Исчезнувшие в свете дня

      Четверг, утро       Есть в турецком языке такое определение — mış. Время прошедшее с окончанием. Это время весьма уместно в рассказе о тех временах, когда мы лежали в колыбели, катались в коляске или делали свои первые шаги, ведь о первых годах нашей жизни мы узнаём от родителей спустя годы и, с напряженным интересом внимая их рассказам, как будто смотрим со стороны на чьи-то чужие первые шаги и слушаем чьи-то чужие первые слова. Это волшебное ощущение, похожее на то, что мы переживаем, видя себя во сне. Оно способствует появлению привычки, которая сопровождает нас всю жизнь: привычки судить о смысле всех событий нашей жизни и даже о самых сильных ее наслаждениях, основываясь на чужих мнениях. Выслушивая рассказы о нашем детстве, мы охотно верим им, а позже начинаем воображать, что и в самом деле помним то, о чем нам рассказали, и уже сами делимся с другими этими «воспоминаниями»; таким же образом то, что было сказано другими по поводу различных пережитых нами событий, с течением времени не только превращается в наши собственные суждения, но и становится важной частью наших воспоминаний об этих событиях.       Мустафа тоже любил слушать рассказы о своем младенчестве, будто снова и снова погружаясь в мир сказок и былин. Он просил Махидевран рассказать уже знакомые истории о его первых шагах, о его первой улыбке, о том, как она взяла его на руки в первый раз. Только сейчас Мустафы рядом с ней не было. Сейчас Махидевран в одиночку предавалась воспоминаниям о столь милых сердцу моментах. Но она не была одна — следователь Гюльперен терпеливо ждала, когда женщина обратит на неё внимание и ответит на поставленные вопросы.       Махидевран же просто сидела и думала, вспоминала каждую секунду. Вот ей впервые приложили к груди ребенка, а вот, совсем недавно, неделю назад, к ним зашла соседка, Эдже, и похвалила Мустафу за то, как красиво он прочитал стих. И хотя с Эдже у Махидевран были сложные отношения, она прекрасно знала, что женщина в её сыне души не чает. Вспомнился ей день, когда Мустафа украл из кухни моющее средство и полбутылки потратил, чтобы на асфальте под домом написать, как сильно он любит свою маму. Тогда и руки ему оторвать хотелось, и приголубить, и не отпускать, чтобы он не рос, чтобы дальше делал такие вещи, чтобы и дальше показывал свою детскую, невинную любовь. Сейчас всё, что ей оставалось — утешаться этими воспоминаниями. Только Махидевран слишком хорошо понимала, что не то время и место она выбрала для эмоциональной разгрузки. — Госпожа Йылмаз, давайте начнём сначала, — устало сказала Хюррем. — Есть ли кто-нибудь, кто хотел бы причинить вред вам или вашему ребёнку? — В десятый раз говорю: нет, у меня врагов нет. Если я не на работе, то рядом с Мустафой. — Я вынуждена задавать эти вопросы, каждая деталь важна, — в ответ Хюррем получила только раздраженный взгляд, который предпочла проигнорировать, понимая положение женщины напротив. — Хорошо, на работе ни с кем в конфликт вы не вступали, плохих отношений в коллективе ни с кем, за исключением Ирэм, нет, но вы уверены, что она отношения к пропаже Мустафы не имеет? — Да, — выдохнула Махидевран, — у неё кишка тонка что-то сделать. Просто злится, что меня в прошлом году назначили главной медсестрой. У нас конфликт на работе начался из-за этого.       Хюррем сделала очередную сноску в своих записях, не желая упускать из виду ничего. Лист уже больше походил на конспект студента, написанный небрежным почерком, а не на упорядоченную схема, но Хюррем было всё равно. Она прекрасно понимала, что к чему, кто из всех людей кем является, кто к кому и как относится. Но деталей не хватало, информации было ничтожно мало. Ни поисковая группа, ни криминалисты ещё не принесли ей свои отчёты. Время... Всё, что ей было нужно — это больше времени, только вот медлить нельзя — каждая секунда на счету. — Как насчёт отца Мустафы? Он мог это сделать? Махидевран сразу же переменилась в лице. Её глаза непроизвольно закатились в отвращении. — Сулейман? Нет, — с презрительным смешком ответила госпожа Йылмаз. — Он любит Мустафу, но понятия не имеет, как вести себя с ребёнком. Да и зачем ему это делать? Я ему общаться с сыном не запрещаю, только он даже на выходные не хочет его брать. — Я так понимаю, расставание прошло не на хорошей ноте? — Как раз наоборот, я просто была наивной дурой, верила, что он изменится, что я стану единственной. У всех нас такое бывает, не правда ли? — Хюррем уже было хотела ответить, но запоздало поняла, что это просто риторический вопрос. — Сулейман нашёл себе другую, а я уже просто устала слушать постоянные клятвы, мольбы о прощении. Мы с ним друзья, он моя первая любовь, но дальше дружбы это никогда не должно было зайти. Даже если Сулейман и захотел бы забрать Мустафу к себе, то он бы точно сказал. Да и я не думаю, что его новая жена была бы рада компании ребёнка от прошлого брака. Сулейман никогда Мустафой по-должному не интересовался. Если бы не я, то, скорее всего, общения никакого и не было бы. Понимаете, Сулейман из тех людей, которые любить умеют только на расстоянии… Его мама, правда, часто досаждала нам, она любит всё держать под контролем, даже в отношения моих родителей лезла. Но в последнее время она переключилась на дочерей. — Бедняжки, — вырвалось у Хюррем. Махидевран на это лишь усмехнулась. Хоть это было всего мгновение тишины и забвения, они обе в нём нуждались, особенно убитая горем мать. И как бы не хотелось следователю прерывать этот момент единства и упокоения, время всё ещё играло против них. — Итак, продолжим. С соседями у вас тоже хорошие отношения. Ни соседи родителей, ни ваши не держат на вас зло, — Махидевран лишь утвердительно кивнула головой. — Вы плохо общаетесь с госпожой Козджиоглу, но при этом она часто бывает у вас в гостях? — нахмурив брови, спросила Хюррем. — Да, у нас с Эдже разные взгляды на жизнь, своего сына она до сих пор возле юбки держит. Он парень милый, но привык уже, что за него всё мама решает, — объяснила Махидевран. — Я с ней часто из-за этого ссорюсь. Но она Мустафу любит сильно, да и он сам к ней привязан, всегда к ней убегает.       Хюррем нажала стоп на кнопке диктофона. В кабинете никого кроме них не было, слабое мерцание белых лампочек и тиканье часов не делали атмосферу более расслабленной, но допрос длинною в несколько часов наконец подошел к концу. — Что вы сейчас собираетесь делать? — Только свою работу. Я сделаю всё, чтобы найти его, несмотря ни на что. Махидевран знала, что следователь не врёт. Было всего лишь одно «но» — Хюррем не сказала, что найдёт Мустафу живым.       — Ну что, узнала что-то новое?— спросил Хасан. — Соседи видели машину, но никто не может сказать, когда она приехала. Только цвет смогла узнать, даже марку никто толком не запомнил. Сказали только, что это фургончик, — разочарованно ответила Дениз. — Тут недалеко камеры есть, надо будет запрос на ордер отправить, так что цвет — уже хорошо, будем приблизительно понимать, что нам нужно искать. Как-то раз госпожа Гюльперен сказала мне, что картина состоит из мазков. Мы видим только ту часть, которая открыта миру, но если приглядеться, можно увидеть детали. Нам нужна не целая картина, Дениз, это цель, но путь к этой цели — мазки, — торжественно произнёс Хасан. — Госпожа Гюльперен так красиво говорит, — восхищенно сказала девушка. — Все мы не без греха, — улыбнувшись, ответил мужчина.        Солнце уже раскинуло свои яркие лучи навстречу земле. Ночная прохлада медленно начинала отступать, передавая свои полномочия властителю дня. Хасан в блаженстве потянулся, подставляя лицо под теплые лучи. Работа есть работа, но мужчина никогда не мог себе отказать в нескольких секундах отдыха; в том, чтобы созерцать нечто прекрасное. А что может быть прекраснее, чем только начинающий просыпаться мир? По мнению Хасана, ничего. Он бы так и остался стоять, думать, размышлять, наблюдать, если бы не Дениз. — Не нравится мне это дело. Ничего не понятно, информации нет. Ничего нет, мальчик будто в лету канул. Хасан только недовольно выдохнул. Дениз поражала его своим желанием видеть то, чего нет. С такой фантазией впору романы писать, а не в полиции работать. — Дорогая, вынужден тебя разочаровать: в нашей работе куда меньше загадок, романтики и прочего. Это всё у следователей, мы же просто их глаза и уши. Они не должны ни на что отвлекаться, полностью отдавая себя делу, а мы — ищейки, просто вынюхиваем и лаем, если что-то нашли. И я не хочу тебя, конечно, расстраивать, но, душа моя, скорее всего это просто полоумный папаша решил таким образом заявить права на ребёнка, — смотря прямо в глаза Дениз, ответил Хасан. — Но если там что-то есть… — Если там что-то и есть, то это не наше дело. Хюррем прекрасно справится со своей работой, мы просто не должны ей мешать, — сразу же прервал недовольный возглас Дениз мужчина. — Понимаешь? Девушка поникла, и Хасан решил, что она наконец-то оставила его в покое. Он с удовольствием прикрыл глаза — ароматы цветов, посаженных рядом с каждым домом в маленьких кашпо, кофе, готовящееся в каждом доме в преддверии нового дня, слились воедино. Вот оно — спокойствие утра, спокойствие маленькой улочки. Тут нет шума города — есть только обволакивающая тишина, заставляющая забыть обо всём на свете, дающая пару минут такой нужной передышки.        — Госпожа Гюльперен и правда настолько хороша? Хасан открыл глаза, понимая, что отдыху окончательно пришёл конец. Дениз, как и любому несведущему в чем-то человеку, было интересно узнать всё, и, к сожалению, доля золотой нити, ведущей сквозь запутанные дебри лабиринта полицейской работы, досталась именно ему. — Да, она если не лучшая, то точно в списке лидеров находится. Помню нашу общую работу, это было лет десять назад. Она тогда больше на тебя походила, такая же жаждущая узнать буквально всё, — такое сравнение заставило Дениз расцвести в своей лучшей улыбке. Хасан, конечно, приврал, Хюррем никогда не была настолько наивной, чтобы в самом простом деле искать загадку мирового масштаба. Только факты, только реальные показания, но надо же чем-то девушку утешить. — Ты, может, даже слышала об этом деле: жена известного политика, Тюлин Озен, была убита вместе со своим любовником. Дениз на секунду напряглась, пытаясь вспомнить имя девушки: — Да, да, я помню что-то такое. Их, кажется, в резиденции нашли, я тогда ещё в школу ходила. Хасан лишь утвердительно кивнул головой. — Это было первое самостоятельное дело госпожи Гюльперен. Никогда не забуду эти лужи крови, — мужчина скривился, вспоминая жуткую картину. — Их так покромсали, что живого места не осталось, кровь была повсюду: на стенах, постели, матрасе, подушках. Бедняжка пыталась отбиться, но ничего не получилось. Мы тогда ничего не нашли, уже после пришли фото и заключения криминалистов. И там мы заметили кое-что необычное: три точки, будто формирующие треугольник. Вроде ничего такого, но постель как раз на том месте была нетронута, только помята, — Хасан неспешно вытащил сигарету, прикуривая её, пока рядом с ним Дениз изнывала от желания узнать, что же произошло дальше. — Мы, конечно, сразу же решили, что в этом месте стоял преступник, но откуда тогда эти три точки? Отдел сразу начал шерстить все книги по оккультизму. В те года был очень популярен сатанизм, вернее одно из его течений. И символ-то в самом деле оказался в одной книге, только вот жертвы под его значение совершенно не подходили, там больше символ плодородия вписывался, — саркастично заметил мужчина, делая ещё одну затяжку. — Мы решили, что это просто оккультисты-неудачники решили провести обряд, но толком ни в чём не разобрались. Только Хюррем не верила в это, она в упор не видела того, что видели мы. Наш отдел уже вовсю праздновал такую победу, дело оставалось за малым — найти этих сатанистов. Я тогда радовался как мальчишка, получивший новый мяч. Первая работа и сразу такое дело, да ещё и как быстро раскрыли, не надо было никого более опытного привлекать. Но всё оказалось не так просто. — Не тяните, пожалуйста, — взмолила Дениз. — А ты меня не торопи, иначе вообще ничего рассказывать не стану, — пригрозил скорее для виду полицейский. — Пришёл отчёт криминалистов. Судя по их рапорту, удары не могли быть нанесены с той траектории, пришлось вернуться к началу. Мы тогда работали практически круглосуточно, моя работа — хоть и маленькая, но важная — тоже пригодилась. Ясно дело, мы всё ещё искали сатанистов, согласись, это самый возможный вариант из всех. И самый логичный, всё вставало на свои места. Как раз-таки это и не давало покоя Хюррем — слишком уж хорошо всё получалось. Она практически ночевала на работе, пока мы, потеряв всякий интерес, просто искали виновников торжества. Мы уже готовились задержать и допросить очередную церковь сатаны, когда утром, собираясь на работу, я услышал по новостям, что ночью Хюррем и оперативная группа задержали мужа той самой актрисульки, — Хасан с удовольствием смотрел, как брови девушки поползли вверх, придавая ей до забавного нелепый вид. — Ну, это ты уже не помнишь. Тогда большая шумиха была, мы уже боялись, что она ошиблась. На кону стояло всё: не только её работа, но и фактически судьба отдела. Считай, не дворника обвинили, а уважаемого мужчину. Все думали, что доказательств нет, и она просто заигралась. Я лично ещё верил в теорию с сатанистами. А доказательства-то были. — А как она вообще поняла, что это не оккультное убийство? — с искрой в глазах спросила Дениз. — Точки. Всё эти треклятые точки. Треугольник и треугольник, кто вообще будет на него смотреть? А она посмотрела. Если ещё раз меня перебьешь, я не буду рассказывать дальше, — увидев, что девушка снова открывает рот, чтобы что-то сказать, предупредил Хасан. Дениз лишь нетерпеливо выдохнула и сжала челюсти в ожидании продолжения. — Они были ровными. — Что? Ровными? Это всё? — не сумев удержаться, всё же прокомментировала полицейская. — Ровные точки самому сделать невозможно, они либо принесли с собой трафарет, либо там было что-то ещё, и мы неправильно всё истолковали. Хюррем тогда и пыталась понять, что могло оставить после себя такие следы. Ровный треугольник, ещё и место без крови, слишком всё это было странно, — стряхнув пепел с сигареты, сказал мужчина. — Она же поняла, что это за след такой? — еле держа себя в руках, чтобы не подпрыгивать на месте, практически пропищала Дениз. — Что это было? — Конечно поняла, иначе она не была бы одной из лучших, — спокойно проговорил Хасан. — Это были следы от штатива. — Штатив? Причём здесь штатив? — Тут не в штативе дело, Дениз, далеко не в штативе. Дело в том, что на нём крепилось. Камера. Всего три точки, но в них вся разгадка и таилась, — увидев недоумение на лице Дениз, мужчина только покачал головой и порадовался своему ораторскому мастерству. — Оккультисты были ни при чём, это мы неправильно истолковали то, что видели. Ответ всегда был у нас под рукой, но мы, как и ты, забрели в дебри, пытаясь придумать то, чего нет и имея только сомнительные доказательства. — Зачем вообще было снимать убийство на камеру? — Вот тут самое интересное. Кемаль Озен знал об изменах Тюлин, её даже рождение ребёнка не остановило, но развестись он не мог, слишком одержим был ею. Она была ведь знатной красавицей и знала себе цену, вертела им как хотела. Он всегда хотел обладать ею, но есть женщины, для которых свобода важнее всего. Будь они хоть трижды в браке, сковать себя цепями не позволили бы. Вот Кемаль и решил: если он при жизни не сможет быть единственным, кто ею обладает, то хотя бы смерть Тюлин будет принадлежать ему, — Хасан посмотрел вдаль, будто вспоминая каждый момент того судьбоносного дела. Легкий теплый ветерок ласкал его короткие темные волоски, а Дениз следила за этим действом, желая только внимать и внимать каждому слогу. — Только у него кишка была тонка для этого. Представить, как ты отнимаешь чью-то жизнь, и действительно сделать это — разные вещи. Не каждый способен на такое решение. Кемаль при всём ещё был человеком честолюбивым — замарать свои руки он бы не решился. Но деньги творят чудеса, в том числе плохие: он нанял нескольких ребят, которые за любое дело брались, главное, чтобы платили. И так удачно сложилось, что их за окультников приняли, никому бы даже в голову не пришло обвинять несчастного вдовца с детьми на руках. А он ещё, ко всему прочему, действительно превосходно свою роль играл. Настолько реалистично, что мне бы даже в голову не пришло его допрашивать как подозреваемого. Хюррем как-то смогла вычислить его, понять, и это меня восхищает. Следила за его почтой, тогда ещё интернет не был так популярен, да и, сказать честно, Кемаль был до жути старомодным. Вспоминая его сейчас, я невольно задумываюсь, почему такая красавица вышла за него. — Деньги, — уверенно сказала Дениз. Хасан лишь иронично приподнял бровь на такое утверждение. — Кемаль не самый богатый мужчина в мире, Тюлин при желании десять таких мужчин бы нашла. Там было что-то ещё, — мужчина несколько мгновений сидел, задумавшись будто ни о чём. — Как-то раз госпожа Гюльперен сказала мне, что бабочки ночью летят на неоновый свет ламп. Они сгорают заживо, словно любопытные ангелы, подлетевшие слишком близко к солнцу. Тюлин и была этой самой бабочкой. Она прекрасно понимала, что ведёт смертельную игру, но страсть была внутри неё, мне даже кажется, что она сама была страстью. За это и поплатилась. — Ему видео на почту пришло? — всё не унималась девушка. — А? Что? — совсем забыв, о чём шла речь, спросил полицейский. — Да, на почту, кассетой. Додумался ведь спрятать хорошо: в столе сделал специальную нишу, даже механизм самовозгорания установил, чтобы никто не узнал, что он там прячет. Никто бы, честно говоря, и не додумался туда лезть, если бы не странное отверстие, а мы тогда буквально всё проверяли. Сама понимаешь — обвинение против такого человека не может быть безосновательным, каждый миллиметр осматривали. Нужно было бы — и потолок бы проверили. Так и нашли это видео. Больше никаких доказательств и не надо было, сам во всём признался.        Хасан, наконец, закончил свой рассказ и просто смотрел куда-то вдаль. Дениз же пребывала под невероятным впечатлением: её кожу покрыли мурашки, на секунду она представила, что была на месте Хасана, следила за работой всего отдела, была частью того дела. Её переполняли эмоции. Казалось, будто она сейчас взорвётся от этого калейдоскопа чувств. — Аллах, как она вообще поняла, что там случилось? — широко открыв глаза, спросила Дениз. — Не знаю, я не спрашивал. Только в ту ночь я понял одну важную вещь. Вещь, из-за которой мне никогда не быть следователем. Я искал самый простой вариант, я искал ответ, который требует меньше всего вопросов. Она смотрела в корень, она видела мазки. С каждый годом её навыки становятся только лучше. Для нас обоих честь работать с ней, но не строй теории, это работа госпожи Гюльперен. Мы ей помогаем, и, поверь, наш вклад хоть и незаметен, но не менее важен. Научись не слушать, а слышать — тогда тебе цены не будет. Тогда ты станешь шестерёнкой, помогающей механизму в голове Хюррем работать. Поняла? — делая последнюю затяжку и кладя окурок в коробку, спросил Хасан. — Да, поняла. Но неужели тебе никогда не было интересно, как она это делает? — не унималась Дениз. — Нет. И заруби себе на носу: нельзя соваться в её работу. Ну что, идём в участок? Уже по-хорошему надо отчитаться.        Уже как полчаса назад пришёл ответ от криминалистов. Ничего. Совсем ничего. Ни следов проекторов, ни крови, ни тормозного пути где-то за углом. Но ничего — это тоже результат: водитель знаком с той дорогой, или, как минимум, он никуда не спешил. Это даёт определенную почву для размышлений. Был ли Мустафа знаком с тем, кто его забрал? Был ли Мустафа доверчивым настолько, что пошёл к незнакомцу? Боялся ли преступник, что его увидят?        От допроса семьи, в частности матери, толку совсем не было. Стандартная семья, без врагов, без проблем, счастливая по-своему. Но что-то же должно быть не так. Чем-то же мальчик привлёк тех, кто его похитил. От Хасана и Дениз пока не было никаких новостей, но, зная Хасана, Хюррем предположила, что он предпочтёт лично всё доложить. Ей нравился такой подход к делу. Хасан приходил в участок только тогда, когда точно знал всё. За внешне безалаберным отношением к работе хранился цепкий ум. Да, он не мастак разгадывать загадки, он смотрит только в одном ракурсе, видит только ту часть, которую позволяют видеть, но в умении слушать равных ему нет. Если Хасан ничего не найдёт — не найдёт никто. Сегодня вселенная была благосклонна к ней: в дверь кабинета постучали, и Хюррем прекрасно знала, кто был по ту сторону. — Входите. — Госпожа Гюльперен, доброго вам утра, — сразу же прощебетала Дениз. Хюррем ответила ей лишь кивком, сразу же обращаясь к Хасану: — Ну что? Узнали что-то? — Не особо много, но да, узнали. Дениз выяснила, что машина была светло-голубого цвета, предположительно фургон. Ещё недалеко оттуда, вниз по набережной, куда предположительно отправился автомобиль, есть камеры. Думаю, вам стоит отправить ордер на изъятие видеоматериалов, на него быстрее ответят, чем на мой запрос. — Хорошо, есть что-то ещё? — уже погружаясь в записи, спросила женщина. — Да, один из соседей сказал, что машина приехала предположительно в два часа. Это совпадает и с показаниями девочки. Они приехали позже, значит, машина уже стояла там где-то около двух часов. Это всё. — Отличная работа. Я сейчас же отправлю запрос на ордер. В случае чего, будьте готовы к выезду, — предупредила Хюррем.       — Ты правда думаешь, что они сделают всё, что надо?! — разгневанно спросил отец у Махидевран. — А мне откуда знать? Я могу только верить в них. Кто ещё, кроме них, может найти моего сына? — чуть ли не плача от отчаяния, спросила женщина.       В кухне дома снова собралась почти вся семья. Пока Мурад и Махидевран ожесточенно спорили друг с другом, Явуз пытался поддержать мать — Кайя со вчерашнего вечера не могла прийти в себя. Она всегда считала себя образцовой бабушкой, которая уж точно может уследить за детьми, и у неё из двора пропал внук. Это была её вина. — Что ты тогда предлагаешь делать? Хочешь в героя на старости лет поиграть? Может, хватит? Я сама уже не выдерживаю, мне говорят не больше вашего, они только начали искать. Поумерь свой пыл и подожди, пока они что-то не найдут. Мурад уже было открыл рот, чтобы с новой силой продолжить спорить с дочкой, но Явуз решил прервать их бессмысленный спор: — Махидевран права, отец. Успокойся, мы ничего ещё не знаем. Как только они что-то узнают, так сразу скажут нам. Мы даже не знаем, что это за машина. Как ты хочешь его искать? У нас нет ничего.       В комнате повисла гробовая тишина. Мурад прекрасно понимал, что дети были правы, а он сейчас просто кричал, пока кто-то реально искал его внука. Они уже объявления развесили. Он даже на это не был способен. Отчаяние поедало его изнутри: как так могло произойти, что фактически прямо из дома, прямо перед глазами смогли забрать ребёнка? Почему никто не догадался позвать их домой раньше? Почему никто не подумал о детях? Но мужчина прекрасно понимал, что искать виновного нет смысла — виноваты все и никто; это же не первые семейные сборы, это же не первый совместный ужин, во время которого дети играли на улице. Только он мог стать последним, если не для всех, то для одного уж точно.       Единственное, что ему оставалось — ждать. Неизвестность, словно зверь из древних рассказов, словно спрут захватывала его в свои темные глубины, не давая даже вдохнуть свежий воздух, не давая даже посмотреть, что же происходит вокруг. И только время могло стать светом в этой мгле. Как же жаль, что его у них совсем не было.        Четверг, день       Ордер они получили быстро, даже трёх часов не прошло с момента запроса. Всё складывалось как нельзя лучше. Каждая секунда на счету, мальчик уже может быть далеко заграницей, может — уже в морге. А может просто заперт в комнате без окон и дверей. Хюррем это понимала, и она не медлила — уже через десять минут Хасан отправился изымать видео из камеры. Солнце стояло в зените, палило землю, прогревало воздух, но в участке было прохладно, и такая же холодность исходила от Хюррем. Она ждала, просто ждала, когда вернётся Хасан; когда она наконец-то получит больше сведений, больше пазлов. Дениз следила за каждый движением следователя, будто пытаясь проникнуть внутрь её сознания. Она впервые была частью чего-то столь важного. Впервые ей выпала честь работать рядом с человеком, в руках которого фактически находилась чья-то жизнь. Она впервые была рядом с той, чей ум может решить сложнейшие загадки. После рассказа Хасана Дениз наконец смогла понять, почему Хюррем была настолько уважаема, почему ей доверяли, почему её мнение уважали: она смотрела на вещи под разными углами, изучая даже самую маленькую деталь, и это поражало. Она делала смелые предположения даже в сторону тех, кто казался невиновным. — Ты ещё долго будешь на меня пялиться?— бесстрастно спросила Хюррем, мгновенно смущая Дениз. — Простите пожалуйста, я просто задумалась. Мне кажется, нам нужно быстрее действовать, — пытаясь скрыть своё смущение, соврала девушка. Хюррем внимательно посмотрела на Дениз. Всё же наивность и неопытность некоторых людей радует. Вспоминаешь себя, такого же молодого в те времена, когда руки горели, а голова не думала, что делать. — Как ты себе это представляешь? У нас есть ровно ничего, я уже рассматриваю подозреваемых, но их нет. Единственный наш шанс — получить что-то с видео. Время играет против нас, но иногда стоит проиграть два хода, чтобы продвинуться сразу на десять вперёд. Это же твоё первое дело? — получив утвердительный кивок, Хюррем продолжила. — Думаю, Хасан объяснил тебе, что ты должна делать. Бери с него пример, он умнее, чем пытается казаться. Мне не нужно просить его узнать, есть ли где-то камеры, мне не нужно переспрашивать, уверен ли он в чём-то, потому что он не будет звать меня просто так, он не будет паниковать просто так. Спокойно рассудит, оценит ситуацию и только после этого начнёт звать всех и вся, если это будет необходимо. Тебе повезло иметь в наставниках такого человека. Да, он не намного старше тебя, но опыта и таланта у него хоть отбавляй. Цени это и следи за ним, потому что, слушая его, даже я думаю, что слова он пропускает только через рот, забывая по пути использовать мозг. Последняя фраза заставила Дениз улыбнуться. Всё же более точного описания для Хасана придумать нельзя. И, словно услышав издалека, что речь идёт о нём, мужчина ворвался в кабинет. — Я уже было начала переживать. Где ты пропадаешь? — сказала Хюррем, протягивая руку, чтобы забрать пакет с флешкой. — Простите, мастер задержался. Я всё же рад, что установили эти видеорегистраторы в прошлом году. Полезная штука, как минимум поможет узнать, кто и когда правила нарушает. — Свою работу они на сто процентов выполняют, — вставляя флешку в гнездо, ответила Хюррем. Как только прозвучал характерный звук, оповещающий начало синхронизации устройства и компьютера, на экране сразу же развернулось окно с множеством файлом. — Аллах, и нам это всё смотреть надо? — спросила Дениз. Хюррем, вздёрнув бровью, посмотрела на девушку. — Вот помнишь: я тебе сказала, что надо слова не только через рот пропускать, но и через мозг? Так вот, это и тебя касается, —сказала Хюррем пристыженной Дениз. — Система настроена так, что каждые сутки запись начинается автоматически и переходит в новый файл. Все дни нам отсматривать не надо, только вчерашний. — Зачем там вообще видеорегистраторы? Это пустая трата денег, там же никто не ездит, — поинтересовалась Дениз. — Обычно такие маленькие кварталы ведут к большим проспектам. Арнавуткёй хоть и не была никогда центром, но, идя вниз по набережной, можно выйти к трассе, а оттуда — спокойно поехать в любом направлении. Тихая улочка. И местные говорят, что никто не ездит, но набережная — место популярное, так что логично, что за ней следят, — объяснил Хасан. — Вот это нам и на руку. Осматривают они с помощью камер не саму дорогу, а общую площадь, но вид оттуда для нас открывается самый чёткий, — пробормотала Хюррем, стуча пальцами по клавиатуре. — Вот, нашла. Сейчас посмотрим, куда они уехали.       Полицейские и следователь сразу пришли в боевую готовность, они высматривали даже пылинку. Хюррем включила быструю перемотку и продолжила внимательно следить за происходящим на экране. Так прошло несколько томительных минут. Казалось, будто они сговорились и поочередно моргали, не желая терять видео из виду ни на долю секунды. — Что мы делать будем, госпожа Гюльперен? — спросил Хасан. — Постараюсь самостоятельно приблизить видео. Только бы не сменили траекторию движения. Номера будут размыты, толку от такого доказательства — ноль. — А приблизить нельзя в таком случае? — Мы не в шпионском фильме, Дениз, есть пределы технологиям, и, увы, если что-то пошло на съёмке не так, то даже сам создатель электричества вместе с Холмсом тебе не помогут, — объяснил мужчина. — И то нам может не повезти: машина может быть зарегистрирована не на преступника. Регистрации может не быть в принципе, тогда придется ориентировки рассылать. — Или мы пойдём по пути наименьшего сопротивления: зная, как выглядит машина, мы можем сделать запрос и уже следить за машиной по камерам. Это более утомительный процесс, но беспроигрышный как минимум потому, что мы точно будем знать, куда они свернули и где приблизительно исчезли из виду. А вот, похоже, и наш сегодняшний герой, — останавливая видео, сказала Хюррем.       На экране была машина, которая только-только появилась в кадре, и, к счастью, спокойно можно было рассмотреть её размер и марку. Не было только самого важного — номеров. Хюррем наступила брови, надеясь, что зрение её подводит, но это, к сожалению, было не так. — Ох, как нам повезло! — вскрикнул Хасан. Дениз посмотрела на него как на умалишённого. — Не понимаю, что в этом хорошего. Машина без номеров, даже с перебитыми номерами проще было бы найти её, а тут ищи-свищи. — Дениз, вот вроде два года работаешь, но совсем как дитя. На такие машины раз в десять чаще обращают внимание, в том числе камеры. Какая главная польза от видеорегистраторов для полиции? — не ожидания ответа, Хасан продолжил. — Их алгоритмы автоматически выделяют нарушителя, отправляя оповещение в базу. Как думаешь, сколько раз этот Хосров от мира современности успел попасть в списки нарушителей? А сколько камер его зарегистрировали? Даже если он ехал по безлюдным дорогам. Нужно сделать запрос в полицейский департамент, дорожным и парковым патрулям. Могу этим заняться? — Хасан обратился к Хюррем. Та же просто подала одобрительный знак рукой, всё ещё полностью погруженная в происходящее на экране. — Пусть Дениз тебе поможет, так быстрее будет. Дениз сразу же направилась к своему рабочему компьютеру, а Хасан внимательно смотрел на Хюррем. Что-то не давало ему покоя: слишком хорошо ему известно это выражение, слишком хорошо он знает эти нахмуренные в тяжёлых мыслях брови. — Вам же что-то не нравится? Хюррем наконец обратила внимание на мужчину. Она слегка улыбнулась, отвечая: — В нашей работе свойственно искать подводные камни. Я периодически забываю о простоте некоторых вещей... — Может, вам просто надо отдохнуть? — предположил Хасан. — Может и надо, но отдохну я только когда мальца найду. Мама его мне покоя уж точно не даст, — саркастично подметила Хюррем. — А она, кстати, очень даже ничего. Лицо Хюррем вытянулось в удивлении, и она громко рассмеялась. — Господин Башаран, стоит ли мне переживать из-за подобного заявления? А то смотрите, своего лучшего сотрудника из-за служебного романа я терять не хочу. — По поводу этого можете не переживать: своё сердце я отдал вам и работе, хотя по сути это одно и то же, — Хасан откланялся, выходя из комнаты.        Махидевран наконец-то смогла вернуться домой. Она решила, что лучше ей побыть одной, погрузиться в работу, вверив судьбу своего сына, свою судьбу в руки Аллаха, в руки следователя. Другого ей, к сожалению, не оставалось. Её не было в этом месте меньше суток, но прошло будто несколько десятилетий. Казалось, из этой квартиры вышла молодая женщина, а вернулась старуха, видевшая то, что людям и не снилось: атакующие корабли, пылающие над Орионом, лучи Си, разрезающие мрак у ворот Тангейзера. Но казалось, что все эти мгновения затерялись во времени, как слёзы в дожде. Казалось, пришло её время умирать.       Стамбул прекрасный, но, как и любой город, разный со всех сторон; сотни тысяч непохожих друг на друга людей, от разного цвета волос до разного вероисповедания, от разных праздников до разных ценностей. Здесь на одной улочке рядом с мечетью находились магазинчики с христианскими иконами; рядом с покрытыми мусульманками гуляли европейки-атеистки. Город, словно витраж, состоял из разных цветов, и каждому человеку, каждому взгляду, каждому зданию нашлось место, каждый из них был особенным и неповторимым. Но всё же даже в этом калейдоскопе цветов было единство, композиция: были семьи, которые наконец смогли побыть дома друг с другом, были одинокие мужчины, ищущие объятий в руках таких же одиноких женщин, были дети, спешащие рассказать о новом друге и убежать к нему на улицу. И были две совершенно разные женщины: страждущая, сражающаяся сама с собой и спокойная, хладнокровная. Они отличались друг от друга во всём, но цель была у них одна — найти пропавшего ребёнка.