Какаши и Сакура

Иногда утро - это не время суток, окрашенное теплыми, золотисто-розовыми лучами, освежающее прохладой до беглых мурашек на спине, обещающее день, полный открытий, интересных встреч, разговоров и улыбок. Иногда тучи затягивают небо и сложно понять, это уже утро или все ещё ночь. Два кусочка сахара в стакан с нелепым бегемотиком, купленный в их первое путешествие к морю. Розовый пухляш, нарисованный штрихами, в нелепой юбке и пуантах, с довольной улыбкой на невозможно милой мордашке. Кипяток обжигающе шипит, выливаясь из длинного носика в кружку, омывая и заполняя все таниновой горечью реальности. На столе брызги. Остывающие капельки. Сакура всегда вытирает их мягкой ветошью. Вытирала. Пакетик зеленого чая со вкусом жасмина. Заварить крутым кипятком и держать две минуты, чтобы настоялся вкус, не превратившись в вяжущее горькое пойло, которое не спасет даже полная коробка рафинада. Кипяток незаметно остывает, на стакане очередная отметка уровня, вплетающаяся в густое кольцо внутри давно немытого стакана. Руки тянутся к раскаленной керамике. Чувствительная кожа ладоней вздрагивает, рефлекторно пытается избежать опасности, но мозг не реагирует на сигналы - чувствительная кожа краснеет и жжется. Он всегда так пьет чай. Обжигаясь. Пил. Краешек стакана, к которому прикасались его губы в тот день, так же как в сотни других дней, чайный ритуал перед выходом на работу, обязательный и привычный, - этот краешек теперь самая большая ее ценность. Она закрывает глаза, подносит стакан ко рту и погружается в другую реальность. В ту, где его губы раскрывались перед поцелуем, мягкие, теплые, нежные. Где, он смотрел на нее, целовал, не закрывая глаз. Где каждый раз как первый, острый, сильный, перехватывающий дыхание внутренним пожаром притяжения. Там есть Он. А здесь его нет. Глоток с трудом протискивается в горло, сдавленное спазмом рыданий. Прошло уже столько времени, а ей все еще трудно привыкнуть, что она больше никогда не увидит, как забавно он фыркает, обжигаясь горячим напитком. Как смеется над собой. Как собираются в лучики морщинки вокруг его глаз. Как по-мальчишески несерьезен тот, на ком столько ответственности. Низкое темное небо, тучи развесили свои лохмотья прямо на крыши, сдавливают, душат. Солнце. Его нет. Нет. Его больше нет. И не будет. Но к этому не привыкнуть. Чай льется в горло. Глотки все смелее, все больше, пока наконец на дне не остаются последние капли. В них иногда попадается чайная пыль. Сакура пристально смотрит на дно, с полумесяцем жидкости в самом низу. Миг расставания с болью - последний глоток. Жизнь за краями стакана по-прежнему алчно требует быть. Как бы в груди не зияла дыра от потери, руки сами собой тянутся к маске. Щетка массажная, пара заколок и лак для объема - прическа готова. Тени, подводка для глаз, ярко-красные губы в шаблонной улыбке. Платье, купленное уже без него. Платье, в котором нет памяти рук, торопливо снимающих ткань. Отпечатка любимого тела. Восхищенного взгляда, который мог все заставить сиять. Маска готова, осталось пройти мимо зеркала, удостовериться, что все плотно прилегает, ниоткуда не видно даже намека на боль. Утро давно для нее только время, когда жизнь врывается в сны, заставляя играть по дурацким правилам: на работу ходить, разговаривать с кем-то, что-то есть, что-то пить, возвращаясь в набитом автобусе, уступать место тем, кто не может стоять. И молчать. Не кричать. не показывать то, как растет с каждым днем, забирая все больше и больше души, глубоко в ней, в самом центре - черная дыра от потери любимого. Дождь на улице, мелкий, противный, не похожий на дождь. Отвратительно пахнущий старым больным человеком. Так и не смогла купить зонт. Тот, что Он ей подарил, потерялся за неколько дней до... Розовый с листьями и огромными цветами по краю, Он подарил его ей просто так. Ветер играет с полами пальто. По низу стелется, чтобы нежданно как прыгнуть и смять ткань, дорвавшись до ног в тонком капроне колгот. Нагло, как пьяный мужик, убежденный в своей альфа-крутости, лезет под юбку, цепляя своими протвиными лапами бедра. Нагло.. Как пьяный мужик... Сакура вдруг замирает, не в силах сдвинуться с места. Пьяный мужик. Это был просто пьяный мужик. Тот, кто взял и сломал ее жизнь, резким взмахом ножа пырнув прямо в сердце, не оставив ни шанса. Сколько сил, чтобы это забыть ей пришлось приложить, сколько слез, сколько крика и ненависти. Чтобы вдруг ни с чего вспомнить, как билась алая кровь сквозь ладошку, как бледнело лицо человека, с которым хотелось прожить еще многие годы. Как тускнел его взгляд, пальцы слабели, уже лишь тихонько касаясь ее головы. Как застыл на губах самый тихий последний выдох, так и не было сказано слов: ни прощания, ни обещания жить. Как безвольно упала его голова на асфальт. И седые нити волос пропитались красным. В душном воздухе близкой грозы так легко потеряться и окаменеть. Заколотить старым куском фанеры свою боль, нарисовать там уродский эскиз новой жизни. Сделать шаг. Распрямить неподъемные плечи. Посмотреть на текущую серым толпу однотипных людей. Развернуться. Вернуться к себе. Взять стакан с бегемотом. Разбить.