Исчезнувшие в свете дня

      Среда, поздний вечер        В отделение поступил звонок. Обычное дело: очередной ребёнок просто заплутал где-то в соседних дворах, но из-за обеспокоенных семей, а в особенности клокочущих бабушек и мамочек необходимо было отправлять на поиски аж группу сотрудников. Глубоко вздохнув и потянувшись в своем кресле, женщина расслабленно посмотрела в окно. Рабочий день закончился ещё два часа назад, но Хюррем решила дописать очередной отчёт. Закрытые дела — причина для чистого удовольствия. Как же приятно ставить подпись и печать на последней странице.        Убийство мастера-миниатюриста отняло у неё много сил, столь запутанной истории она давно не встречала. Зафир был талантливейшим человеком, который за этот талант и поплатился. Казалось бы, искусство не должно приносить вреда, но кое-кто считал по-другому; кое-кто искренне верил, что только он достоин работать над книгой. Книга…        Иллюстрации — разве это не самая странная причина для убийства? Желание узнать сокрытое, увидеть работы остальных мастеров; желание понять, почему он не один. Зейтин, Келебен, Лейлек и Зафир… Четверо мастеров, четверо гениев, которые создавали шедевр как мозаику, по кусочкам получая историю, по кусочкам воссоздавая моменты. Но зависть погубила одного из них. Один из них посчитал себя выше. Один из них рисовал прекрасно, но без души. Один из них пошёл на все, чтобы увидеть ту часть, над которой трудился другой мастер. Один из них убил несчастного Зафира, богатого только своим талантом к иллюстрации. Хюррем сразу поняла, что убийца коллега; убийца завистник; убийца кто-то из оставшихся. Но дело это... Даже не дело, а целую драму, спектакль в нескольких актах, рассказывающий запутанную историю отношений мастера и ученика, пытавшегося превзойти всех, дабы достичь уровня своего гения. Эту драму развязала не Хюррем. От того было ещё тоскливее. Женщина была далека от живописи, она не могла понять стиль, не могла увидеть, о чём говорит картина. Другой же миниатюрист смог. Но ей не было обидно, не было даже завидно. Это дело помогло ей осознать важную вещь: дьявол в мелочах. Пусть она и не человек искусства, но теперь она научилась видеть знаки, воссоздавать детали у себя в голове. Эта история научила её многому. Более, чем многому. Хюррем была благодарна миниатюристу, благодарна Каре за важнейший урок — она научила её не смотреть, а видеть. Хюррем наконец смогла понять, чем руководствовалась Кара; она увидела картину. Лейлек Эниште, который до этого в её глазах был простым ремесленником, наконец снял с себя маску перед её глазами. Хюррем теперь видела не просто фото из картины, не просто иллюстрацию, нет, она видела историю жизни, историю зависти. Синева, сплошная синева, точно кровь мертвеца, была на каждом миллиметре. Лейлек и не скрывал, что это он убийца, но она была слепа, словно только что рождённый котёнок, и не видела этот вызов. Но наконец она прозрела, она всё поняла.        Хюррем так и продолжала думать ни о чем, смотря из окна своего кабинета на прохожих, в то время как её команда уже готовилась к тому, чтобы просмотреть каждый закоулок Арнавуткёя. Но в первую очередь оперативникам нужно было успокоить несчастную мать: — Госпожа… — полицейский запнулся, осознавая, что не спросил ни имени, ни фамилии матери. — Йылмаз, Махидевран Йылмаз она, — ответил за неё седоволосый мужчина, эмоции которого сложно было понять не только по голосу, но и по внешнему виду. Он походил скорее на гиганта Гратиона: часть его лица закрывала длинная, ухоженная борода, густые брови будто всегда были насуплены от тяжёлых дум. Он смотрел прямо в глаза оперативнику, и взгляд его был настолько тяжёлым, что несчастный мужчина растерялся. Длилось это буквально несколько секунд — полицейский быстро взял себя в руки, продолжая: — Госпожа Йылмаз, меня зовут Хасан. Ваш, я так полагаю, брат сообщил, что ваш сын пропал, — мужчина остановился и посмотрел на потерпевшую, ожидая от той хоть какого-то внятного ответа, но услышал только усилившееся рыдание. — Я понимаю ваше положение, но, прошу, ответьте на мои вопросы, иначе мы не сдвинемся с места. Госпожа Йылмаз, прошу, соберитесь. Во что был одет ваш сын? Как его зовут? Махидевран посмотрела сквозь заплаканные глаза на Хасана, и до неё смутно начало доходить, где она и что с ней происходит. Она смотрела на мужчину в полицейской форме, отмечая про себя, что у него до безумия правильные черты лица. Её мозг будто отказывался воспринимать реальность, заостряя внимание на ненужных деталях. Это была защитная реакция организма, которую Махидевран, увы, не могла контролировать. — А, эм… Имя… Да, имя… — рассеянно сказала она. — Мустафа. Его зовут Мустафа. Хасан понял, что наконец-то может начать работать, а поэтому взял в руки ручку и блокнот. — Итак, госпожа Йылмаз, продолжим? — смотря в глаза потерпевшей, спросил он и, получив утвердительный кивок, продолжил. — Во что был одет Мустафа? Махидевран судорожно выдохнула, пытаясь успокоиться. Наконец, она смогла взять себя в руки: её взгляд стал твёрдым, слёзы текли по щекам, но она не обращала на это внимания. Она осознавала, что каждая секунда на счету, и только в спокойном состоянии она сможет помочь своему мальчику. — Одет? Так, во что он был одет, — повторение скорее было способом привести себя в состояние покоя. — На нём была маечка светло-зеленая с рисунком, кажется, это… Это… Я не знаю, Мустафа так любит этого героя, — с ноткой отчаяния сказала Махидевран из-за того, что не смогла вспомнить столь маленькую, но важную деталь. — Можете просто описать, как выглядел рисунок, — предложил Хасан. — Да. Да, это выход, — смиренно сказала женщина. — На майке был суслик… Ну, или что-то похожее на него, длинное такое, кошку напоминает, только на двух ножках стоит, а не на четырёх. Весь в полосочках, ну, на спине. Махидевран судорожно вдохнула, наполняя воздухом лёгкие. Хасан задумчиво глянул на женщину и достал телефон. Что-то набирая в строке поиска, мужчина пробормотал: — Я, похоже, понял, о чём речь идёт, — пролистывая результаты, он на секунду замер и передал мобильник матери Мустафы. — Это сурикат — Тимон. Полагаю, именно он на майке и нарисован. Махидевран взяла в руки телефон, сразу поняв, что Хасан прав. — Да, да, это Симон, — утвердительно закивала женщина. — Тимон, — бессознательно поправил полицейский, забирая аппарат к себе и сразу же спрашивая: — Что ещё было на мальчике? Женщина снова задумалась, пытаясь восстановить в голове всё вплоть до цвета шнурков на мокасинах. — Шорты тёмно-синие, джинсовые, мы их прошлым летом взяли, но они были ему велики. Мустафа упёрся в магазине, не хотел уходить, сказал, что будет носить их, вот я и сдалась, но надеть разрешила только сейчас. Он в них тонул, но дома отказывался снимать, упёртый мальчишка, — пока Махидевран предавалась воспоминаниям, полицейский что-то усердно конспектировал, позволяя тем самым женщине выговориться. — Мокасины ещё, беленькие такие, с синими звёздочками по бокам. — Хорошо, — прервал этот поток сознания Хасан. — Были ли какие-то шрамы, родимые пятна, по которым можно было бы узнать Мустафу? Брови Махидевран поползли вверх, придавая ей скорее озадаченный, чем испуганный вид: — Ммм, да. На задней части шеи у него большое такое родимое пятно. Я испугалась, когда его впервые увидела, подумала, может болезнь какая-то. Знаете, в плане детей лучше перестраховаться, — с улыбкой выдала женщина. — Но ничего страшного, слава Аллаху, не оказалось. Больше ничего такого нет. — Хорошо. Кто последний видел ребёнка? — Дети, они играли во внутреннем дворе, племянники мои были и соседские ребята. Фазилет, моя племянница, — пояснила Махидевран, — прибежала домой, у них вода закончилась или сок, я точно не помню; на улице уже стемнело, вот мы и попросили позвать остальных в дом, ужинать уже пора было, — у женщины опять навернулись на глаза слёзы, взгляд её потупился, а голос начал срываться, но она продолжила. — Но Мустафы с ними уже не было.        Хасан внимательно записывал все данные, в то время как его коллега опрашивала Явуза. Мужчина держался уверенно, спокойно отвечая на все поставленные вопросы Дениз — полицейской. Явуз был абсолютно уверен, что его племянник просто выбежал из двора и не смог найти дорогу назад. Но, как бы то ни было, это ребёнок, который мог попасть не в ту компанию; это ребёнок, которого сложно заметить на дороге; это ребёнок и это, в конце концов, его племянник. — Мы с Дилярой, моей женой, и детьми приехали на час раньше, чем Махидевран с Мустафой. Дети сразу пошли играть, сами понимаете, с малышами сложно отдохнуть, даже пообщаться нормально возможности нет. Они играть хотели, веселиться, вот мы сразу и отправили их во внутренний дворик. Мама дала им с собой сладости и сок, чтобы попусту домой не бегали, — Явуз выдохнул, переводя дыхание. Допрос давался ему тяжело. — Представить себе не могу, что чувствует Махидевран. Если бы что-то произошло с моими детьми, — мужчина резко остановился, привлекая внимание оперативника: на его скулах ходили желваки, ноздри раздулись, а взгляд стал несколько потерянным. Явуз будто совершенно забыл, где он находится, полностью отдавшись водовороту своих мыслей. — Господин Йылмаз, я понимаю, ваши эмоции зашкаливают, ситуация сложная, но давайте вернёмся к делу. На счету каждая секунда, — сказала Дениз, отвлекая мужчину от тяжких дум. — Куда ведёт тот переулок в задней части двора? Явуз напрягся, вспоминая свои детские прогулки, каждый кирпич, каждый камешек и куда же всё-таки вела дорога, вымощенная камнем. — Если идти вниз, то можно выйти прямо к набережной. Дениз на секунду остановилась и, задумавшись, спросила: — Для чего вообще использовали эту дорогу? Для поставки продуктов? — Абсолютно верно. Когда я ещё был маленьким, продукты привозили сюда, а мы, да и все наши соседи, скупали всё, что было в машинах. Дешевле было, да и выгоднее, как минимум не надо было таскать сумки домой, — неловко порывался пошутить Явуз, но увидев, что полицейская никак не отреагировала, слегка смутился. — Ясно. Ездят ли до сих пор там машины? Явуз задумался и утвердительно кивнул. — Наши соседи иногда так домой возвращаются. На улице обычно полно детей, женщин, сами понимаете, это движение усложняет. Самый быстрый и простой вариант — это поехать в обход. Женщина что-то внимательно записывала в блокнот. Явуз только сейчас обратил на неё внимание и понял, что у неё были какие-то южные корни. Её выдавали более острые черты лица и большие карие глаза, обрамлённые густыми ресницами. Явуз заметил, что полицейский, разговаривавший с Махидевран, попрощался с ней и двинулся в их сторону. — Добрый день, меня зовут Хасан, — полицейский протянул руку Явузу. — Мы с госпожой Йылмаз уже закончили, я могу опросить ваших детей? Возможно, они что-то видели? — спросил Хасан, пока мужчина в ответ жал его руку. Явуз на мгновение задумался и посмотрел в сторону кухни, где были его жена и дети. Он снова подумал о том, что делал бы, если бы его ребёнок пропал. Хотел бы он, чтобы Мустафа отвечал на вопросы, которые могли бы помочь кому-нибудь из его малышей? Ответ лежал на поверхности. — Да, конечно, но только с Фазилет, она старшенькая, скорее всего только она обратила внимание на происходящее. Салих и Реджеп ещё малыши, даже ничего не поняли, — сказал Явуз и, поднявшись, повернулся в сторону кухни. Он посмотрел на свою заплаканную сестру и отца, который не отходил от неё ни на секунду с самого момента исчезновения Мустафы, и скрылся из гостиной. — Как думаешь, быстро его найдём? — спросила Дениз. Она была новичком, всего года два на службе, ещё не пообвыклась, всё ждёт великого расследования, но никак не поймёт, что эти дела вести они не будут, их работа это опрос, штрафы, если повезёт — помощь в поисках, но не более. Девушка ещё слишком наивна во всех смыслах. Но рано или поздно она поймёт и примет свой удел. — Думаю, да. Просто малой побежал куда-то, а родственники, как обычно, из мухи слона делают. Через часик другой уже будет дома, да ещё и понимать не будет, почему мы его искали, — уверенно сказал Хасан. Он уж таких дел за все 10 лет работы видел более, чем много. Дети те ещё засранцы. Что-то сделают, а потом боятся сказать, прячутся, ожидая наказания от родителей, а те уже поседеть от ужаса успевают. Хасан был уверен — мальчик где-то рядом, переживать смысла нет. — Фазилет, всё будет хорошо, — неся дочь на руках, уверял её Явуз. — Ты же хочешь помочь найти Мустафу? Вот, тебе зададут всего парочку вопросов. Явуз сел рядом с Фазилет, пока полицейские пытались наладить контакт с ребенком: — Фазилет? — спросила с улыбкой женщина и, получив утвердительный кивок в ответ, продолжила: — Меня зовут Дениз. Ты же знаешь, что твой двоюродный брат куда-то ушёл? Девочка замотала головой и растерянно посмотрела на отца, тот лишь поддерживающе улыбнулся и взял её за руку. — Дорогая, ты видела что-то странное? Может, куда ушёл Мустафа? — стараясь внимательно смотреть за реакцией ребенка, спросила женщина. Фазилет судорожно выдохнула, резко сжала руку отца и начала плакать. Явуз сразу же принялся успокаивать дочь, пока та бормотала что-то нечленораздельное. — Фазилет, пожалуйста, успокойся. Всё хорошо. Никто тебя обижать не будет. Пожалуйста, доченька, — растерянно говорил Явуз. — Я… Я не думала… Я не знала…. — между всхлипами судорожно выдыхала девочка. Дениз и Хасан переглянулись и напряглись, девочка снова судорожно начала дышать, но полицейские уже не могли ждать. Если их догадка была верна, то даже доли секунды могли отыграть важную роль. — Фазилет, пожалуйста, скажи, что случилось. Никто тебя винить не будет. Помоги нам, помоги Мустафе, — серьезно обратился Хасан к девочке, стараясь держать себя в руках и не давить на неё. — Там... там была машина, — всхлипывая, ответила Фазилет. — Большая такая, голубая. Я на неё вообще не смотрела, мы с ребятами играли, а потом я захотела пить. Видела, как Мустафа подошёл к той машине, но я пить хотела. Я не думала… Я не знала, — вновь начала рыдать девочка. Явуз потрясённо смотрел на дочь, а Хасан тем временем уже звонил в участок, понимая, что они с Дениз не смогут сами справиться.        Хюррем настолько погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как погрузилась в сон. Её безмятежное путешествие в объятиях Гипноса сопровождалось только тиканьем часов и тихим гулом компьютеров. Лежавший на столе телефон, до этого не подававший признаков жизни, завибрировал, заставляя спящую женщину скривить лицо в недовольстве. Когда она наконец открыла глаза, поняла, что прошло уже по меньшей мере два часа с момента выезда Хасана и Дениз на место происшествия. Видя, что звонок исходит от того самого полицейского, она мгновенно скинула с себя остатки сна и взяла трубку. — Слушаю, — придавая своему голосу профессиональный тон, сказала Хюррем. — Командир, у нас чрезвычайное происшествие, когда вы сможете приехать? — за доли секунды отчеканил Хасан. — Поняла, буду через полчаса. Повесив трубку, женщина сразу двинулась к выходу. Она прекрасно понимала, что мужчина не стал бы её беспокоить просто так. Они работали вместе почти десять лет, и за это время господин Башаран проявил себя только с лучшей стороны: он понимал, что входит в его обязанности, никогда не лез на рожон, но на него всегда можно было положиться. Если Хюррем что-то и знала наверняка, так это то, что если Хасан позвонил ей, то дело требовало вмешательства.        Дорога не заняла много времени: ехать по безлюдным дорогам Стамбула было сплошными удовольствием. Шоссе было освещено лишь фарами машины и редкими фонарным столбами. Наконец, Хюррем заметила машину своих коллег, припаркованную рядом с домом. Хюррем только успела выйти из авто, как к ней сразу подлетел Хасан. — Доброй ночи, госпожа Гюльперен, — поприветствовал полицейский. — Ну, раз мы оба здесь, то она не такая уж и добрая. Что случилось? — устало спросила Хюррем. — Пропал мальчик, Мустафа Йылмаз, я сначала подумал, что всё как обычно: убежал куда-то в соседний двор, а вернуться не смог. Но Фазилет, двоюродная сестра пропавшего, сказала, что заметила, как он подходил к какой-то машине. После этого мальчика никто не видел. — Ясно. Я сама осмотрю место происшествия. Надеюсь, ты уже вызвал следственную группу? Опрос соседей сейчас нет смысла проводить. Вряд ли кто даже дверь откроет, но работать надо быстро — каждая секунда на счету, — на одном дыхании сказала Хюррем, входя в дом. — Спроси у матери фото ребёнка, пусть завтра же напечатают и расклеят объявления о его пропаже. Следователю не нужно было смотреть на Хасана, она прекрасно знала, что тот кивнул и уже приготовился при первой же возможности исполнить данное ему задание.        Как только скрипнула дверь, глаза всех присутствующих сразу устремились на входящих. Хюррем это ни капельки не смутило. Она осмотрела всех, кто был в комнате, заочно записывая каждого из них в список похитителей. — Я следователь по особо важным делам — Хюррем Гюльперен, — представилась женщина. — На протяжении получаса сюда приедет следственная группа, прошу вас набраться терпения, если мы хотим найти мальчика… — Мустафу. Его зовут Мустафа, — резко сказала одна из присутствующих. Хюррем сразу подумала, что это, скорее всего, мать ребёнка. Худенькое лицо от пережитого стресса казалось болезненно бледным, глаза утратили всю свою яркость. Сейчас на следователя смотрели не некогда голубые, словно апатит, очи, а красные от пролитых слёз бельма. — Что вы собираетесь делать?! — вскакивая с кресла и переходя на крик, спросила женщина. — Как вы собираетесь искать моего мальчика?! Все в комнате выглядели удивлёнными подобной переменой настроения до этого убитой горем женщины, но только не Хюррем. Она видела подобное десятки, а то и сотни раз. Отчаявшиеся матери, которые не знали, чего им ждать; матери, которые надеялись только на лучшее. Некоторых из них ожидало только горе и страдания. Иногда вера в светлое и хорошее будущее лучше, чем правда, но скрывать истину никто не имел права.        Хюррем видела перед собой не разъяренную фурию, нет, перед ней была отчаявшаяся мать, которая просто хотела знать правду, и задачей следователя было узнать всё возможное. — Госпожа Йылмаз, прошу вас понять: только работая сообща, мы вернём Мустафу домой, — примирительно сказала Хюррем. Мать Мустафы устало осела в кресле, она была слишком измучена, чтобы продолжать разговор. Это был только первый день. Даже не день — первые часы, а она уже отчаялась, ведь таких часов могло быть больше, они могли превратится в недели, месяцы, и это пугало.        Видя, как женщина, осев в кресле, начала ровно дышать, Хюррем решила всё взять в свои руки. Она подошла к Махидевран и, присев рядом с ней на корточки, взяла руки женщины в свои. — Госпожа Йылмаз, я вам обещаю, мы сделаем всё возможное, чтобы найти Мустафу. Я лично буду заниматься поисками. Прошу, успокойтесь, мы все хотим, чтобы ваш сын как можно быстрее вернулся домой, — Хюррем успокаивающе гладила руки, смотря прямо в глаза женщине. Махидевран молчала, по щекам текли слёзы, её взгляд был устремлён прямо на следователя, но она будто смотрела сквозь неё, витая в своих мечтах.        В комнате не было ни одного звука, будто их поглотил вакуум, будто весь мир исчез. Все присутствующие смотрели на эту полную боли и отчаяния картину. На двух женщин, цель у которых была одна, но причины совершенно разные. Никто не смел их прервать. Этот момент упоения, прерываемый только воем полицейской сирены и сине-красными бликами в окнах, словно был передышкой перед настоящей войной.        Часы пробили двенадцать. Наступил четверг.