Тонкий лед

Переполненный событиями и накаленными до предела эмоциями октябрь сдался на волю своего холодного и привередливого старшего брата, передавая нас всех в его недружелюбные руки. Дожди теперь были единственной погодной опцией, задувающие промозглые ветра проникали даже под самые плотные ткани и ничего не спасало от подбирающегося ощущения зимы. Жизнь понемногу замирала, переходя в режим энергосбережения, и наша дружная компания не отставала от общемировой тенденции. Посетителей в кофейне меньше не становилось, но все было как-то неторопливо и лениво. Люди скрывались от уличного мороза в уюте и тепле семейного заведения, попивая горячие напитки и поглядывая за бушующей за окнами непогодой. Работы у Марка с Эмили было предостаточно, и они все меньше времени могли уделять переживаниям о своих младших друзьях, поэтому наше непоявление в кофейне проходило как-то незаметно. Не то, чтобы мы не хотели появляться в обители супружеской пары, но наша жизнь тоже шла своим чередом, жирной линией пресекая все попытки остаться в уже сложившейся рутине. На меня надвигался конец семестра вместе с очередной сессией, которая на заключительном третьем курсе не обещала ничего хорошего. Я понемногу уходила с головой в учебники, как это всегда бывало в экзаменационные периоды. И помимо этого, мне случалось все чаще и чаще пропадать в лаборатории или просто на кафедре, потому что черновой вариант диплома был готов, и мой любимый наставник решил по такому случаю повесить на меня написание еще двух статей и включил в постоянный состав исследовательской группы, в которой я и до этого числилась, но лишь в качестве приходящего ассистента. В общем и целом, мне тоже работы хватало и приходилось разрываться между подготовкой к сессии, новыми лабораторными обязанностями, статьями и личной жизнью, которая хоть от меня ничего и не требовала, но забрасывать себя не позволяла деликатными такими звоночками со стороны совести. Гарретт, как всегда, был образцом терпения и понимания, ни словом, ни жестом не показывал мне, что его что-то не устраивает. Зная, что сейчас у меня нет времени ни встречаться с ним в кофейне, ни заходить к ним в гости, он принял самое удобное для нас решение и почти что переехал ко мне. Он заботился об Анет, следил, чтобы я питалась домашней едой хотя бы раз в день и не позволял мне ночами мерзнуть в пустой постели не от несуществующих сквозняков, а от проникающего в мои кости февраля. С наступлением последнего осеннего месяца во всем моем существе всегда происходили эти непонятные мне изменения, тело коченело от внутреннего холода, настроение не поднималось выше минус десяти по цельсию, а ощущение бесконечного одиночества и февральской безнадежности давили на грудную клетку неподъемным весом, не позволяя даже вздох сделать без того, чтобы не закашляться от забившего глотку серого снега. Но рядом с Гарреттом все было иначе, конечно же. Он прогонял холодные ветра даже из самых отдалённых уголков моего сердца, выметал зимнюю слякоть, стирал изморозь со всех окон и приводил потерявшуюся весну, поливал цветы, зажигал везде свет. Делал все возможное, чтобы несмотря на окружающую мерзлоту, внутри меня всегда жило тепло и светило солнце. А по-другому и быть не могло, ведь начиная с одного удивительного февральского дня во мне больше не было места ничему другому, кроме как для волшебного короля и его безоговорочного правления. Вот так и жили. Я с Анетт под покровительством солнца в человеческом обличье, а Питер, бедолага, один в их квартире. Но он сам все больше пропадал на работе, помогая несчастным жертвам фантомного февраля справляться с так хорошо знакомым мне внутренним холодом. И хоть в наши редкие встречи он всегда спешил пожаловаться на свою одинокую судьбу, но в его взгляде и голосе черным по белому читалась благодарность, что его лучший друг больше не был один в пустой квартире, ведя заведомо проигрышную войну против себя самого. Только вот не знаю, заслуживала ли я этой благодарности. Ведь из нас двоих далеко не ясно было, кто же на самом деле спаситель, а кто спасенный. — Салют всем домашним обитателям, — прокричала я с порога, чтобы устроивший в моем жилище свою пещеру затворник точно услышал о моем появлении. Казалось бы, что житье в принадлежащей мне квартире должно было сделать Гарретта более внимательным к моей персоне, как минимум, но не тут-то было. По всему видимому, ему было совершенно все равно в каких помещениях уходить в свои волшебные миры, полностью игнорируя происходящее в реальности. За та недолгое время, что парень жил со мной, я как минимум три раза пугала его своим «неожиданным» появлением. Хотя ничего особо неожиданного во мне, приходящей по вечерам домой конечно же не было. И теперь ради нас обоих свое возвращение я обустраивала как можно громче, чем в свою очередь пугала Анет, но в данной ситуации жертва моей бедной кошки казалось меньшим злом. — Салют всем вернувшимся с научного фронта, — донеслось мне в ответ со стороны единственной комнаты, где приветливо горел свет и шуршали какие-то бумажки. Заинтересовавшись, я пошла на звук и мне открылась чудесная картина Гарретта сидящего на кровати и увлеченно упаковывающего в красивую оберточную бумагу что-то плоское и квадратное. Он выглядел абсолютно погруженным в работу, аккуратно разравнивая складки и проклеивая все двусторонним скотчем. Анет составляла ему компанию, уютно устроившись в уголке и мирно посапывая. Красота, одним словом. Я постояла еще около минутки, облокотившись плечом на дверной проем и с наслаждением наблюдая за трудягой, к этому моменту как раз заканчивавшим с бумагой и теперь искавшим лучшее место для золотого бантика. У меня не было ни малейшей идеи, для кого предназначался подарок. Очевидно, что не для меня, раз с таким умиротворением все делалось в моем присутствии. Уж что-что, а сюрпризы парень устраивал с талантом агента разведки. Я подошла ближе и наклонилась, чтобы ближе рассмотреть красиво с заботой и вниманием упакованный подарок. А когда обратно выпрямлялась, встретилась взглядом с ореховыми глазами, которые не менее внимательно наблюдали за моими действиями. Я даже и не заметила, что подошла так близко. Мы практически сталкивались лбами. Такие «случайности» больше не могли меня смутить, в конце концов ближе нам с Гарреттом едва ли было куда становиться. Поэтому я просто улыбнулась своему застывшему в ожидании парню, и приподняв голову невесомо коснулась губами его лба в нежном, почти материнском жесте. Это волшебное чудо в ответ лишь незаметно покраснело на кончиках ушей и ответило ласковой улыбкой. — Кто счастливчик? — уже полностью выпрямившись, я кивнула в сторону подарка. — Для Питера. У него день рождения на выходных. Я озадаченно нахмурилась, пытаясь вспомнить, слышала ли я до этого вообще о приближающейся дате. Но в голове ничего не всплывало. — Так Питер скорпион? Это многое объясняет, — в итоге ответила я, решив не заострять внимание на собственной неосведомленности. — Ты веришь в астрологию? Я думал, что для тебя это слишком ненаучно, — лукаво усмехнулся парень, намекая на мини перебранку, которую устроила я с Питером, когда тот решил пошутить, что мы с Гарреттом пара, ходящая по тонкому льду, учитывая, что он козерог, а я овен. Я фыркнула, присаживаясь рядом на кровать, как раз между обоими ее обитателями. — Я, как ученая, допускаю возможное существование каких угодно сил и их влияние на физический мир, даже если мы пока не обладаем такими методиками, чтобы это все доказать. В конце концов единственная истина заключается в том, что я знаю лишь то, что ничего не знаю, — кошка вскинула сонную мордашку, реагируя толи на философские изречения древних греков, толи на мою руку, поглаживающее упитанное брюшко. — Есть только одна вещь, которую я всегда буду отрицать, даже если все научное сообщество будет доказывать мне обратное. Не существует такой силы, которая могла бы разлучить меня с тобой. — Не могу тут с тобой поспорить, да и не хочу, — довольно промурчал парень, приобняв меня за талию и утягивая в сладкий, щемяще нежный поцелуй. Все-таки в совместном проживании определенно были свои плюсы. — А что ты ему подаришь? — через минут десять ласковых нежностей спросила я, накручивая на палец его кудрявый локон. Мы уже лежали на кровати, переплетя все конечности и разделяя одно дыхание на двоих. — Я написал ему песню. Давно уже на самом деле, но все как-то не появлялось правильного момента, чтобы ее представить. И тут я нашел идеальную возможность, не без помощи мистера Лиетта, должен признаться. Он подсказал мне мастера, который работает с винилом и в общем, мы записали песню на пластинку, и получился лучший подарок, который я только могу сделать моему лучшему другу. Ты знала, что Питер большой фанат винтажных проигрывателей и что из нас двоих коллекция виниловых пластинок гораздо обширнее у него? Я отрицательно мотнула головой, открывая для себя одну за другой неизвестные мне до этого черты человека, которого вообще-то считала другом не последней важности. — Я вообще о Питере ничего не знаю. Да и о вашей дружбе тоже. Странно, вроде мы так часто проводили время вместе, но я почему-то ни разу не спрашивала о том, как вы познакомились, например. Даже стыдно как-то, — я продолжала неторопливо наматывать и разматывать каштановый шелк, неотрывно следя за этими незамысловатыми движениями. — Ничего удивительного. Когда мы вдвоем у нас находятся темы поинтереснее мужской дружбы и нашей школьной жизни, а когда Питер одаривает нас своим присутствием, он мастерски все сводит к своим шуточкам и вызывает незамедлительное раздражение. А в такие моменты уже как-то не до ностальгических воспоминаний, — Гарретт усмехнулся, очень точно подмечая особенность своего друга. — Там на самом деле не о чем особо рассказывать. Он очень любит говорить, что терпит меня уже целую вечность, с самого основания мира, а если конкретнее, то уже больше десяти лет. Мы познакомились в старшей школе и практически сразу сдружились, не знаю даже как так вышло. Он в принципе всегда был таким же болтливым и дружелюбным, как и сейчас. Разве что раньше шутил и того хуже, но волшебным образом умел вызывать смех у всех окружающих. Конечно, он был популярен в школе, свой парень в любой тусовке, но знаешь, что было странно? Казалось, что никто не видел дальше этого напускного простодушия. Я не имею в виду, что Питер лицемерил. Вовсе нет. Просто он всегда был и есть гораздо больше, чем главный клоун в компании. Если уже на то пошло, то во мне этого клоунского артистизма значительно больше. В этом образе из нас двоих я настоящий, а Питер скорее любил, когда все вокруг чувствовали себя комфортно и своими плохими шутками старался помочь каждому выбраться из своей раковины и набраться смелости быть собой среди друзей. А сам себе этого позволить не мог. Может поэтому мы и сдружились ближе всех. Я люблю себе доказывать, что со мной Питеру никогда не приходилось играть в шута. Ну как минимум потому, что я эту роль добровольно брал на себя. Но в действительности, наверное, дело было в том, что если всем было достаточно Питера шутника и добряка, то мне с моими проблемами нужен был как раз тот Питер, которого кому угодно не покажешь. Ты знаешь, что я не особо дружен со своим психическим здоровьем как раз со старших классов. Не то, чтобы до того я был самым нормальным ребенком, но все-таки во время переходного возраста все стало гораздо хуже и по-хорошему мне нужна была помощь специалиста, но с моими родителями я мог рассчитывать только на не особо компетентного школьного психолога. Тогда мне было тяжело. Очень. И Питер все это видел и всегда был рядом, хотя я никогда не говорил ему, что со мной что-то не так. Никогда не просил относиться как-то внимательнее. Он, не знаю даже, просто чувствовал? Стоило мне только на секунду задуматься, что я больше не справляюсь, что мне не хватает сил бороться с самим собой, как он всегда появлялся тут как тут. Хватал за руку и вытягивал на поверхность, учил дышать заново. Он еще всегда находил общий язык с моими родителями. Удивительно, конечно, но ты сама знаешь, какой безукоризненный вид он может производить. Не знаю уж, какими путями, но он убедил моих родителей, что дружба с ним мне только на пользу и что он в состоянии поставить меня на путь истинный. Даже забавно, что они повелись. Учитывая, что это именно Питер всегда был моей первой и на тот момент единственной поддержкой в любых начинаниях. Он даже сам толкал меня в нужном направлении, куда я боялся повернуть. Это из-за него я участвовал в драмкружке. Он хотел, чтобы я поступал в музыкальную академию, но это было совершенно невозможно организовать с моими родителями, поэтому он настоял, чтобы я поступал на литературу. А когда узнал, что мне пришлось отчислиться, это он убедил меня сбежать из дома, перебраться к нему и начать уже заниматься тем, о чем я всегда только мечтал. У меня никогда не было и не будет друга драгоценнее. Питер может быть жутко раздражающим, нетактичным. Временами в нем пересиливает психотерапевт и он становится холодным и замкнутым. Но как бы он ни менялся, что бы ни говорил и ни делал, он никогда не перестанет быть для меня самым родным человеком. Я никогда не смогу отплатить ему за все, что он сделал и до сих пор продолжает делать для меня. Честно говоря, иногда от этой мысли становится горько. Мне бы хотелось быть для него таким же светлым и нужным человеком. Дарить ему все то же, что он с такой, казалось бы, легкостью дарит мне. Но это невозможно, потому что если для меня наше знакомство стало первым и необходимым чудом, то в его жизни оно не было хорошим событием. Он всегда был до предела добрым и сочувствующим, а я словно паразитировал на всем хорошем, что он так щедро мне дарил. Деформировал его заботу, превращая ее в обязанность. И по-хорошему мне бы стоило послушать голос совести и отцепиться от него еще тогда в школе. Нужно было запереться в своем фальшивом убежище и не принимать его доброту. Тогда возможно он и не стал бы жертвовать своей жизнью ради меня. Но сейчас уже поздно что-то менять, потому что ничего и никогда не исправит того факта, что я превратил его жизнь в кошмар, на который он никогда не должен был соглашаться.