Лайла была первой, кто ее услышит, — он бросил на меня взгляд, полный любви и веселья. Я улыбнулась ему в ответ. — Ну конечно, теперь у тебя все песни Лайле посвящены. А я, между прочим, твою творческую задницу уже вечность терплю и хоть бы одно посвящение! — Питер притворился обиженным, но сделал это как всегда настолько комично, что никто не выдержал давления и в следующее мгновение комнату заполнил смех. После того, как все получили необходимую дозу кофеина и хорошего настроения, молодой специалист отпустил нас «миловаться себе на здоровье». Сам он тем временем отчалил на работу, а это значило, что у меня появилась идеальная возможность наконец-то обсудить с Гарреттом насущные вопросы. Мы закрылись в комнате и Гарретт снова взял в руки гитару. — Кстати о той песне, не хочешь послушать? Это, конечно, черновой вариант, но я хочу ей поделиться, — что-то странное было в его голосе. Нотки, которые я не слышала прежде. Словно он делился чем-то сокровенным, словно его сковывала робость. Я молча кивнула, пропитываясь этим странным ощущением. Парень присел на край кровати и осторожно заиграл. В первый раз пальцы скользили по струнам неловкими, неуверенными движениями. Полилась мягкая, нежная, но до боли тоскливая мелодия. Она звучала чистым лесным ручьем, оттаивающим, оживающим после долгой зимы. А потом он запел. Те самый строчки, которые казались такими одинокими на бумаге, прозвучав в живую, разбили мне сердце. Shadows fill my mind up Zeroes tell me my time’s up I lost count so long ago; maybe my heart's numb Don't hold my hands accountable; they're young and they're dumb Голос звучал надрывно, еще более одиноко, чем на бумаге. Это была песня боли, огромной вины, прощения и прощания. В ней было слишком много личного, вся история одинокого мальчика, нелюбимого даже родителями, долгая история душевной болезни. В этой песне было все, что светлый и добрый мальчик скрывал глубоко в своей душе. Она разбивала сердце, но с ней пришло и исцеление. Для меня это было слишком, и я заплакала.